Игра: Дочки-матери (СИ) - Никитина Валентина. Страница 44

Столько сделала за этот год! Муть бездуховности помогла развеять над московскими умами; князя спасла для приёмной матери; показала императору первый шаг к могуществу России - железо; молодёжи столичной подала идею обретения богатства через получение знаний; приблизилась к новым целям: завоевание умов мужчин через шутливые анекдоты и шаржи, завоевание авторитета у женщин через удобные и красивые вещи...

А сколько ты обрела единомышленников? Один Пушкин чего стоит!

Напугала иностранцев будущим совершенствованием партизанской войны в России. Одновременно у наследника и знати в умах отложилась эта идея, как благородная тактика против захватчика. Если таким способам не ужасается маленькая девочка, то ничего позорного тут быть не может, как бы их теперь не убеждали иностранцы.

А самая своевременная мысль: освободительная война не может вестись благородными приёмами, как в спортивном поединке. Потому, что войско захватчика состоит в основном не из благородных людей, а из воров и насильников.

Ты считаешь, что всего этого мало? Так работай дальше!»

«Понимаете, всё, что вы перечислили, для меня является обыденными мыслями, знаниями и делами. Известными мне с детских, школьных лет. Да, я пытаюсь привнести сюда опыт прочитанного, пережитого. Но знания мои не глубоки, мягко говоря. Гордиться мне тут нечем!»

«Вот и не гордись! Гордыня - грех. Тем более, что эти «неглубокие», «обыденные» для тебя знания, оплачены двумя веками трудов, крови и страданий народов России. Это всё не твоё! Если есть воля Божия предать то малое, что ты принесла из будущего нынешним людям, значит - дай, что сможешь! Капля камень точит!»

Я вспомнила, как не сразу, с трудом установилось партизанское движение в Великую Отечественную войну. Действительно, если бы советским органам подсказали в начале войны то, что Ковпак на практике постигал в процессе партизанского движения, сколько поездов с фашистами и их вооружением было бы пущено под откос ещё в начале войны, сколько жизней было бы спасено на фронтах...

«Батюшка Серафим, а вы где? Вас можно в реальности увидеть?»

«Приезжай в Саров. Тут и найдёшь».

«Как вы сказали? Отец Серафим... Саровский?!»

«Да, - удивлённо ответил собеседник, - что, слыхала? В Москве или в Петербурге?»

«...В двадцатом и в двадцать первом веке, батюшка Серафим».

«Понятно, - устало произнёс он, без сомнения поняв, что имя священника может быть известно в будущих веках, скорее всего после его канонизации, - не превозноси только. Это никому не на пользу».

Тишина большого дома навевала тревожное чувство. Белые ночи, к которым я так и не смогла привыкнуть, вызывали ощущение раздвоенности. С одной стороны понятно - ночь, окна завешаны плотными шторами и все спят. Но на улице светло, и эта сонная тишина напоминает пустые вымершие города, как в апокалипсических фильмах.

Тем более, что мне не хватает шума, хотя бы редко проезжающих машин.

Я не могла уснуть. Вышла в парк, дошла до конюшни, оседлала Златовласку и, напугав сонного привратника, выехала со двора.

После путешествия я всегда держала пистолеты в седельных сумках.

Одетая в мужской костюм, я выглядела ещё младше. По спящему светлому Петербургу, судя по виду, ехал маленький мальчик лет восьми - явно не пушкинский Медный Всадник. Но то, что стук подкованных копыт моей лошади гулко раздавался в тишине спящего города, это да.

Цок-цок-цок; Чок-чок-чок... Это же не шуршанье шин по асфальту!

Так и хотелось сказать «Ч-ш-ш!» и заставить Златовласку шагать... на цыпочках!

Спящий город был угрюм и неуютен. Дворники ещё не мели, чтобы не нарушать сон обывателей шорохом мётел, и клочки мусора катало ветром по пустынным улицам. Какие-то мутные личности провожали меня из подъездов туманными взглядами. Силуэты домов напоминали тусклые старинные фотографии. Им не хватало дневного света и объёма.

Тут царили бродячие коты и собаки.

Вот группа собак насторожилась и приготовилась меня преследовать. Но шаг моей лошади был покоен, и они признали за нами право на «ночную охоту». Молча отдалились, и пропали за перекрёстком.

На Песках я остановилась у церкви Рождества Христова. Тут шла ночная служба.

Подъехав к вспомогательным строениям, я увидела коляски с послушниками около них.

- Я княжна К-ская. Не присмотрите за лошадью?

- Княжна? - испуганно пробормотал послушник, - но... девочке нельзя в мужском одеянии!

- Я знаю, брат. Просто девочке одной на улице опасней, чем мальчику. Не найдётся чего-нибудь накинуть? - он подал кусок какой-то ткани. Я обернула его вокруг бёдер в штанах, поблагодарила и вошла.

Храм был полупустым, но в алтаре стояло много священников и даже несколько епископов.

Какой сегодня день, спросила я себя? Что за праздник сегодня?

Вспомнила - сегодня заканчивается Петровский пост. Значит апостолов Петра и Павла.

Служба подходила к концу - видно уже наступало утро. Один из епископов оглянулся и я узнала того самого, из Казани. Он тоже узнал меня, нахмурился. По окончании службы отделился ото всех и подошёл ко мне.

- Что ты здесь делаешь одна, дитя?

- Видно, Господь привёл, увидеться. Я обычно не гуляю одна по городу, тем более, ночами. Не настолько я глупа. Простите мне мой грех, отче! Мою резкость при первой встрече с вами, - он перекрестил, положил ладонь на мою голову и спросил:

- Как ваши с матушкой дела? Справляетесь с имениями?

- Теперь с ними справляться будет её супруг.

- Она всё-таки вышла замуж? Удачно?

- Она сейчас княгиня К-ская, а я приёмная дочь князя. Матушка в положении, помолитесь за неё, отче!

- Так ты и правда, провидела её судьбу? Ты говорила: достойный мужчина высокого рода... И то, что сыновья твоей матушки тоже будут достойными людьми, и послужат славе Отечества, сбудется? Так может и я прав - тебе место в монастыре, ты же провидица. Может быть, так и ты послужишь славе православия?

- Я не ясновидица, в том смысле, как старцы и старицы бывают. У меня есть способности, но слабые, для прославления православия маловато будет. И это я говорю не из смирения, - остановила я его попытку возразить, - а трезво оценивая свои возможности.

Но есть нечто, превышающие мои способности. До того, как я очнулась, я видела будущее. Вы знаете, что судьба не предопределена. Её можно вымолить, изменить на поворотных её моментах. Потому, возможно, мне и дано было исцелиться, чтобы предупредить.

Поговорите, с кем надо. Я расскажу, что я видела. Может быть, моё откровение поможет нашей стране. Говорить об этом в миру - опасно. Враги Отечества могут меня убить - им-то сильная Россия точно не нужна.

Он подумал. Оглянулся на трапезную, куда ушло священство.

- Пошли, отроковица.

Введя в трапезную, он подтолкнул меня в спину и усадил за общий стол.

- Эта отроковица - Аннушка, которую Богородица исцелила. Та, которой тайна Казанской иконы и Апокалипсиса известна, - священники заулыбались, загомонили, - Господь привёл её к нам, чтобы открыть тайны будущего. Первое её предсказание начало сбываться: матушка её, простая дворянка, вышла замуж за князя К-ского и сейчас уже понесла от него дитя.

После трапезы все поднялись и повели меня в алтарь. Я, знавшая, что в алтарь только мужчины заходят, или игуменья монастыря, всеми четырьмя тормозила - мне нельзя!

- Перед Престолом Господним говорить будешь! Перед Ним тебе, если солжёшь - и отвечать! - неожиданно жёстким тоном произнёс Владыка Казанский.

Попросила лошадку мою домой отправить и сообщить матери, где я, чтобы не волновалась.

Меня поставили перед Престолом, на котором лежало раскрытое Евангелие, велели положить на него руку, и я, собравшись с духом, начала говорить. За мной быстро записывали каждое слово, потому я не спешила, обдумывала и фильтровала информацию. Осторожно, чтобы не проговориться, в смысле: «я читала о том...»

Мурашки по коже - такой вариант откровения не приходил мне в голову. Это будет похлеще католического суда, где на обычное Евангелие кладут руку: «Клянусь говорить правду и ничего, кроме правды!»