Игра: Дочки-матери (СИ) - Никитина Валентина. Страница 17

Ну, уж, нет! Уж лучше почитать свои стихи, написанные в юности, чтобы не очень отличаться от остальных детей. «Пусть неровно легла кайма, зато сшила его сама!»

И я, набрав в грудь воздуха, как в воду бухнувшись, начала читать:

Снежинки летают

и тают летая.

Их плавит дыханьем у рта,

Мотает их пьяно

от края до края

Примерзшего к сваям моста.

Ресницы прохожих

ссыпают порошу

На щёки, усы, воротник...

Сугробик, спиной изогнувшись,

как кошка,

От ветра к перилам приник.

На волосы, шапки,

портфели и плечи

Крошится с небес высота!

И Ангел,

крылом осеняющий вечер,

Сметает осколки с моста.*

Читала я одно из своих первых стихов. Искала попроще, а это куда уж проще!

Пушкин смотрел на меня, как щенок Артур перед прыжком.

В зале стояла тишина.

- А еще что-нибудь почитаете? - спросил он. Я хотела отшутиться, но поэт смотрел на меня так, будто пытался прочесть мои мысли. Небольшой ростом и быстрый, внешне он не производил серьезного впечатления. Только глаза, которые на портретах которые как я помнила, льстивые художники изображали возвышенно- задумчивыми, были не таковыми. Взгляд его был яростный и колючий.

«Мини - орёл»... подумала я.

Панически старалась вспомнить ещё что-то достаточно простое, без атрибутов моего времени: троллейбусов, электричек, например...

- Я пишу осенний натюрморт.

Пол усыпан первыми набросками.

Полотенца лёгкий поворот,

Новый стол, с не струганными досками,

Яблоки рассыпаны и лук

Рядом с опрокинутой корзинкой,

Скатерти зелёный уголок

Мягко обнял бок у тёплой крынки.

Каждый цвет поёт глубоким голосом:

В крынке бархатистость молока,

Яблокам гранатовые полосы

Солнце наложило на бока...

На просвет простое волокно

Тоньше паутинки, самой тоненькой.

Дальний план: раскрытое окно,

Ветка яблони, уснув на подоконнике...*

- А что-то не о природе, о людях пишете? - спросил он, вглядываясь в меня с недоумением.

- Я не участвую в конкурсе, Александр Сергеевич, потому не хотела бы долго отнимать внимание гостей. О людях мне сейчас ничего не приходит в голову. Но ради вас я прочитаю ещё одно.

- Девичий портрет в интерьере.

Лениво проёмом маня,

Настежь распахнуты двери

В недвижность июньского дня.

Котёнок скатерку простую

Играя, стянул со стола.

Отцовское кресло пустует...

Я с полу кувшин подняла.

И замерла, будто в раме.

Таинственным взглядом маня,

То сердце врачуя, то раня,

Трельяж отражает меня.*

- Интересно, - на фоне глухой тишины, произнёс поэт,- есть что-то непонятное во всём этом.

- В стихах?

- В вас мадемуазель. Как будто взрослый человек надел детское платьице и даже не притворяется ребёнком, а продолжает жить, действовать и мыслить, как взрослый. Есть в этом что-то пугающее, как в лилипутах и карликах: тело детское, а глаза... старые.

- И это вы поняли по моим стихам? - продрало меня морозом по коже.

- И стихи ваши тоже простые только на первый взгляд. Но они совершенно иного типа мышления, иной школы мастеров, чем существует в России сегодня. Похоже, что у вас именно русская традиция, но она не знакома мне. А это практически невозможно.

Хотелось бы пообщаться с вами, но вы не свободны, вы... ребёнок.

- Приходите к нам в гости, Александр Сергеевич, мы всегда с радостью и почтением примем вас. Или приглашайте матушку, а я при ней буду. Но она пойдёт только в общество приличных женщин.

Друзья Пушкина зафыркали в кулак. Он с шутливой свирепостью на них оглянулся. А мне обозначил добродушный поклон и так же предложил нам с матушкой приезжать к нему в гости.

Я поразилась такой наблюдательности. Ну, ладно, мать девочки! Но Пушкин-то увидел меня впервые! И стихи... Как разглядел, что у меня другой опыт стихосложения, иные знания о поэзии? Стихи-то я подбирала простые, из первых.

Вглядевшись в него духом, я обнаружила неожиданное: боль. Острое страдание, застарелое и привычное. Откуда? Почему?!

Ну, дворянин ведь, известный и талантливый поэт... При его искромётном юморе, множестве любовных стихов... Хотя в эти годы от пика своей славы он ещё далёк...

Почему-то внутренне он напомнил мне поэта-калеку из моей молодости. У того многолетнее одиночество и безысходность выливались в язвительность, и, по видимости, в весёлую браваду...

Но Пушкин же не калека... Или...

Ну, да! Внук «арапа Петра Великого»! А по сути - полукровка в дворянской среде! Или... как там... квартерон? Это даже не выходец из бедной, незнатной семьи... Это потомок черного раба по мужской линии! Для этого времени - нонсенс!

Мышление тут отличается кардинально от мышления моего времени. В Европе ещё до начала ХХ века будут показывать пигмеев, негритянские и индейские семьи в зоопарках, не считая их за людей.

Видимо поэтому и малый чин, который ему дадут при дворе - придворная знать бы не поняла, если бы нечистокровный дворянин, а тем более нечистокровный потомок «цивилизованных» людей вдруг поднялся над ними в должностях.

Тут будь хоть семи пядей во лбу, а до Барака Обамы человечеству ещё целых два века!

Вот откуда это страдание и комплексы. Как могут без слов, одним взглядом уязвить власть имущие - понятно. А как на него реагируют женщины дворянки? А сколько скрытых и явных шуточек он пережил в лицее по поводу своего происхождения и внешности? Дети бывают очень жестокими. Деликатности ещё не нажив, они устанавливают в своей среде собственную иерархию...

Натали он еще не встретил, счастья взаимной любви не испытал... А может быть и не надеется?

Каково ему досталось?

Наверное, только талант поэта даёт ему возможность сохранить достоинство и выстоять?

7 глава. Первый бал.

Часть 7

Первый бал.

Всю прошедшую осень от дел меня отвлекали утренние приглашения. Наносить визиты оказалось самым тягостным. Чопорность и пустословие светских дам вынуждали стиснуть зубы, и изображать пай-девочку.

А самый ужас начинался, когда меня отправляли в детскую! Какое счастье, что у меня не было таких злобных, шипящих, будто гусыни, гувернанток! Бедные дети сидели, как деревянные куклы, не смея помять ни складки на платье, ни локона в причёске.

Наталья тоже была к этому не привычна. Старалась чаще выезжать в имения, чтобы секретарь отвечал: Госпожа Н-ская в отъезде.

Осенние работы завершились, урожай частично собран в закрома, частично продан. Наступило затишье и ей волей-неволей пришлось таскаться по салонам и гостиным дам, которые посещали наши вечера и считали своим долгом сделать ответное приглашение. Но какая гнетущая скука ожидала нас в их гостиных!

Эти приглашения позволили выйти ей из своего узкого окружения, но не решали проблемы с поисками супруга. Дамы ревниво не выпускали её за пределы своего женского круга. При этом тешили свои комплексы, старались продемонстрировать ей превосходство своего положения, вели себя высокомерно и покровительственно.

Даже равные ей по положению и достатку считали своим долгом говорить с нею покровительственным тоном. Будто вдовство и вообще, отсутствие мужа, ставило её на ступень ниже в дворянской иерархии. По сути, всей своей когортой они «ставили на место» вдову, приобретшую такую внезапную популярность.

При этом, никому из них даже не приходило в голову сосватать ей кого-будь их холостых или вдовых родственников. Они даже представить не могли, что такая «старуха» имеет шанс выйти замуж. А на меня некоторые мамаши, имеющие сыночков, поглядывали в некоторой задумчивости и, видимо на всякий случай, говорили с Натальей с неким намёком на доброжелательность.

На эти утренние визиты мы старались подобрать наиболее неприметный, стандартный вариант одежды, чтобы не вызывать их ревность и раздражение. Но и это не очень помогало.