Маленькие женские тайны - Каммингс Мери. Страница 49

— Баш на баш — а ты мне наконец объяснишь, что значат слова «большая политика»!

Крохотная кухонька была явно не предназначена для присутствия двоих человек; Клодин пришлось пристроиться в углу на металлической круглой табуретке — стильной, но крайне неудобной: даже ее не слишком объемистая задница на ней помещалась с трудом.

— Ну так что там с бантиком? — спросил Ришар, выставляя на рабочий стол три миски. (Зачем столько? Лично она бы обошлась одной!)

— Лейси сказала, что такие бантики оставлял на своих жертвах орудовавший лет восемь назад в этих краях серийный убийца.

— И чем дело кончилось — его арестовали?

— Понятия не имею, я про него никогда раньше не слышала. Завтра с утра схожу в библиотеку, посмотрю местные газеты, тогда буду что-то знать. Давай теперь ты — про политику, — потребовала Клодин.

— Имеются в виду выборы губернатора, которые состоятся в ноябре. Основные кандидаты — нынешний губернатор Страйкер и бывший заместитель прокурора штата Френк Гауэр. Сейчас, согласно опросам общественного мнения, у Страйкера имеется небольшой перевес, но он может легко сойти на нет, если станет известно, что человек, неоднократно гостивший в его доме, сын одного из спонсоров его избирательной кампании — убийца.

Слушая его, Клодин одновременно пыталась, вытянув шею, заглянуть ему за спину — что он там такое интересное делает?! Пока удалось подглядеть лишь, что в одной миске лежит мелко нарезанный базилик, в другой — яичные желтки, а в третьей — белки.

— То есть очень похоже, что мой арест — это на самом деле атака на губернатора, — продолжал Ришар. — Потому что обычно персону моего ранга, — прозвучало это очень мило и естественно, — не арестовывают без достаточных оснований, и уж тем более не ведут по вестибюлю отеля в наручниках — смотрите, вот он, преступник! Создается впечатление, что прокуратуре дано негласное указание во что бы то ни стало выставить меня виновным в глазах общественности. И статья эта в газете сюда отлично вписывается…

Заслушавшись его, Клодин забыла, что надо подсматривать, и опомнилась лишь услышав шкворчание вылитой на сковородку омлетной массы.

— А ты что — белки отдельно от желтков взбивал? — осмелилась спросить она.

— Естественно! — кивнул Ришар. — И вилкой — только вилкой, никакого миксера! Так вот, слушай — ты ее, кстати, читала?

— Нет…

— Губернатора там поминают раза три, не меньше. И фотографию моего отца с ним откуда-то выкопали.

— Ну, и что теперь будет?

— Вечером поговорю с папой. Думаю, что Страйкеру тоже не помешает обо всем этом знать.

Больше Клодин подсматривать за действиями Ришара не пыталась, все равно такой подвиг — взбивать белки отдельно от желтков, притом вилкой — это не для нее.

Вскоре наступил торжественный момент: сложенный вдвое и разрезанный пополам омлет был выложен на подогретые и натертые долькой чеснока тарелки. При этом Ришар сетовал, что сковорода не та — для настоящего омлета нужна чугунная, и сыр он бы предпочел французский, Грюйер-де-Комт, а не швейцарский Эмменталь — лучшее из того, что нашлось на кухне отеля.

У Клодин создалось впечатление, что на самом деле он плодами своего труда очень доволен, а все эти жалобы — лишь попытка набиться на комплимент. Поэтому, попробовав первый кусочек, она восхищенно воздела к потолку глаза.

— Ну как — вкусно? — нетерпеливо спросил Ришар.

— Потрясающе! — не покривив душой, подтвердила Клодин — и не удержалась, хихикнула: — Но Томми я все равно не брошу, не надейся.

— А я-то старался! — ухмыльнулся он.

Когда Клодин вернулась в Форт-Лори, Томми, как ни странно, был уже дома — если можно этим словом назвать номер отеля. Она думала, что он спросит, где она была, но он сказал лишь:

— А я тебя уже жду! Хотел заказать что-нибудь на ужин — но подумал, может, ты что-то привезешь.

— Увы, нет, — развела руками Клодин. На самом деле она действительно хотела по дороге купить что-нибудь, но засиделась у Ришара, а потом, взглянув на часы, заторопилась и забыла.

Он подошел, поцеловал. Клодин боялась, что он почувствует запах вина — у Ришара нашлась бутылка «Мари-Сесиль» [28], и они за разговором незаметно ее прикончили — но Томми не сказал об этом ни слова.

— А чего ты сегодня так рано? — спросила она; хотела пристроиться щекой у него на плече, но вовремя вспомнила, что еще с утра на него сердится.

— Мы завтра уезжаем — на те самые маневры, о которых я тебе говорил.

— Да, я знаю, мне Фиона уже сказала.

Сухости в ее голосе Томми предпочел не заметить. Притянул к себе, сказал, глядя сверху вниз:

— Плюнь ты хоть раз на свою диету — давай закажем сейчас что-нибудь повкуснее и бутылочку вина?

— Давай, — вздохнула Клодин. Говорить, что спиртного ей на сегодня уже хватит, она сочла недипломатичным — решила, что просто будет пить поменьше.

— Если б ты только знала, как мне этого всего будет не хватать… — продолжал Томми.

— Чего — этого?

— Ну… этого, — он обнял ее еще крепче. — Запаха твоих волос… твоих колючих взглядов, когда ты сердишься… твоих хрупких плечиков — иногда кажется, что чуть сильнее обниму, и что-то может поломаться…

— Чего это ты чуть ли не стихами заговорил?

— А может, я тебя соблазнить хочу? — заговорщицким полушепотом спросил он.

— Ну, попробуй! — рассмеялась Клодин и поняла, что ей больше не хочется на него сердиться.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Из дневника Клодин Конвей: «Шопинг — одно из самых больших удовольствий в жизни. Мужчинам этого, увы, не понять — что ж, их можно только пожалеть!»

Хотя с утра на улице было противно и пасмурно, встать все же пришлось: проводить мужа на маневры — долг любой хорошей жены.

Прощание продлилось недолго и обошлось без излишних сентиментов: Томми с отсутствующим видом пил кофе — видно было, что мыслями он уже там, на маневрах; услышав в окно бибиканье машины, встал, чмокнул Клодин в уголок рта, сказал: «Ну все, пока!» и вышел. Звонить не обещал — сказал, что постарается, но в горах они по большей части будут вне зоны приема.

Как ни велико было искушение после его ухода вновь забраться под одеяло, Клодин мужественно преодолела его: два дня подряд без пробежки — это безобразие и разгильдяйство. Подумала, правда, что лучше бы она отменила пробежку вчера, а не сегодня — вчера по солнышку пробежаться было бы куда приятнее, чем теперь, когда вот-вот пойдет дождь.

Дождь действительно пошел — как раз тогда, когда Клодин, добежав до ворот базы, повернула обратно. Так что вторую половину пробежки пришлось проделать навстречу холодному ветру с не менее холодными, хлещущими в лицо каплями, от которых не спасал даже надвинутый до самых глаз капюшон ветровки.

Когда она добралась до отеля, у нее уже зуб на зуб не попадал, и под душ она полезла не столько для того, чтобы смыть пот, сколько чтобы согреться. С той же целью, закутавшись в теплый махровый халат, сделала себе большую кружку крепкого горячего кофе.

По мере того как, свернувшись в кресле, Клодин понемногу прихлебывала его, казалось, кто-то мало-помалу стирает налипшую на мозги паутину, и вскоре она вспомнила, что с утра собиралась сходить в библиотеку и узнать побольше про того самого серийного убийцу.

В библиотеке общественного центра Форт-Лори народу почти не было — очевидно, в такую рань людям было не до книг. Лишь в углу сидел, обложившись книгами, какой-то очкастый подросток.

Изнывавшая от безделья пожилая библиотекарша встретила Клодин как родную: выдав диски с «Айдахо Стейт Джорнал» [29] семи — и восьмилетней давности, посоветовала ей сесть за крайний левый компьютер — там меньше дует — и предложила принести тепловентилятор.