Волк в капкане (СИ) - Lehmann Sandrine. Страница 32

— Отто! — Рене уткнулась в мягкую серую ткань его футболки с длинными рукавами. — Ты такой смешной!

Его называли по-всякому, но смешным — никогда, и все же ему понравилось, как она это сказала. Он обнял ее, сунул руку под пижамную кофту, провел пальцами по нежной коже живота, вверх на ребра и до нижнего края лифчика.

— Я хочу с тебя это снять, — прошептал он, уткнувшись в ее волосы.

— Я с тебя тоже хочу все снять, — она обняла его крепко-крепко. — Я так скучала по тебе…

Он моментально справился с ее пижамной кофтой, и все эти кошко-медведи улетели в кресло вместе с леопардовым лифчиком. Рене осталась в широких пижамных штанах, болтающихся намного ниже пояса. Как всегда, когда он видел ее голую грудь и живот, его кровь вскипела, он стянул с нее штаны и начал целовать. Она тащила вверх его футболку, ей мешали его руки и то, что он ее обнимал, и она протестующее пискнула. Тогда он отстранился, стащил футболку и комом бросил ее на пол. Им просто не терпелось скорее овладеть друг другом. Она так спешила, что отпихнула его, когда он пытался просто приласкать ее. Он так спешил, что поленился полностью снять джинсы, просто расстегнул. Они чуть не упали с кровати на пол, и упали бы, если бы он вовремя не уперся рукой в пол. А потом лежали и целовались, никак не могли оторваться друг от друга. И она все это время помнила: «Ты играешь со мной, Отто?», и чуть было даже не спросила, но мешало то, что они целовались. А потом он стащил с себя всю оставшуюся одежду, притянул Рене к себе и снова начал ласкать. И, как и прежде, она моментально реагировала на его прикосновения. Она так распалилась, ну а ему тем более многого не потребовалось — он видел ее, прикасался к ней и сходил с ума от желания, будто не был с ней буквально несколько минут назад. Она тянула его к себе, лежа на спине, раскидывала бедра, приглашая его, но он решил, что некоторое разнообразие не помешает. Он лег на спину и затащил ее на себя, так что она лежала, прижимаясь к нему.

— Отто, я хочу…

— Ага, — согласился он. — И я хочу.

— Тогда давай, сейчас. Пожалуйста!

Он покачал головой с настоящей демонической улыбкой:

— Ох, малыш. Я такой усталый. Сначала каша, потом тренировка…

— Отто! — разочарованно простонала она.

— Может быть, ты сама захочешь меня трахнуть.

— Как это?

— Это вот так, — он посадил ее на себя. — Теперь приподнимись немного. Вот. Опускайся и начинай. Как тебе самой хочется. Давай, малыш.

Закусив губу, она осторожно опустилась на него. Немного. Еще… Так было больнее, чем когда он был сверху или сзади. Сжимая его руки, она слегка наклонилась вперед и смогла принять его полностью. Легкое движение, стон — Рене аккуратно двинула бедрами и почувствовала острую вспышку удовольствия. Отто чуть улыбнулся:

— Как ты?

— Здорово, — прошептала она в ответ и сделала более смелое движение с большей амплитудой. Он втянул в себя воздух и обхватил ладонями ее бедра — по сравнению с его загорелыми здоровенными лапами ее тело казалось таким белым, хрупким и нежным. Рене слегка прогнула спину, подстраиваясь под него. Его руки скользнули вверх, на ее талию. Большими пальцами он уперся в ее ребра, а остальными держал спину, вынуждая ее прогнуться назад. Она покорилась, запрокинула голову назад, ее волосы упали на его ноги. И он ударил, сильно, глубоко. Она вскрикнула. Он не давал ей двигаться, двигался сам, она только подстраивалась под мощные, быстрые движения его бедер. Она прогибалась назад, как он хотел, ее груди торчали вверх, он гладил то их, то ее живот. Отто вовсе не сдерживал ее, а наоборот, быстро и уверенно подводил к самому верху, и кончил одновременно с ней.

Рене лежала на нем, сжимая коленями его бока, ее темные волосы раскинулись по его влажной от пота груди. Она никак не могла восстановить дыхание, ее тело слегка вздрагивало, и ему это почему-то казалось очень трогательным. Он тоже тяжело дышал, прижимал ее к себе, и понимал, что он раньше ничего такого не испытывал… Сколько девушек было раньше, и он заставлял их кончать, кричать от страсти, плакать от любви. Он думал, что нет ничего приятнее того наслаждения, что испытывал с ними. А сейчас он был уверен на сто процентов, что только с этой малышкой он действительно узнал, что такое наслаждение. Не просто трахаться, а овладевать женщиной и отдаваться ей тоже. Рене чуть слышно стонала в его объятиях, прижималась к нему так плотно, будто хотела оказаться под его кожей. А потом подняла голову и посмотрела на него. Чуть затуманенные голубые глаза, удивительно светлые и завораживающие в обрамлении густых черных ресниц. И в ее глазах было такое… что он знал, что услышит, еще за полсекунды до того, как она заговорила:

— Отто… я люблю тебя.

Вот она и сказала это. Она была уверена, совершенно точно знала, что он сейчас скажет, что тоже любит ее. Секунда, другая… он молчал. Виноватое выражение его глаз сказало ей куда больше, чем она хотела знать. Она растерялась, ее сердце сжалось от внезапной боли.

Так это правда… Артур сказал правду. Она его любит, а он ее просто трахает. Он — ее возлюбленный, она — его подстилка. Он обнял ее и начал целовать. Молча, страстно, жадно. Она уперлась в его грудь ладонями, попытавшись отстраниться от него, но магия его поцелуев сработала безотказно, несмотря ни на что — вместо того, чтобы оттолкнуть, она обняла его. Отто опять использовал секс, чтобы уйти от нежелательного разговора, и сейчас этот трюк уже не остался для Рене незамеченным. «Если захочешь уехать… — сказал ей Артур буквально несколько минут назад. — Если тебе придется уезжать…» Момент настал?

Она думала, что любит его безответно, позавчера вечером, когда они не обменялись друг с другом даже парой слов. Ей было грустно и горько от этого. Но теперь, после того, как они стали любовниками, понимание того, что он ее не любит, причиняло намного более острую боль. Он для нее значил все на свете. Она для него — никто, ничто и звать никак, просто игрушка, просто еще одна дурочка, которая не смогла устоять перед ним. Не первая и не последняя. Очередной малоценный трофей, очередная зарубка на спинке кровати. Таких, как она, у него — пятачок пучок, сказал Артур, и он был прав.

— Пожалуйста, не плачь, — прошептал Отто, уткнувшись в ее волосы. Вот и получил — за то, что связался с неподходящей девушкой. Он ни разу в жизни не говорил этих слов никому. Никогда. Ему говорили многие, главным образом, его одноразовые подружки на одну-две ночи, и он каждый раз испытывал досаду оттого, что опять сделал ошибку в выборе — он-то старался выбирать таких, которые не влюбляются. Таких, как он. Каждый раз, когда девушка ему говорила, что любит его, он мог или перевести разговор, или отмолчаться, или отшутиться, или вот так же — заняться сексом. Но никогда он не чувствовал себя таким виноватым, таким бесчестным, таким преступным. Он должен что-то сказать ей. Что? Он ни за что не сможет сказать, что любит ее. Нет. Он никого и никогда не любил. Он не знает, что это такое, на что это похоже. И врать он тоже не может. Обычно у него не было никаких проблем с тем, чтобы соврать — ради какой-то собственной выгоды, ради отмазки или просто для прикола. Но об этом — нет. Ей — нет. Он обнимал ее, сцеловывал слезы с ее ресниц и чувствовал себя последним подонком.

— Ты самая лучшая, — прошептал он, снова обнимая ее. — Я никогда и никому… Прости.

— Не надо, — всхлипнула она. — Отто, я больше не буду этого говорить.

— Только не плачь.

— Не буду. — Она прижалась к нему, чувствуя, как ее тело отвечает ему. Как она загорается, все сильнее, несмотря на то, что он сказал ей практически прямым текстом, что ничего к ней не чувствует. Отто, Отто. Раз в жизни он заговорил с ней серьезно — и лучше бы он этого не делал. Лучше бы… что? Лучше бы он ей соврал? Конечно, она с радостью проглотила бы сладкую ложь, и какое-то время пребывала бы в наивной уверенности, что он ее любит, что между ними все прекрасно… Но зачем ей нужна ложь? Неужели она такая малодушная, жалкая мышь, которая не способна воспринять правду, даже если это горькая правда?