И в горе, и в радости - Кочелаева Наталия Александровна. Страница 17

Но внимание Маргариты не было сейчас сосредоточено на Александре. Она полезла в холодильник, стоящий в углу кухни — старый и облезший, но покрытый сверху красной клетчатой салфеточкой. Из холодильника была извлечена непочатая бутылка водки и эмалированная миска, в которой при открывании обнаружились плавающие в рассоле огурчики. Из деревянной хлебницы хозяйка извлекла буханку черного хлеба и быстро нарезала крупными, на удивление ровными кусками.

— Ну, чего встала? Вон там, в буфете, справа, рюмки достань, — указала она Александре. — За знакомство надо выпить, нет?

Александра сомневалась в том, что в состоянии будет пить водку в десять часов утра, да еще в компании с этим цветком запоздалым, но отчего-то безропотно полезла в буфет — только что обратив на него внимание.

А было на что обращать-то! Буфет был огромен и прекрасен. Он был атавистичен и аутентичен. Он представлял вещь в себе, вещь ради вещи. Осколок позапрошлого века, он врос в эту кухню — очевидно было, что за всю свою жизнь его не сдвинули с места. У неизвестного варвара не поднялась рука покрасить его половой краской — буфет сохранял благородный темно-красный цвет. А еще он был украшен, щедро и нелепо. Чего на нем только не было — и фазаны, и утки, и гроздья винограда, и букеты роз. Стоял буфет на львиных когтистых лапах и венчался вазой с плодами. Все было деревянное, темно-красное, удивительное и нелепое. Совершенно растерявшись от такого изобилия, Александра потянула на себя указанную правую дверцу — та открылась со скрипом. За дверцей красовались какие-то яркие пластиковые тазики, висел цветастый передник.

— Давай скорее! — поторопила ее хозяйка. — Там же стояли! Ой, и правда нет! — удивленно воскликнула она, остановившись за спиной Александры. — И полки поснимали… Когда успели? Ну вон там, за стеклом погляди.

Александра поспешно закрыла эту дверцу и открыла другую. За ней и стояли аккуратненьким рядком чистые разнокалиберные стаканы, чашки, рюмки.

— Вот эти давай, махонькие, — распорядилась Маргарита. Пока гостья пялилась на буфет, хозяйка успела накрыть стол — огурчики вынырнули из миски и расположились на тарелке, ломти хлеба заняли место в плетенке, тонко порезанные ледяные ломтики копченого сала соседствовали с дырявыми кусочками сыра. В общем, накрыла чисто и умело, даже Александре придраться было не к чему.

— Погоди, я переоденусь. — Помойный цветик Маргарита прошмыгнула мимо гостьи и исчезла в темноте коридора. Впрочем, скоро вернулась — совершенно преображенной. В черном шелковом халате, на спине которого извивался красно-зеленый дракон, причесанная и даже с подкрашенными губами, она уже производила не столь удручающее впечатление. Лицо, освобожденное от седых прядей (их, придерживала теперь черная повязка), хранило, как говорится, следы былой красоты. Своеобразной красоты — рот был слишком велик, нос вздернут, глаза — разрезаны по-кошачьи. Но в свое время, очевидно, это испитое лицо выглядело необыкновенно красивым, пикантным, обаятельным — и пленяло сердца. Как потом выяснилось, Александра в этом суждении не ошиблась.

Совершенно растерявшаяся от всего, свалившегося на нее в это позднее утро, она позволила усадить себя за стол и налить рюмку ледяной водки.

— Удивила я тебя? — кокетливо осведомилась Маргаритка после первой, зажевывая кусочком сальца. — Вижу, удивила. Х-ха, я ж актриса! Все играю, даже теперь… Ну да, я пью. А кто б не пил на моем месте?

Вопрос был риторический. Хозяйке явно не терпелось поведать нежданной собеседнице историю своих несчастий, которые привели ее на неровный путь женского алкоголизма. Но Александра была настроена решительно. Сначала, пока Маргаритка еще относительно трезва, она разузнает все о своей дочери, а потом, так и быть, выслушает исповедь горячего сердца. Но, чтобы успешно перевести новоявленную подругу на нужное направление, требовалась особая деликатность и бережность в общении. Александра старалась изо всех сил.

— Я тоже, похоже, скоро запью, — мрачно посетовала она. Ей как-то сразу удалось взять в разговоре верный тон. — Дочь из дома ушла, представляешь?

— Да ты что? Значит, Жоркина девка — твоя дочь? Вот это новость!

Александра скорбно покивала.

— Да ты не майся, подруга! Они нормально живут, это я тебе говорю.

Свидетельство из уст спившегося цветочка Александру отчего-то совершенно не утешило.

— Жорка хороший мальчишка, я его с детства знаю, — поделилась цветочек. — Я ж его в театр на детские утренники водила. И мать его, покойницу, хорошо знала. Всю жизнь в одной квартире прожили. Она тоже последнее время поддавала здорово. Но Жорка — ни-ни, ни вина, ни водки. Только по праздникам, в смысле. Если пойло, то дорогое, поняла?

— Поняла. Хорошо, говоришь, живут?

— Говорю тебе, хорошо. Она девка тихая, но, видно, с понятием. Ко мне уважительно. Она ж в театральный поступала, а я ведь актриса…

Александра кивнула. Неужели у Маргариты такой алкогольный психоз — или она в самом деле бывшая актриса?

— Веришь? — разгорячилась Маргарита, разливая по второй. — Двадцать лет отпахала! Травести — вот как! Тильтиля играла в «Синей птице»! — Маргарита вскочила, раскинув тонкие руки в широких рукавах халата. — «Верно, верно, у меня есть птица… Где же она?.. А, вот и клетка!.. Митиль, смотри: вон клетка!.. Это та, которую носил Хлеб… Да, да, та самая… Постой, постой!.. Да ведь она синяя! Да ведь это моя горлица!.. Да ведь, когда я уходил, она была не такая синяя! Митиль, ведь это же и есть та Синяя Птица, которую мы искали! Мы за ней в этакую даль ходили, а она, оказывается, здесь! Вот это я понимаю!.. Митиль, ты видишь птицу? То-то бы Душа Света обрадовалась!.. Я сейчас сниму клетку…» — Тонкие руки взмыли вверх — снимая невидимую клетку, усталые голубые глаза вспыхнули восторгом и радостью… — «Вот, пожалуйста, госпожа Берленго… Со временем она станет совсем-совсем синяя, вот увидите… Отнесите ее скорей вашей внучке…»

Маргарита замолчала. Несколько секунд Александра наблюдала за тем, как меняется ее лицо, как счастливая мальчишеская мордашка снова превращается в испитую физиономию пьющей пожилой женщины.

— Видала? У меня поклонников было — завались! И не простые, а из правительства. Цветами каждый спектакль заваливали, камешки дарили, бранзулетки… А потом, понимаешь, в одночасье, как отрезало. Рак в груди нашли. Облучали, химией всякой пичкали… И отрезали в конце концов. Начисто! — Маргарита замысловато выругалась. — И все, пожалуйте на пенсию! Силы-то уже не те, видишь ты, по сцене не попрыгаешь. Инвалидность дали. Все добришко распродала, по ломбардам рассосалось. Поклонников как ветром сдуло. Кому нужна баба с одной сиськой? Пенсия крошечная, пособие тоже не ахти. Вот и затосковала я… Давай выпьем!

Александра машинально опрокинула в себя водку. Ледяной комок легко прокатился по пищеводу и начал тихонько таять в желудке. Нужно было что-то сказать, но слова не шли. Действительно, несчастная судьба. Бедная Маргарита, жалкий цветик!

— Спасибо, коллеги не оставляют. Есть, кто завидовал, — те порадовались моей беде, а потом плюнули да растерли. Бог им судья. А есть, кто вошел в мое положение. Видишь, деньгами помогают, выручают, как могут. И в гости заходят, не брезгуют. Твоя дочура сначала тоже сторонилась, потом поняла, что я за человек, уважительно отнеслась. Вот только позавчера мы с ней тут сидели, по душам говорили. Она вот как ты сидела…

От мысли, что она сидит на том самом месте, где только позавчера сидела ее пропавшая дочь, у Александры слегка закружилась голова. Или тут водка была виновата?

Тем временем Маргарита налила еще по рюмочке, выпила свою, не дожидаясь гостьи, и налила еще. Как на всех алкоголиков, спиртное действовало на нее быстрее. Лицо бывшей травести опять изменилось, теперь это было лицо человека, мучительно борющегося с какой-то болью или страданием, — губы крепко сжаты, выражение глаз напряженное, движения судорожные.

«Этак я скоро напьюсь, — испуганно подумала Александра, зачем-то все же выпив очередную рюмку. — И когда Кира вернется домой — вернее, в эту странную квартиру, — она застанет тут картину Репина «Не ждали». Мать распивает водку в компании соседки-синюшки! Пусть это даже бывшая актриса со сложной судьбой! Нет, так не годится».