Волк в капкане (СИ) - Lehmann Sandrine. Страница 95

В день, когда Отто должен был вернуться из Америки, Рене развила бурную активность. Она как следует прибрала дом, потом легла на час поспать, потом встала и начала возню с фаршированной дорадо. Она знала, что Отто любит рыбу, особенно такую — он ее часто заказывал в ресторанах. Когда она нашла этот рецепт, она решила оставить его на сегодня. Лимон, зелень, соль — вкуснятина. Она в охотку слопала ломтик лимона и даже не поморщилась. Настроение превосходное, ведь сегодня приезжает любимый! Наконец, она закончила — уже наполненная травами и лимоном рыба стояла в холодильнике, готовая к отправке в духовку.

Она не догадалась спросить его, во сколько он прилетит, поэтому ждала его где-то с полудня. День тянулся долго. Она оделась, чуть-чуть подкрасилась, надушилась своими новыми духами Creation, успела послушать по диску Pink Floyd, Depeche Mode, Manowar и Сэм Фокс. Потом поставила Ингви Мальмстина — когда заиграл трек Dreaming, она вспомнила, как они с Отто ехали на машине из Зельдена, вспомнила пасмурный день и мрачные горы кругом, его хмурый профиль с щетиной на щеках (почему-то он не побрился тогда) и какой-то тяжелый разговор. А потом он еще спросил, что это играет, и сказал, что ему нравится. Именно сейчас она ощутила первое ледяное прикосновение плохого предчувствия.

Около семи вечера приехал брат. Он был злой и мрачный. Рене хотела было спросить его, где Отто, но Артур был настолько злющий, что она не рискнула. Он бросил вещи в свою комнату, быстро переоделся и отбыл в неизвестном направлении (наверное, к Максин). Рене рассудила — раз брат приехал, то и Отто, скорее всего, тоже. То есть он также заехал к себе домой, оставил вещи, принял душ, переоделся и теперь с минуты на минуту покажется.

Но время шло, и его не было. Рене выкурила полпачки сигарет, и ее чуть не стошнило от никотина и нервов. Она подумала — может, он приехал очень усталый и уснул? Да не похоже на него… Может, сегодня по какой-то причине не смог прилететь и прилетит завтра? Ага, точно, решил заодно поучаствовать в соревнованиях по прыжкам с трамплина… Может, заболел? Он здоровый, как буйвол… Может… может, в Берне что-то случилось у него в семье, и он поехал туда? (Ну да, например, инопланетяне сели на папиной лужайке для гольфа, ага…) Она уже не знала, что и подумать. Несколько раз она тянулась к телефону, но отдергивала руку. Он мог бы и сам позвонить, если задерживается. Она не будет звонить. Нет. Какая-то гордость у нее ведь осталась? Один раз она даже набрала номер, но повесила трубку еще до первого гудка и сурово отчитала себя за малодушие.

В полодиннадцатого раздался долгожданный звонок в дверь. Ее сердце бешено заколотилось, она бросилась в коридор. Наконец-то! Но на пороге стоял не Отто. Рассыльный ювелирной фирмы. Он держал перед собой одну темно-бордовую розу.

— Рене Браун? — спросил он.

— Да, — чуть слышно ответила девушка. Она только сейчас увидела, что к стеблю розы привязана замшевая подарочная коробочка, которые обычно используют для драгоценностей. Ее сердце пропустило удар, а потом забилось со страшной скоростью. Господи, кольцо! Она чуть не падала от волнения, ноги, как ватные, отказывались держать ее. И еще она увидела карточку.

— Пожалуйста, подпишите, — он подал ей квитанцию и ручку. Она кое-как накарябала свою подпись. Ей не терпелось, чтобы рассыльный скорее ушел, чтобы можно было прочитать, что на карточке. Неужели предложение? Господи, пусть это будет предложение!

Наконец, она осталась одна. Она захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и нетерпеливо схватила карточку. До нее не сразу дошел смысл прочитанного. Всего одно слово — «Прости». И подпись — О.Р. Прости? Почему прости? За что прости? Дрожащими пальцами она открыла футляр — на черном бархате лежал кулон, бриллиант в два с половиной карата. Строгость и лаконичность оправы подчеркивали красоту и величину камня.

Она поняла. «Прости». Бриллиант. Роскошный подарок, лекарство от разбитого сердца, красивый прощальный жест. Почему она стоит тут, видит, дышит, живет? Руки дрожали, она положила цветок, карточку и футляр на столик. Подняла руки к лицу, прижала их к губам. Удар был слишком внезапен и жесток. Он бросил ее. Отто бросил ее. Отто, которого она так сильно любит, без которого не представляет себе жизни.

Она побрела в спальню, упала на кровать, не в силах сразу справиться с ударом, осознать масштаб произошедшего, понять, что теперь будет. Ей на глаза попалась лежащая на подушке темно-серая майка. Его убогая, дурацкая, застиранная майка, которую он забыл здесь. Рене уткнулась лицом в мягкий хлопок, пахнущий стиральным порошком и сигаретами, и хлынули слезы, отчаянные, горькие, долгие, целая река — те самые слезы, которые помогают пережить любую катастрофу, когда тебе девятнадцать лет.

Рассыльный вышел из подъезда. Отто Ромингер, ожидая его, стоял у своей машины.

— Все нормально?

— Да. Вручил лично. Вот квитанция.

— Спасибо.

— Спасибо Вам, что обратились в нашу фирму. Всего доброго и с наступающим Рождеством.

Машина ювелирного дома скрылась в подворотне.

Отто, запрокинув голову, посмотрел на освещенные окна на шестом этаже. Шел снег, он опять был без перчаток, у него замерзли руки. Зачем он тут стоит? Что толку смотреть на окна? Глупо. Он открыл дверь БМВ и сел за руль. Загорелись белые огни заднего хода, потом красные тормозные, он развернулся и выехал следом за ювелиром. Вот и все. Она справится. Он тоже. Вот и все.

Волк вырвался на свободу. Он уселся рядом с капканом, задрал морду к небу и завыл на луну.

[1] LA — сокращение от «Лос-Анджелес»

Глава 33

Вместо предыстории

Женева, 1964–1965

4 мая 1964 года банкир Ксавье фон Готц праздновал день рождения своей супруги Барбары. В его элегантном особняке близ Женевы сияли люстры, официанты в белых фраках разносили на подносах хрустальные бокалы с «Круг», сигарный дым тонкими слоями выплывал в распахнутые французские окна. Гостей было около пятидесяти; представители промышленной и финансовой элиты и остатков родовой земельной аристократии прохаживались по роскошной гостиной и гуляли по ухоженному саду фон Готца.

Ни для кого не было секретом, что день рождения Барбары фон Готц не был главным поводом банкета. На самом деле праздновали окончание тяжелого кризиса, который почти два года терзал банки Европы. Далеко не все из тех, кто поздравлял Барбару с 39-летием в 1962, сегодня были здесь. Кое-кто умер или уехал, но большая часть из отсутствующих незаметно выпала из этого круга, разорившись. Крупные банки понесли тяжелые потери, мелкие либо разорились, либо были поглощены большими.

Фон Готц, акционер «Швайцерише Банкферайн» и директор инвестиционного фонда «Готц унд Хойтман», удовлетворенно улыбался, поглядывая на обвивающее шейку Барбары бриллиантовое колье от Тиффани — его подарок на ее 41-летие. В прошлом году он смог позволить себе подарить жене всего лишь сумочку от Эрме. А часом раньше он надежно запер в сейфе купчую на дом в Марбелье. Другие гости тоже выглядели довольными и расслабленными. Мужчины радовались свежеприобретенным автомобилям и домам, дамы все поголовно, не исключая семидесятилетней супруги управляющего «Хоффман — Ла Рош», выглядели ослепительными красавицами в свежих туалетах от кутюр и дорогих украшениях.

Молодой человек, стоящий на террасе, с удовольствием раскурил сигару. Прекрасно сшитый смокинг, похожий на красовавшиеся на других гостях, облегал его фигуру как перчатка. Мужчина был высок и широкоплеч, а также вызывающе молод и хорош собой. Пушистые каштановые волосы слегка вились, ясные зеленые глаза смотрели весело и открыто. Полгода назад ему исполнилось 24 года, и жизнь, так щедро одарившая его, сулила еще и еще. Он был единственным сыном Лоренца Ромингера, владельца контрольного пакета акций и председателя правления банка «Креди Альянс де Женев», сам же в течение двух последних лет исполнял обязанности начальника кредитного отдела и позавчера занял этот пост официально. Никого не удивляло, что Лоренц планировал со дня на день ввести сына в правление: в том, что «Креди Альянс де Женев» относительно безбедно пережил кризис, была частичная заслуга и молодого Ромингера, который за все время своего руководства отделом не выдал ни одного кредита, который не был бы своевременно возвращен (за одним исключением), а также весьма удачно поигрывал на бирже, особенно много выручая на форвардных сделках, что также поддерживало банк на плаву.