Маленькие женские тайны - Каммингс Мери. Страница 20

Сидя по-турецки поверх одеяла, она жадно хрустела тостами. Томми лежал на боку, подперев голову рукой, и смотрел на нее снизу вверх.

— Я читал статью, где утверждалось, будто два часа дня — это худшее время для секса, — лениво сообщил он. — Якобы организм как-то не так настроен.

«Ну, если это худшее!..» — подумала Клодин, а вслух сказала:

— У нас все не как у людей!

Присказка эта появилась у нее еще со времени их знакомства, которое и впрямь проходило, можно сказать, «наоборот» по сравнению с тем, как это обычно бывает: люди встречаются, знакомятся; потом разговаривают, чувствуют интерес друг к другу; целуются… ну и так далее.

Они же с Томми минут через пять после того, как впервые встретились, уже целовались в подворотне (не потому, что почувствовали безумную тягу друг к другу, а чтобы отвлечь от себя внимание сотрудников конкурирующей с МИ-5 спецслужбы); лишь на следующий день Клодин узнала, как зовут поцеловавшего ее парня — и только спустя неделю они снова встретились и смогли поговорить.

Похоже, и Томми вспомнил то же самое, потому что, когда она, облизав с пальцев последние крошки и допив кофе (хоть и остывший — но боже, как вкусно!), снова растянулась рядом с ним, сказал вдруг, без всякой связи с предыдущим:

— Знаешь, я ведь с первой минуты на тебя глаз положил… Ты была тогда взъерошенная, бледная, на щеке ржавчина — и просто до невозможности красивая. Лицо… как камея. У меня аж дух захватило, — усмехнулся, как это делают мужчины, когда не хотят показаться чересчур сентиментальными. — Потом, когда узнал, кто ты, подумал, что мне тут ничего не светит — известная модель, «девушка с обложки»… Знаешь, я ведь на самом деле поначалу здорово робел перед тобой.

— Ты — робел? — от неожиданности Клодин рассмеялась. — Ты всегда был таким уверенным, невозмутимым…

— Робел, — кивнул Томми. — Я просто притворяться хорошо умею. И даже когда у нас с тобой что-то вроде начало получаться, еще долго не верил, что это всерьез — думал, что для тебя все это так, минутное увлечение… Первый год, когда мы встречались, я даже старался держаться от тебя подальше, не приезжать часто… не привыкать, чтобы, когда я тебе надоем, не так обидно было.

— Дурак! — она стукнула его по плечу. — Дурак! Я мучалась, думала, что ты меня не любишь, что тебе просто с моделью известной спать нравится, тем более — сама приезжает! Минутное увлечение!.. Зараза ты, и все!

Томми перевернулся на живот, как черепаха, и вжал в голову в плечи.

— Можешь еще стукнуть, только не щекочись и не царапайся, — предусмотрительно сдвинул ноги, чтобы какой-нибудь удар не пришелся туда.

Клодин стукнула еще раз, для порядка, а потом обняла, прижалась щекой к гладкому налитому плечу.

Тумаков Томми, конечно, за свое поведение заслужил: можно же было просто спросить, и не мучать ни ее, ни себя (вот к чему приводит извечная мужская нелюбовь к объяснениям)! Но и такими словами, как сегодня, баловал нечасто… Не то чтобы Клодин не была уверена в его любви к ней, но говорил о своих чувствах он редко, даже предложение ей в свое время сделал словно бы мимоходом.

Словно подслушав в очередной раз ее мысли, Томми сгреб ее рукой, подтаскивая еще ближе, взглянул сверху вниз — глаза в глаза.

— Я очень тебя люблю. И не ревнуй меня больше.

— Оно само получается, — честно созналась она.

— Все равно не надо. Поверь — ни одна женщина мизинца твоего не стоит. И уж точно ни одна не догадалась бы мне этот нож купить.

Уже второй раз сегодня он про нож упоминает… С чего бы это?

— Почему… именно нож? — неловко, не зная, как еще сказать, спросила Клодин.

Томми вздохнул.

— Может быть, я в этом вижу куда более глубокий смысл, чем ты сама имела в виду. Но для меня то, что ты мне оружие подарила, означает, что ты меня принимаешь таким, какой я есть — и меня, и мою работу, и все, что в моей жизни было… С тобой мне не нужно притворяться кем-то другим, понимаешь? Да нет… наверное, ты не поймешь… — он вдруг перекатился на спину, забросив руки за голову и уставившись в потолок.

Обидеться она не успела, уже готовые сорваться слова: «Что я тебе, дура, что ли?!» замерли на губах от его следующей фразы:

— Давно, еще до тебя, была одна девушка…

Клодин притихла и насторожилась: как и большинству женщин, ей было любопытно послушать о девушке, которая была «до нее» (при условии, разумеется, что сравнение будет в ее пользу).

— Мы с ней больше года встречались, — продолжал Томми. — Пока она думала, что я просто чиновник в министерстве обороны, все было хорошо. О том, что я на самом деле в контрразведке работаю, я ей собирался сказать, когда она ко мне переедет — все, в общем-то, к этому шло. А потом она случайно увидела у меня в тумбочке пистолет. Испугалась — очень, я даже не ожидал. Ну, и… в общем, когда она узнала, что я был в спецназе и участвовал в боевых операциях — сказала, что не представляет себе будущего с человеком, у которого, как она выразилась, «руки обагрены кровью». И ушла. Может, думала, что я стану ее уговаривать, удерживать… а я, — он поморщился и помотал головой, — нет.

— Ты… любил ее?

— Тогда я думал, что да, — ответил Томми просто. — А теперь понимаю, что если бы не расстался с ней — то не был бы сейчас с тобой. Так что, — улыбнулся той заразительной улыбкой, которую Клодин так любила, — считай, мне повезло, что все случилось именно так.

«Мне тоже!» — мысленно сказала она. Вслух решила этого не говорить, чтобы не задавался.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Из дневника Клодин Конвей: «…Уж слишком у нее правдивые и ясные глаза были — сразу видно, что врет!»…

Когда они вышли из спальни, уже пробило семь.

Трудно было предположить, что Арлетт подслушивала под дверью — нет, не в силу ее высоких моральных качеств, а исключительно из-за присутствия в квартире сотрудников контрразведки. Но появилась она из-за угла почти мгновенно — захлопала глазками, всплеснула ручками и сказала:

— Ах, как вы вовремя! Я уж не знала, что делать — ужин вот-вот готов будет, но мешать вам… отдыхать мне как-то неловко было, — мило потупилась — этакая хлопотливая маленькая хозяюшка…

— О, это весьма кстати! — с неменьшей любезностью ответила Клодин. — Я голодная как волк, да и Томми, наверное, тоже.

На шум голосов из гостиной появился Перселл, сообщил:

— Крэгг дважды уже звонил.

— Спасибо, я сейчас ему перезвоню, — кивнул Томми, повернулся и снова скрылся в спальне.

— Миссис Конвей, как вы себя чувствуете?! — окинув ее тревожным взглядом, спросил Перселл — прозвучало это так, будто он стоял у постели тяжелобольного.

— Спасибо, я в порядке, — улыбнулась Клодин. В самом деле, хотя спала она не так уж много, но чувствовала себя вполне бодрой и выспавшейся.

Сопровождаемая Перселлом и Арлетт, прошла в гостиную — там перед телевизором сидел Брук. При виде Клодин он вскочил, в глазах читалась готовность, если она вдруг начнет падать, немедленно подхватить ее.

— Как вы себя чувствуете, миссис Конвей?

— Нормально…

— Вы не хотите присесть? — повел он рукой в сторону кресла.

Что это с ними со всеми? Ах, да, она же «жертва похищения»!

Ведь действительно — меньше десяти часов прошло с тех пор, как она сидела, привязанная к стулу, дрожала от страха и не знала, чем закончится сегодняшний день. А кажется, будто это было давным-давно…

Томми появился из коридора, весело спросил, обведя взглядом окружающих, но адресуясь, несомненно, к Арлетт:

— Ну, так что там у нас с ужином?!

Ужин был великолепен — француженка превзошла саму себя.

Чего стоил салат из шампиньонов в бальзамическом уксусе (Клодин и не предполагала раньше, что их можно есть сырыми). А креветки в розовом грейпфрутовом желе! А крошечные, фаршированные сыром и запеченные оранжевые перчики!

Купленные Клодин несколько дней назад стейки превратились в тонюсенькие ломтики мяса, плавающие в густом пряном соусе; картофельные крокеты — поджаристая корочка снаружи и нежное, тающее во рту пюре внутри — как нельзя лучше дополняли это блюдо.