Игра: Дочки-матери (СИ) - Никитина Валентина. Страница 7

Когда кучер ушёл, матушка неуверенно погладила меня по голове.

- Совсем тебя такую не знаю. Как будто внутри тебя незнакомый человек. Человек умный, много знающий. Но чужой. Мне страшно.

- Не бойся, родная, - внутренне поежившись от горькой правды её слов, грустно сказала я, - ты для меня тоже незнакомка. Но я уверена, что родная кровь своё скажет, и мы ещё подружимся и станем ближе.

Прошло около часа. Мы уже успели плотно пообедать, когда Владыка молча вышел, перекрестил нас, всех людей, что ожидали его благословения у храма и уехал. За ним разошлись и разъехались другие священники. Настоятель храма подошёл к матушке Наталье и благословил её отправляться домой.

Она вынула из сумочки с молитвенником большую горсть драгоценностей и протянула ему. С золотых цепочек, свисавших между её пальцами, сверкали крупные изумруды.

- Вот, эта жертва принадлежит вашему храму - собиралась пожертвовать свои свадебные украшения как моление... - смущенно проговорила она, - Теперь возьмите в качестве благодарности за исцеление дочери, на украшение образа Казанской иконы Божией Матери.

Взяв пожертвование, он подошёл ко мне, посмотрел грустно в глаза, вздохнул. Потом перекрестил, чмокнул меня в макушку и ушёл.

3 глава. Второе детство

Глава?Часть 3

Второе детство.

Вся наша судьба - материнский портрет.

Один её взгляд - толи крик, толи взлёт.

И он не растает, как снег в ноябре.

Как с нами пришёл он, так с нами умрёт.

Наклон головы и походка и смех,

Отвага и трусость, провал и успех

Приходят с теплом материнской руки,

От первых шагов, до последней строки

Обратная дорога была мне в радость. Кони бежали быстро. Встречным ветром овевало лицо. Наталья сидела рядом задумчивая и отстранённая. Кидала на меня глубокие растерянные взгляды серых глаз и вздыхала. Я вспомнила, как Настенька успокаивала меня ещё девочкой и молча прислонилась к настрадавшейся молодой женщине.

Она опять расплакалась, но это были уже слёзы облегчения. Обняв меня, она выплакалась и уснула. Я тоже приобняла её, подложила под голову плед, другим укутала её измученные ноги.

Переночевали мы в этот раз в рощице при дороге. Напились из родничка, умылись, и уснули с ней, укутавшись одеялами, крепко обнявшись.

Поездка немало удивила меня. Нетронутость природы была потрясающей. Я помню Россию с распаханными ещё в советские времена просторами полей. Вдоль асфальтированных дорог - лесопосадки, электрические столбы, по обочинам галька или каменное крошево...

Здесь таких огромных полей не было совсем, ведь земля была вспахана лошадками, а не тракторами, и выглядела лоскутками деревенских огородов.

Деревеньки с потрясающей воображение нищетой домишек - в лучшем случае, крытых соломой, а то и просто землянки. На низких, почти прижатых к земле крышах, покрытых дёрном, росли трава и бурьян.

Девственные леса, в которых, чуть ли не между пнями виляла дорога.

Встречающиеся убогие телеги и повозки, которые тащили жалкие лошадки. Я таких уродливых лошадей с распухшими суставами и торчащими под облезлой шкурой ребрами раньше никогда не видела. Если только на рисованных пародиях.

Сытые лошади нашей повозки, по сравнению с ними, выглядели породистыми рысаками, хотя они таковыми не были.

И люди.

Я мало приглядывалась к ним, в начале поездки, в сторону Казани, занятая своими переживаниями и новизной ощущений.

Люди были, как измождённые зомби. На тёмных от солнца и ветров лицах жили только глаза. Было ощущение, что мышцы на этих лицах пристали к черепу, и были твердыми и малоподвижными. Будто у высушенных на солнце, провяленных рыбах.

Я не увидела здесь прагматичных, высокомерных или презрительных взглядов, присущих тем, что «из грязи да в князи».

Подлинных князей нам на дороге тоже не встречалось.

Не было видно и хитроватых, вороватых купцов...

А у бедных людей на встречных повозках глаза были или беспредельно уставшими и равнодушными в этой своей тоскливой усталости, или спрятанными за угодливыми поклонами.

Часто это были отрешённые глаза блаженных.

На нашу, меченую гербами коляску эти люди иногда изумлённо поглядывали. В моей прежней жизни так смотрели бы на белый лимузин, появившийся в глухой лесной деревушке.

***

Наконец мы, уставшие, но довольные путешествием, подъезжали к Москве.

Город отстраивался, в центре укладывали булыжную мостовую. Многие улицы выглядели неоконченными стройками. Артели несуетливо перекликаясь, поднимали канатами наверх брёвна строящихся особняков. Недостроенные богатые дома были окружены «эверестами» из кирпича, брёвен, досок и тёсаного камня.

А московская окраина встретила нас чисто деревенскими тишиной и покоем.

Лаяли собаки, на улицах разгуливали куры.

У каждого двора дети с хворостинами пасли гусей со стайками гусят. Гусята пощипывали траву, охраняемые важными, настороженно поднявшими головы гусаками.

Пара собак, потявкивая для порядка, погналась было за нашей коляской, но тут же отстала.

- Ничего, вот немного отдохнём и поедем в имение, на свежий воздух.

Я чуть не рассмеялась: это здесь-то воздух не свежий?

- Нам повезло - и моё и мужнино поместья французы не разграбили. Урожай в этом году должен быть хорошим - погода благоприятствует...

Наталья повторялась - всё это она рассказывала мне в пути. Я отвлекла её от бытовых забот вопросом:

- А вы бываете на балах, матушка?

- Только с отцом твоим бывали, - покраснела та, - а все эти годы мне было не до балов. За имениями глаз, да глаз нужен. Если не вникать в дела, то управляющие всё растащат.

- Я помогу. Но сначала мы начнём шить тебе бальные платья. Ты покажешь мне, какие сейчас моды? Тогда, может быть, я что-то оригинальное придумаю...

- Я моды теперешние и сама не знаю. Но мы походим по разным портнихам, приглядимся. Денег-то теперь хватит. Обманщикам - докторам платить не надо. А траурные одежды, и правда, пора бы снять...

Я в юности мечтала, что буду танцевать в императорском дворце в княжеской короне! Я прямо ощущала тяжесть драгоценной короны на своей голове, - засмеялась молодая женщина, - но Антон, твой отец оказался простым дворянином. И я об этом не жалею! Если бы не война...

А какие лёгкие, воздушные наряды представлялись мне в мечтах! - закатила она глаза.

Наталья оживилась, стала рассказывать смешные истории из детства и юности. Так, весело смеясь, мы подъехали к воротам особняка.

Пока привратник отворял их, я вглядывалась в уютное двухэтажное строение, со ставнями у окошек и отдушинами подвала. Слева простирался не очень ухоженный, по моим представлениям, парк. Он больше напоминал окраину леса, а скорее всего, и был ещё недавно, обычным лесом. Дом-то был построен недавно, и вырастить за это время рядом с ним такие большие деревья было бы нереально.

Справа тянулись какие-то пристройки.

Одна из них напоминала мне флигель, остальные были явно предназначены для хозяйственных нужд.

- Наш новый дом! - довольным тоном произнесла она, - Год, как достроили. С пожарища я переехала, слишком тяжёлыми были воспоминания.

Вошли в парадное. Навстречу кинулись служанки и попытались снять с меня жакет и платочек.

- Я сама, - произнесла я и все вокруг застыли...недостаточно

- Исцелила Богородица нашу девочку, явила чудо у Казанской иконы! - улыбаясь, кивнула им Наталья.

Что тут началось! Рыдания, обнимания, поцелуи... Ураганом занесли меня наверх, раздели, устроили купание в ванной. Я пыталась сопротивляться - куда там! До них никак не доходило, что двенадцатилетняя девочка, больше не беспомощна, как младенец.

- Да отстаньте вы, дурочки! - взмолилась я. Девчонки завизжали от восторга, просто от того, что слышат мой голос.

Меня нарядили, причесали и сволокли в столовую. За накрытый стол.

Д-а-а, это был стол! Только теперь, глядя на это, не виданное мною изобилие, до меня дошло, какую степень аскетизма проявила моя дочка-мамочка в дороге.