Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 24

— Сядь, Зоренька моя. Хватит мельтешить. Я соскучился.

Потянул к себе, но я увернулась и села рядом. Денис сильно сжал мою руку и потянул к себе, улыбаясь Олегу и заставляя меня стиснуть зубы от боли.

— Гром, тебя какая-то баба кормит, что ты не ешь ничего?

— Не голоден просто. Мне надо умыться и руки вымыть. Я еще не в себе после Маркелова. Где в твоей крепости сортир и ванная?

— Прямо по коридору иди и не заблудишься. Ты всегда хорошо ориентировался.

И ко мне повернулся.

— Или проводишь гостя?

— Провожу, мне как раз на кухню надо, проверить, как там пирог.

Улыбнулась Денису, а у самой сердце зашлось, когда Олег полоснул меня взглядом, полным такой ненависти, что меня стошнило.

— Умница, девочка, проводи. А потом сыграешь нам?

— Я и станцевать могу, — если б могла вцепилась, бы ему в глаза.

— Станцуешь, — по-хозяйски сжал мое бедро, — ночью.

О, Господи. Почему при Олеге? Почему как специально? Почему?

Выдерживать стало невыносимо и захотелось выплеснуть Денису в лицо минералку со льдом. Но я медленно поставила бокал на стол и, убрав руку мужа, пошла следом за Олегом. Только не бежать. Только идти спокойно. Денис может почувствовать, и тогда он убьет меня. Я и так знала, что меня ждет этой ночью. Ведь его долго не было, и он предъявит права, а меня уже заранее выворачивает наизнанку. Только от мысли, что прикоснется, от мысли, что дышать на меня будет.

Олег шел впереди, не замедляя шага, хотя прекрасно слышал, что я иду за ним, мои каблуки цокали по паркету. Остановился и сам нашел дверь в туалет, но я ускорила шаги и взялась за ручку, не давая открыть. Несколько секунд в глаза друг другу. А потом пятерней за скулы обхватил и оттолкнул от себя. С такой яростью и ненавистью, что у меня вырвался глухой стон.

— Сука, — сквозь зубы — не смей.

И закрылся в туалете, а я на кухню, тяжело дыша, закрывая рот обеими руками, захлебываясь каждым вздохом, согнутая пополам, не давая себе разрыдаться, потому что Денис увидит. Лихорадочно рванула к шкафчику к бутылке коньяка, открутила крышку и, задыхаясь, сделала пару глотков, чтоб горло обожгло словно до ран. Стою над раковиной, задыхаясь и стиснув челюсти, дрожу всем телом. Как тогда, когда мы уезжали. Как тогда, когда он жену свою обнимал и по животу гладил. А у меня в животе уже жил его ребенок. Пару минут, и я отдышалась, глядя на свое отражение в стеклянном шкафчике. Поправила волосы и откусила яблоко, чтобы перебить запах коньяка. Через несколько минут я уже вернулась к ним с вишневым пирогом. Денис, как всегда, работал на публику и нахваливал мой ужин, а я вдруг подумала о том, что уже не смогу все это терпеть. Что я на каком-то жутком пределе и скоро сорвусь. Не выдержу больше с Денисом. Но за рояль села. Пальцы сами опустились на клавиши и зазвучал "Вальс дождя". Перед глазами — как еще утром Олег смотрел на меня и гладил мои ресницы в своей постели. А сейчас сидит за столом с моим мужем и под аккорды моей боли о чем-то говорит. А я их не слышу, только звук голосов, и стараюсь не зарыдать вслух. От отчаяния и безысходности.

— Что за траур ты там играешь, любимая? Давай что-то повеселее.

Пальцы остановились и сами продолжили играть дальше.

— Зорь, ты не слышишь? Мне не нравится этот депрессняк, сыграй что-то не такое унылое. Можно подумать, мы что-то или кого-то хороним. Я друга домой привел, у меня веселье.

Несколько секунд, и я с диким азартом начала играть "Калинку-малинку" нестройными аккордами. Послышался нервный смех Дениса.

— Зоряна сегодня не в настроении. Хватит, милая. Мы поняли, что развлечь ты нас не хочешь. Устала, да?

— Устала, — повторила я и встала из-за рояля. Перехватила мимолетный взгляд Олега и почувствовала, как онемели ноги, и я не могу и шаг сделать за стол.

— Вы меня простите… у вас все равно мужские разговоры. Я пойду прилягу. Плохо себя чувствую.

Конечно, мне это не сойдет с рук, и Денис устроит мне скандал после ухода Олега, но и разыгрывать сейчас любезную хозяйку я тоже не могла. И именно в этот момент я поняла, что дальше так продолжаться не может. Я должна что-то сделать со своей жизнью, и я больше не могу оставаться рядом с Денисом.

Едва оказалась у себя в комнате, сползла по стене и разрыдалась, закрывая рот руками, так, чтоб даже самой не слышать свой собственный вой. Я не могла держать себя в руках, меня трясло и лихорадило. Я металась по спальне, вдираясь в волосы холодными пальцами и борясь с адским желанием выскочить туда и все сказать при Денисе… а потом становилось страшно, что он навредит моей семье, если придет в ярость, и тогда я понимала, что я в жутком цейтноте и выхода из него нет совершенно. Скорее, почувствовала, чем услышала, как Олег уехал домой, затаившись, с ужасом ждала, когда Денис поднимется ко мне.

И когда раздался сильный стук в дверь, несколько раз вздрогнула.

— Мне плохо. Я не могу встать с постели.

— А я хочу тебя трахать.

Зажмурилась.

— У меня болит живот, и у меня месячные.

— У тебя есть три дырки, Зоря, три, мать твою. И я хочу одну из них. Я оплатил каждую из них. Слышишь? Они у тебя, бля, золотые.

Он икнул, и я поняла, что Денис пьяный вдрызг. Открывать ему в таком состоянии точно нельзя — покалечит.

— Трахнешь завтра, я обещаю. Мне правда плохо, любимый.

— А мне по хер. Открывай. Я трахаться хочу.

И начал бить в дверь ногами. Я зажала уши ладонями, вздрагивая от каждого удара.

— Завтра, милый. Завтра.

— Открываай, сука. Вынесу дверь.

Не вынесет. Сам поставил в каждой комнате дубовые с крепкими замками. Он еще несколько минут тарабанил. А потом, грязно матерясь, поплелся в кабинет, а я бросилась к сотовому, спрятанному под днищем сумочки, включила и быстро набрала Олега. Он мне не ответил.

Рыдая навзрыд, я набирала его снова и снова не переставая. Пока он не выключил телефон и тогда я, растянувшись на полу, заскулила, как раненое животное, кусая костяшки пальцев. Хоть бы слово дал сказать. Оправдаться. Одно маленькое слово. Как же я ненавидела себя за то, что от мыслей о нем все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую. Он ведь не поймет и не простит меня никогда.

Сама не знаю зачем сестре позвонила, она не сразу ответила. А когда все же проворчала мне "алло", я попросила сфотографировать мне Чертенка и прислать.

— Совсем ополоумела. Видела, который час? Ты что, пьяная?

— Нет… я трезвая. Пришли мне фото сына. Пожалуйста. Моего сына.

— Он не твой сын, а мой. Когда ты от него отказалась, чтоб за папика-миллионера выйти, ты мне всю жизнь испоганила, а теперь он твой? Ты его не растила, только в гости приходила да денег слала. Этого недостаточно, чтоб сыном его называть. И не заливай, что родители заставили, я б никогда не отказалась.

— Сфотографируй, Лераааааа, я увидеть его хочу. Прошу тебя.

— Чокнутая ты. Всегда чокнутой была. Отстань. Я сплю.

И выключилась, а я снова взвыла, пряча лицо в ладонях. Да, не мой он сын. Мы с матерью его сестре отдали… она вырастила мое сердечко. Ее он мамой называет, а меня… меня тетей. И каждый раз это как нож в горло. Как кислотой по венам да так, чтоб внутри кроме выжженной обугленной плоти, ничего не осталось. Сотовый пиликнул, и я открыла сообщение с фотографией — мой малыш спал на животе, обнимая медведя, и маленькая ножка высунулась из-под одеяла. И в эту секунду я возненавидела себя еще сильнее. За то, что отдала, за то, что смогла отказаться. А ведь можно было…

Нельзя. Ублюдок бы отца засадил. Я сама во всем виновата. Я свой выбор сделала… а родители, которые должны были заступиться, которые должны были уберечь от ошибок, выбрали себя, а не меня. Потребовали этих страшных решений от меня.

Наверное, я никогда не смогу им этого простить. Вот этого принесения дочери в жертву ради обеспеченной жизни и возможности ездить на курорты и по санаториям за деньги моего мужа и пластику маме, и новую машину папе, и Лере стоматолог-косметолог. А на мне синяки светофором разноцветным переливаются несколько раз в году.