Омут - Яковенко Сергей Валериевич. Страница 27

– Да ну тебя! – делая вид, что обижается, Маша шлепнула меня ладонью по груди, но я обнял ее и поцеловал. Она не сопротивлялась.

– Странный ты стал в последнее время. Я тебя не узнаю совсем. Вроде бы и нормально все, но мы почти не общаемся, ты с Юлией постоянно возишься… С работы вот уволился ни с того, ни с сего. А теперь еще и в постели сюрпризы… Такое ощущение, будто тебя подменили. Понимаешь?

На этот раз голос ее был серьезен, но прежнего металла в нем я не заметил. Скорее теперь присутствовали нотки грусти.

– А разве это плохо?

– Ну, смотря что! – она снова засмеялась, – А если серьезно, то я ведь и в самом деле волнуюсь, Николай. У нас с тобой семья, дочь подрастает… Неплохая ведь семья, согласись.

– Маш, не валяй дурака, я тебя прошу. Ну, какая любовница? Что за бред?

– Я не об этом. Я вообще… В целом. Просто иногда мне кажется, что у тебя проблемы. Понимаешь?

– Честно говоря, не очень.

– Ну, все эти твои выходки… Я не знаю… То, как ты к Юлии относишься… Ты разве сам не замечаешь?

– А как я к Юлии отношусь?

– Ну, ты с ней… Как бы это сказать? Ты с ней как будто на одной волне, – она некоторое время помолчала, то ли подбирая слова, то ли давая мне возможность объясниться, – Я понимаю, она тебя любит и все такое. Возраст у нее такой. Так и должно быть. Но мне кажется, что ты… Что ты тоже… Нет?

Я вздохнул, не зная, стоит ли говорить с Машей по душам. С одной стороны, она была моей женой. Женой, однажды потеряв которую, я решился на самый безумный поступок в своей жизни. Женой, давшей сегодня надежду на то, что все не так уж и плохо в наших отношениях. Но с другой стороны, я прекрасно понимал, как она может воспринять новость о том, что ее супруг неизлечимо болен. Конечно, неизлечимо больным я был только в ее понимании, но все же…

– Ты помнишь себя в детстве? – вместо ответа спросил я, глядя на звездное небо за окном спальни.

– Что-то помню, конечно. А что?

– Когда я был маленьким, меня отправляли на все лето в деревню к бабушке. Друзья, речка, коровы и все такое… Золотое время, в-общем. Беззаботное. Ну, у каждого, само собой, был велосипед и мы частенько с пацанами гоняли в соседнюю деревню на гульки. Там клуб был, в котором дискотеки по выходным устраивали. А мы еще слишком малыми были. Лет по десять-двенадцать, не больше. На танцульки нас еще не пропускали. А хотелось… Ну, мы через забор во двор клуба забирались, а потом с толпой смешивались или тихонечко курили в укромном уголке, пока не выгонят или пока танцы не закончатся. И как-то в один из таких вечеров увидел я на танцполе девочку одну. Белокурая такая девчушка, худенькая, симпатичная. Стояла в сторонке, топталась на одном месте… Вроде, как танцевала, в-общем. Пацаны заметили, что я на нее пялюсь, начали подначивать. Мол, запал и все такое… А я стоял, смотрел на нее и не слышал, как надо мной подшучивают. Она мне казалась такой красивой и такой невероятной, что все остальное в этом мире сделалось ничтожным и мелким. Играла музыка, прожектора разноцветные вспыхивали, друзья толкали меня в плечи, а я ничего этого не замечал. Просто стоял и смотрел. Была только эта девочка, биение сердца в груди и больше ничего. В тот вечер я так и не решился подойти, чтобы познакомиться. А она так ни разу и не посмотрела в мою сторону. Дискотека закончилась, нас выгнали из зала, и мы укатили обратно. Всю следующую неделю я не мог ни о чем и ни о ком больше думать, кроме той девочки. Представлял, как подойду к ней, спрошу, как ее зовут… Перебирал в уме сотни девчуковых имен. Старался угадать, как вообще ее могут звать. И каждое из имен казалось мне недостаточно прекрасным, чтобы им могли называть такое чудесное создание. В следующую субботу, когда в соседнем селе снова устроили танцы, она не пришла. И в следующую тоже. И в следующую… Я постоянно ругал себя за то, что не решился подойти и, хотя бы, пригласить ее на медляк. Ругал последними словами. За свою трусость, за нерешительность… Был уверен, что если увижу ее еще раз, то обязательно подойду и познакомлюсь. Был уверен потому, что знал – без нее дальше жить просто не смогу. А когда, все-таки, эта встреча состоялась, все мои планы превратились в отвесную скалу, забраться по которой было равносильно самоубийству. Мы с дружками купались на речке, а она пришла туда с какими-то своими подругами. Пацаны снова начали подшучивать надо мной, тыча в девчонок пальцами. Они, конечно, это заметили, но делали вид, что не замечают. Только иногда улыбались. Ну, дружки мои посмеялись, поиздевались над влюбленным, а потом и сами решили познакомиться. К моему ужасу, пацаны подошли к загоравшим девочкам и довольно быстро завели какой-то пустой разговор. Потом меня подозвали. Я, чувствуя себя полным болваном, приковылял к ним. Та девочка с интересом рассматривала меня, а я чувствовал, как лицо и уши от волнения горят огнем. Покраснел до ужаса. Хотя, чего было стыдиться? Но было, от чего-то, стыдно. Нас представили. Оказалось, что девочку зовут Настей. И когда я услышал это имя, оно показалось мне самым прекрасным и самым восхитительным именем на свете. Настя улыбалась. Она была молчаливой, немного грустной. Я тайком поглядывал а нее, а она, казалось, не проявляла ко мне никакого внимания. Разве что иногда бросала мимолетный взгляд. Потом мы все вместе купались, подбрасывали девчонок, барахтались в воде, а чуть позже на мотоциклах приехали ребята из той самой деревни, в которой дискотеки крутили. Они были старше нас. Лет по пятнадцать, наверное, им было. Оказалось, что одна девочка встречается с одним из этих парней и нам тогда хорошенько от них досталось. Мне разбили губу и нос, а Настя бросилась меня защищать. Пацаны угомонились, сказали, чтобы мы больше им на глаза не попадались и все такое… Грозились поубивать к чертям… В-общем, отбили невест. А уже в следующую субботу я снова поехал на дискотеку. Мои друзья побоялись, а я поехал. Страшно было, конечно. Даже ноги тряслись. Но поделать с собой ничего не мог. Перелез через забор и заметил того самого парня, который разбил мне нос на пляже. Он стоял в компании Настиных подруг и что-то им говорил, перекрикивая музыку. Если бы он меня тогда заметил… Убить, конечно, не убили бы, но разбитой губой дело вряд ли обошлось бы. Самой Насти среди них не было, и я уже хотел было уйти от греха подальше, но закончилась песня и из толпы танцующих вышла она. Как только ее увидел, страх быть «убитым к чертям» куда-то улетучился, испарился. Подошел к ней, поздоровался. Она не сразу меня узнала, но когда прожектор цветомузыки осветил мое лицо и разбитую губу, Настя улыбнулась и сказала: «Привет». В тот вечер я провожал ее домой. Мы шли вдвоем по деревенской ночной улочке, за заборами дворов на нас лаяли собаки, в траве трещали сверчки, пахло какими-то цветами, сеном. Я держал ее за руку и был самым счастливым человеком на планете. А через неделю она уехала домой, в какой-то далекий северный город, и больше я ее никогда не видел. Но до сих пор помню, как сильно волновался и на что был готов пойти только ради того, чтобы еще раз просто пройтись с этой белокурой девочкой по ночной деревенской улочке. Просто сжимая хрупкую ладошку в своей руке и слушая, как тихо шуршат подошвы ее босоножек по теплому, летнему песку. И это было чудесное чувство. Самое чистое, самое светлое и бескорыстное, которое только может быть.

Я замолчал. Маша молчала тоже. Ни слова, ни шевеления. Мне даже показалось, что она уснула, а спустя почти целую минуту она шепотом сказала:

– Я влюбилась, когда мне было десять. В одноклассника. Артем Сланин. Его отец был военным и они постоянно переезжали из города в город. Приехали в наш. Смазливый мальчишка, озорной такой. Модный. Быстро в классе его приняли. Помню, даже учиться перестала. Похудела. А потом его машина сбила. Насмерть. Рыдала целый месяц. Казалось, что жизнь на этом кончилась. А потом забылось. Сейчас даже смешно это все. На что вообще можно рассчитывать в таком возрасте? Дети…

– А разве обязательно на что-то рассчитывать?