1812. Великий год России (Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года) - Троицкий Николай Алексеевич. Страница 54

Однако этот маневр, который должен был, по мысли Наполеона, решить исход сражения, не удался. Две дивизии Жюно неожиданно для французов натолкнулись возле Утицы на 2-й корпус К.Ф. Багговута, который в начале битвы занимал правое крыло русской позиции и перемещение которого справа налево Наполеон просмотрел.

Кто и когда направил Багговута с правого на левый фланг? Одни исследователи считают — Кутузов (2. С. 384–385; 6. Ч. 1. С. 296; 12. С. 309; 16. С. 158; 39. Т. 2. С. 65) [613], другие — Барклай (3. Т. 2. С. 182) [614]. Сам Багговут доносил после сражения Кутузову: «Когда неприятель повел атаку на наш левой (фланг), я по приказанию главнокомандующего 1-й Западной армией пошел с пехотными полками 2-го корпуса на подкрепление оного». Оригинал донесения хранится в РГВИА [615].

Мало того, давно опубликован рапорт Багговута Барклаю де Толли о том же: «Когда неприятель повел атаку на наш левый фланг, я по приказанию Вашего Высокопревосходительства пошел с пехотными полками 2-го корпуса на подкрепление оного» (4. С. 184). Эти документы решают вопрос: корпус Багговута был послан на левое крыло Барклаем де Толли, который в данном случае и в ходе всего сражения действовал согласно диспозиции Кутузова, предоставившей главнокомандующим армиями инициативу решений.

Итак, Жюно был отброшен войсками Багговута к Утицкому лесу. Понятовский же, хотя и нейтрализовал Тучкова, сам тоже был им нейтрализован. Теперь Наполеон мог рассчитывать только на особую мощь фронтального удара по флешам. Штурмующие колонны Даву и Нея устремились вперед словно по приказу: «Теперь или никогда!» Впереди колонны Даву шли гренадеры 57-го полка. Молча, с ружьями наперевес, не отстреливаясь, они бросились прямо на русские пушки. Сам Багратион, глядя на них, воскликнул: «Браво!» (4. С. 377; 13. С. 527). В этот момент он был сражен осколкам ядра, который раздробил ему голень левой ноги [616].

Несколько мгновений Багратион силился превозмочь страшную боль и скрыть свою рану от войск, чтобы не расстроить их, но, ослабев от потери крови, теряя сознание, стал падать с коня. Его успели подхватить, положили на землю. «В мгновение пронесся слух о его смерти, — вспоминал А.П. Ермолов, — и войска невозможно удержать от замешательства… Одно общее чувство — отчаяние» (15. С. 195).

Временно (как старший в чине на левом фланге) заменил Багратиона П.П. Коновницын. Он с боем отводил войска к д. Семеновской до прибытия Д.С. Дохтурова, который по приказу Кутузова принял командование левым флангом русской армии. Приказ Кутузова Дохтурову гласил: «Рекомендую вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению» (4. С. 93). Обозрев позицию, Дохтуров сел на барабан и заявил: «За нами Москва! Умирать всем, но ни шагу назад!» [617].

По наблюдению Барклая де Толли, 2-я армия, потеряв Багратиона, «была опрокинута в величайшем расстройстве» (1. С. 28). Это засвидетельствовали и Дохтуров («по прибытии туда нашел я все в большом смятении») [618], и Ермолов (15. С. 189, 190). Между тем французы ломились вперед, пытаясь довершить разгром русского левого фланга. Барклай спешил переместить справа налево 4-й корпус генерал-лейтенанта графа А.И. Остермана-Толстого, укрепляя таким образом стык левого фланга с центром [619]. Тем временем три свежих гвардейских полка (Литовский, Измайловский, Финляндский), которые прислал из резерва 1-й армии сам Кутузов, геройски отражали атаки французской конницы, давая возможность Дохтурову привести расстроенные войска в порядок. Правда, дивизия генерала Л. Фриана из корпуса Даву все же овладела Семеновской, но Дохтуров, отступив за Семеновскую не далее 1 км, закрепился на новом рубеже.

Мюрат, Ней и Даву, силы которых тоже были истощены, обратились к Наполеону за подкреплением для завершающего удара. Наполеон отказал. Он решил, что левое крыло русских уже непоправимо расстроено, и начал готовить решающую атаку Курганной высоты, чтобы прорвать центр русской позиции.

Ожесточение битвы росло с каждым часом. «Еще не было случая, чтобы неприятельские позиции подвергались таким яростным и таким планомерным атакам и чтобы их отстаивали с таким упорством», — признавал А. Коленкур (19. С. 136). Ветеран наполеоновских войн генерал Ж. Рапп выразился с солдатской прямотой: «Мне еще не доводилось видеть такой резни» [620]. «На всей нашей линии кипело ужасное побоище, — вспоминал адъютант Барклая де Толли, будущий декабрист А.Н. Муравьев. — Бой пехотный, ручной, на штыках, кавалерийские атаки, артиллерийский непрерывный огонь… так что выстрелы из орудий не прекращались во весь день ни на минуту. Убитые и раненые падали с обеих сторон, по ним скакали орудия и кавалерия и давили раненых; груды, горы убитых лежали на пространстве четырех верст» (4. С. 376).

Не мудрено, что в таком сражении и та, и другая сторона несли ужасающие потери. Гибли целые соединения. «Дивизии моей почти нет… — напишет 8 сентября П.П. Коновницын. — Едва ли тысячу человек сочтут» (5. Т. 8. С. 110). М.С. Воронцов увидит, что его дивизия «совершенно уничтожена»: из 4 тыс. человек в ней останется «менее 300» (4. С. 342). Н.Н. Раевский из двух дивизий своего корпуса после битвы «едва мог собрать 700 человек» [621]!

Напор французов все нарастал, но соответственно возрастала и стойкость защиты русских. Солдаты обеих армий показывали образцы воинской доблести. «Никогда и никакие войска не сражались столь мужественно, как сии две храбрые армии», — подчеркивал Барклай де Толли (14. С. 293). Нужно отдать должное солдатам Наполеона: движимые преданностью своему кумиру, сознанием воинского долга, жаждой славы, побед и скорого возвращения домой, они дрались в тот день не хуже, чем в любом из 50 триумфальных наполеоновских сражений. Но русские устояли перед ними. «Другие войска были бы разбиты и, может быть, уничтожены до полудня, — резонно утверждал генерал Ж. Пеле. — Эта (русская. — HT.) армия заслужила величайшие похвалы» [622]. «Одни только русские могли устоять», — убежденно заявлял Ф.Н. Глинка (11. С. 161).

Русские солдаты сражались под Бородином не ради славы и не столько за веру и царя, сколько за отечество. Именно желание защитить родную землю, Москву и всю Россию, воодушевляло русских воинов, делая их непобедимыми. Один из рядовых героев 1812 г. так ответил на вопрос, почему при Бородине сражались столь храбро: «Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: «Хоть все беги, я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!» Оттого все стояли и умирали!» (Там же. С. 111). Оттого и являлись «примеры изумляющей неустрашимости» (15. С. 192). Тарнопольский полк 27-й дивизии Д.П. Неверовского шел в контратаку на флеши колонной с музыкой и песней, «что я, — вспоминал участник многих войн Н.И. Андреев, — в первый и последний раз видел» [623].

Наградные документы русского штаба сохранили для нас имена рядовых героев Бородина. Артиллеристы Ефрем Сосулин, Ян Мац, Иван Желтухин были представлены к награждению Георгиевскими крестами за то, что встретили ворвавшегося на их батарею неприятеля в палаши и отстояли все свои орудия (4. С. 298). Георгиевскими кавалерами стали драгуны Тарас Харченко, Сидор Шило, Петр Милешко, Никита Власенко, Василий Хабенко, Корней Косененко: «Сии первые вскочили на неприятельскую батарею с унтер-офицером своим и, изрубив канонир, обратили орудие на неприятеля» (Там же. С. 268). К той же награде были представлены кирасиры Иван Седов, Григорий Ковалев, Игнат Филонов, Матвей Криворучка. «Врубившись в неприятельскую кавалерию, — читаем о них в наградном списке, — положили двух офицеров и несколько нижних чинов на месте и, отбивши из рук неприятельских полковника другого полка, возвратились во фронт» (Там же. С. 256).