Невеста Красного ворона (СИ) - Субботина Айя. Страница 33

Как он мог меня забыть? Просто взять и вычеркнуть из памяти, словно я не живой человек, а всего-навсего неприятное воспоминание из детства? Как он мог забыть дом, в котором вырос? Где и от чего он лечится?

На самом деле у меня есть догадка, но я трусливо прячу ее в самый дальний уголок души.

— Мне кажется… - Ма’ну возникает перед моим носом, словно призрак. Даже задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть. - Не смейся, но я почти уверен, что то, что ты ищешь, лежит здесь.

Он открывает ящик стола, и улыбка триумфатора преображает его лицо. На миг он снова становится позером Ма’ну, который знал, чего стоит вот это выражение лица и на что готовы пойти девушки, лишь бы получить его поцелуй. И на меня он смотрит точно так же: пытается очаровать, хоть, возможно, совершенно неосознанно. Медленно расстегивает молнию толстовки и стягивает с плеч, но полностью не снимает. Даже в темноте я вижу новые шрамы: кучу мелких и тонких, среди которых, словно кит на мелководье, выделяется один ровный и глубокий, через плечо и грудь. Судя по всему, он-то Ма’ну и досаждает больше всего.

— Зудит немного, - не хочет признавать боль этот сумасшедший и со знанием дела роется в лекарствах. Находит почти пустой тюбик с каким-то гелем и вручает мне. - Это поможет.

Я пытаюсь найти на спайке срок годности, но Ма’ну кладет свою руку поверх моих и взглядом дает понять, что в этом нет необходимости.

Мы садимся на пол друг перед другом, я выдавливаю немного геля и разогреваю его в ладонях. Потом медленно, стараясь действовать максимально аккуратно, втираю его в шрам. Ма’ну тяжело дышит и лишь по тому, как изредка шипит сквозь зубы я понимаю, как сильно ему на самом деле больно. Слезы наворачиваются на глаза - и вот я уже шмыгаю носом, как последняя размазня. Но все-таки довожу дело до конца и, когда пытаюсь встать, чтобы найти, чем бы вытереть руки, Ма’ну придерживает меня за локоть и тянет сесть обратно.

— У меня проблемы с головой, - говорит совершенно серьезным тоном. Сразу видно, что решение признаться далось ему не легко. - Но мой врач говорит, что это не наследственное, а последствия нескольких психотравм. Я лечусь в частной клинике и, раз уж ты знаешь мое имя и, кажется, узнала меня, мне придется попросить тебя дать обещание не распространяться на мой счет. Иначе мои адвокаты затаскают тебя по судам.

Мне хочется рассмеяться от всей души, так много прежнего Ма’ну в этом серьезном категоричном заявлении. Но я сдерживаюсь и просто говорю:

— О’кей, никаких комментариев для прессы. Где подписаться о неразглашении?

— Мои адвокаты… - начинает он, но поймав мой смешок, улыбается в ответ. - А кто ты? Чем занимаешься?

— Я художница.

Мне так невообразимо приятно, что теперь я имею полное право называть себя так, и за этим словом нет ни грязного мира модельного бизнеса, ни любовников с их дорогими подарками, ни туфлей, в которых нормальная женщина не сделает и десятка шагов. Я в самом деле просто художница и за эти полгода стала женщиной, которая знает, чего хочет и больше не притворяется бестолковой куклой, потому что так проще жить.

— Художница… - Ма’ну прикладывает пальцы к губам и чуть наклоняет голову набок. Всматривается в мое лицо - и во мне невольно расцветает надежда, что он все-таки меня узнает. - Точно, а я все думаю, откуда мне знакомом твое лицо!

Замираю, готовая как идиотка бросится ему на шею.

— Ты - Комета, да? Я большой поклонник твоего творчества. Потрясающие рисунки.

Натянуто улыбаюсь, стараясь сделать вид, что рада быть узнанной.

— Спасибо большое.

— Это я купил «Бабочку», - признается он почему-то немного виновато. - Знаю, что картина не была выставлена на продажу, но я просто вбил себе в голову, что она должна быть моей. Твоего агента было нелегко уговорить.

Я испытываю огромное облегчение впервые за все время, что узнала о продаже. На душе становится легко и хорошо, как бывает, когда долго не можешь распутать клубок, а потом внезапно тянешь за какую-то ниточку и - вуаля, все получилось. Я не хотела продавать «Бабочку» не потому, что эта картина была лучшей. Совсем нет. Я нарисовала ее одной из первых и с тех пор успела набить руку и даже с оглядкой на ее особенный статус не могла не замечать очевидные ошибки в технике. Но именно «Бабочку» я хотела подарить Ма’ну, когда мы встретимся. Потому что на той картине была я, спрятанная за маской в виде живой бабочки. Символизм чистой воды, но только Ма’ну смог бы его понять.

— Я рада, что картина у тебя, - говорю, украдкой вытирая слезы в уголках глаз. Почти готова сказать, что даже верну ему чек, но вовремя вспоминаю, что это неминуемо повлечет за собой много ненужных вопросов. Пока я не узнаю, что с ним, все разговоры о прошлом под замком. - Надеюсь, она радует глаз.

Он только загадочно улыбается и поворачивается к окну.

— Дождь закончился. Твое предложение подвезти еще в силе?

Мы выходим на улицу и в унисон шлепаем обувью по лужам. Весь немаленький путь до машины идем молча. Я украдкой наблюдаю за его поведением и все больше убеждаюсь в том, что сумасшедший парень никуда не делся: он изредка идет задом наперед, разглядывая мое лицо с загадочной полуулыбкой, а потом вдруг ненадолго исчезает у обочины, чтобы вернуться с неизвестным мне первоцветом.

— Мой врач пока не рекомендует водить, - говорит Ма’ну в ответ на мое предложение сесть за руль. - Надеюсь, ты не будешь лихачить?

— Где я, а где лихачество, - отшучиваюсь в ответ и завожу мотор. - Так куда едем?

 [1] Тут и до конца главы - мелодия Keiichi Okabe - «RaysofLight» (есть у меня на странице от сегодняшнего (06.05.2018) числа)

Глава двадцать шестая: Ма’ну

Я прекрасно помню день, когда Аврора официально снова появилась в моей жизни. Помню, как лежал в больнице, весь в бинтах и вонючих мазях, и медсестра перещелкивала каналы телевизора, пока я не зацепился взглядом за картину. Ничего необычно, ничего революционного, но незнакомка в маске-бабочке, казалось, смотрела мне в душу, и обсидиановые искры ее глаз будоражили чувства глубоко внутри.

С той самой минуты я понял, что эта картина должна быть моей. Как и ее создательница. И Виктор Иванович, мой мозгоправ, категорически не одобрил эту идею. Сказал, что она попахивает маниакальной одержимостью, а в моем теперешнем состоянии категорически противопоказаны любые агрессивные эмоции. Не уверен, что верно запомнил его слова, но, если не вдаваться в медицинские термины, это прозвучало примерно так: «Не становись еще большим психом, чем ты есть».

Поэтому я и струсил сразу сказать Авроре, что знаю ее. Не помню, увы, но знаю (после некоторых поисков вопреки запрету врача), что она была в моем прошлом и что носит подаренное мной кольцо.

Мы едем по ночной столице. Я изредка подсказываю, куда свернуть. Нарочно не называю адрес. Я живу неподалеку от частной клиники, где прохожу терапию. Психиатр говорит, что из моей жизни пропал целый кусок воспоминаний. Так психика защитилась от того, что могло ее разрушить. Не силен во всех этих терминах, но это что-то вроде файервола в голове: фильтр, который не дает воспоминаниям окончательно сломать мою личность.

Что я помню? Почти все, кроме самой Авроры и дня, когда она стала носить мое кольцо на пальце. Я не помню, откуда у меня шрамы. По сути, всего ничего: забыл одного человека и пару дней жизни, но мое лечение будет официально закончено только после того, как все кусочки пазла встанут на свои места, и я докажу, что правда меня не доконает.

Частная клиника находится на охраняемой территории и Аврору все равно туда не пустят. Я уже молчу о том, что выбрался в самоволку. Поэтому прошу ее затормозить перед поворотом и выхожу из машины, чтобы не сделать то, о чем мечтал всю дорогу.

— Ма’ну, подожди! - Аврора выходит следом и догоняет меня. - Может быть…

Я поворачиваюсь, обнимаю ее лицо ладонями и наклоняюсь так близко, что наши лица теперь нос к носу. Так сильно хочу ее поцеловать, что кусаю губы до крови.