Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена. Страница 14
– Тогда он плюнул и пошел себе, а я пошла за тенями, встретила Гипноса, он сказал, что ты сейчас занят. Я решила тебе не мешать. Гипнос показал мне мир… кое-что из мира. Оказывается, теням на асфоделевых лугах нравятся песни нереид… а потом Гипнос сказал, что ты уже, наверное, освободился, и проводил меня. И я пришла, милый…
– Тебе не стоило.
Она оставила заколку валяться на полу, встряхнула волосами и уселась на ложе рядом со мной, счастливо улыбаясь:
– Тогда скажи – и я уйду. Если у тебя есть другая или я мешаю тебе управлять твоим царством – прикажи!
Я досадливо отмахнулся. Моим царством мне мешает управлять мое царство, Тартар, Эвклей… проще сказать, кто не мешает.
– Я пришла бы и раньше, если бы сестры не поняли, куда я собралась. Какие песни они сложили! О несчастной сестре, которая уходит в вечный мрак, за что-то наказанная жестоким Эротом любовью…
Значит, она и впрямь собралась здесь задержаться, а не явилась меня навестить.
– …а я очень смеялась и не сразу смогла попрощаться. Почему ты хмуришься, милый?
– Что ты будешь здесь делать?
Она тронула мой лоб прохладными пальцами – будто проверяла, есть ли жар.
«Жить. С тобой. Помнишь – я говорила тебе, что я могу быть хорошей любовницей?»
«Жить – здесь?»
Не знаю, что я вложил в этот взгляд. Может, что-то и лишнее – она тихонько погладила меня по щеке. Потом расцвела улыбкой.
– Ну, да. Жить, петь, есть, спать. Не бойся, я подготовилась. Я даже захватила с собой сырные лепешки. Правда, Гипнос их вчера слопал, но все равно…
Засмеялась – рассыпала мелкие камешки, как на жеребьевку – одним движением завернулась в мой гиматий и выскочила из спальни.
Веселое сновидение с серебристыми волосами.
Нереида без солнца и воды.
Я поднялся, нашаривая одежду, но под руки попался только коротенький женский хитон бирюзового цвета. Пропустил сквозь пальцы тонкую, с запахом моря ткань – ни дать ни взять, вода.
Все равно ведь уйдет, – подумалось. Просидит вдалеке от моря пять дней, ну, десять, – и…
Жить – и здесь?!
Зачем приказывать, если – подождать немного – и уйдет…
Немного.
Пять дней.
Нет, десять.
Двадцать дней.
Пятьдесят шесть или пятьдесят семь – сбился…
Казалось, что Левка собралась тут задержаться дольше меня – вечность плюс один день.
Она носилась по дворцу – босиком, кое-как одергивая короткий хитон, шлепая пятками по холодным плитам, в руках – охапки ткани, ковер, вышивка, еда для Эвклея («которого непременно надо кормить, милый, он так старается, что даже спал с лица!»). Звенела склянками и хохотала на женской половине – и блеклые подземные нимфы и дриады тоже начали звенеть склянками и хохотать. На второй месяц у нимф появилась мода носиться в развевающихся голубых хитонах и с распущенными волосами. Дворец пропитывался ароматами моря, масел, фруктов, окутывался тканями, обкладывался подушечками для ног, дворец шарахался и жалобно стонал, будто по ночам холодной твердыне снились кошмары о песнях нереид.
Она расчесывала волосы – обычно на берегу Коцита, и вокруг водили танцы тамошние бледные нимфы. Текучее серебро смешивалось с волнами стонущей реки, Левка сидела задумчивая, нимфы шептались: «О своем замечталась… о верхнем…». На самом деле она не мечтала, просто волос было слишком много, а ясеневый резной гребень – один, и нужно было расчесывать тщательно, прядь к пряди.
Еще она собирала ракушки по берегам Ахерона и украшала ожерельями жену того же Арехона. Титан, поглядев на ошалевшую жену, долго утюжил бороду и не лупил Горгиру целых две недели. То ли впечатлился, то ли решил, что она и так настрадалась.
Она гостила у Леты, которой пела песни о море, и у Гипноса, которого по старой памяти подкармливала лепешками.
Может, только в Стигийские болота не заходила. А может, и заходила, но болота – каждой змеей, каждой белесой кочкой, каждым чудовищем – молчали об этом.
Мир вообще молчал, холодно и насмешливо, пустыми глазами глядя на попытки Левки жить. На голубые хитоны с веселенькой вышивкой по кайме, полощущиеся в печальных водах Коцита – ха! полощи! На танцы и хороводы, на повеселевших нимф и оживающие от улыбок Левки тени.
Миру неинтересна была одна нереида, которая с чего-то собралась в нем жить. Мир прекрасно помнил главное правило Ананки: знать своего противника.
А потому он щерился в лицо ухмылками мне, и давил на плечи всем грузом Тартара, и выскуливал в уши старый мотив: «Бу-удет! Бу-удет!» Суды, стигийские болота с неуступчивыми жильцами, Эвклей со стройками – какие воды смоют ощущение чуждости, нездешности, вечное «здесь нельзя жить»?!
Разве только море.
А море прокралось в подземный мир – и вот, светит глазами звезд среди волн серебристых волос. Качает в теплых ладонях. Разминает ссутуленные плечи, целует руки и нашептывает – всегда одно и то же, каждую ночь, хоть и разными словами:
– Ничего, милый… ничего. Это все пройдет. Отступит. Ты привыкнешь. А может, скоро тут даже станет веселее…
Нереида ведь… дочка вещего старца. Как в воду глядела: веселее мне стало очень скоро.
Первое покушение грянуло в конце второго года царствования.
* * *
Первая свистнула мимо. Инстинкт исходил пеной бешенства – орал об опасности, и я успел отскочить, не по-божественному, правда, а так…
И тут шарахнула вторая.
Взасос поцеловалась со скалой.
Брызги – бритвенные, веселые! – вспороли воздух.
Тогда я рванул дурацкий фарос – пурпурный, приколотый на плече золотой фибулой – и швырнул его в одну сторону, а себя – в другую. Через проток Флегетона, сквозь багрянец пламени – прыжком.
«Началось», – ударило третьей глыбой в виски.
И что мне стоило Эвклея дождаться или взять колесницу? Нет, решил сам посмотреть на истоки огненной реки, на Поля Пламени – нельзя ли и туда грешников пристроить…
Скала, к которой прижимался, обжигала: на этих полях все обжигает. Сверху летит пепел, пачкает волосы ранней сединой, и каждый вздох – будто огня в грудь набираешь.
Скалы здесь плачут подземным маслом – черной, липкой вонючей смолой, будь ты хоть три раза Владыка – угваздаешься.
Что за твари тут обитают – это не всегда и подземным понятно. Драконы вылезают, великаны – это ладно. А то еще огненная дрянь непонятная, посмотришь – и не разберешься.
Я вот, Владыка, например, полез разбираться – так мне через минуту валуном в башку. То есть, почти.
Раскаленная каменная болванка в половину моего роста. Чуть-чуть не долетела, грохнула в какой-то серный источник. Тут же и божок этого источника вылез – а может, демон, в подземелье не разобрать. Вонючий, волосатый, рогатый, на Пана смахивает.
Вылез, заорал что-то, кулаком потряс…
Следующая глыба вколотила его в скалы.
Скала пускала сверху черные слюни на мой хитон. Внутри, под гладкой, блестящей поверхностью, билось что-то живое и трепетное. Будто беременная прижимается пузом к руке супруга: ну, послушай, как он там, наш наследничек…
Еще глыба пролетела много выше, чиркнула по соседнему пологому холму, ринулась в яму огня, подняв тучу огненных брызг.
С разных сторон швыряют. И силы – немеряно, значит, великаны какие-то. Ну, с этим разобраться несложно, только вот получше слиться со скалами, прижаться грудью, срастись с языками пламени, с улыбкой трещин… Не спеша податься в нужную сторону с клубами едкого дыма.
Меч на поясе.
Пальцы слегка гудят от нетерпения – Черный Лавагет вышел в поле!
Бабочка уселась на локоть – не стал сгонять. Здесь водятся огненные бабочки, у Флегетона. Похожи на сгусток пламени размером с ладонь.
Обжигают, даже когда ты до них не дотронулся.
Великанов оказалось четверо – облюбовали ложбину, усыпанную осколками. Мать-гора полсотни лет назад не выдержала бушующего внутри пламени: бабахнула, распалась на куски. Напоследок образовала камнями оградку: уютную, туда пару табунов лошадей запихать можно. И одного Атланта в придачу.