Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена. Страница 3
Танат цыкнул на близнеца. У него был такой вид, будто он крупно сожалеет, что у него вообще есть близнец.
– Рано или поздно, – пробормотал Убийца, – они явятся.
Одних приведет любопытство. Другие не замедлят разведать, опасный ли перед ними противник. Испытать мою решимость. Третьи постараются урвать для себя часть милостей – на этих можно рассчитывать. Четвертые пойдут за третьими…
– А что говорят?
– А я не сплетник, – припечатал Гипнос, проливая несколько рубиновых капель на белый хитон. Белые перья встопорщил. – При мне и так уже никто и ничего… потому что я в вашу компанию по недосмотру влез… говорят… умные всегда молчат, это ты сам знаешь. А дураки не говорят – они кричат. «Да как же мы теперь будем существовать? – кричат – Мало того что в Тартар узников напихали, теперь вот прислали… царя. А вдруг он тут свои порядки наводить начнет? Сынок Крона, как же!» Ну, то есть, кричали.
– Кричали?
– Ага, кричали, – Гипнос лучился ярче колесницы Гелиоса. – А потом мы с ними посидели малость, поболтали… я тогда еще с поверхности вернулся, они меня про жребий выспрашивали – что да как… Ну я и говорю – мол, радуйтесь, что Аид. Мол, сам Громовержец хотел этот жребий. Прямо-таки видел себя – мол, назовусь Зевсом Подземным, царствовать буду… молниями непокорных шпынять. Да и Посейдон, мол, был не против – он же Колебатель Земли… А Аид что – он тут бывал, с Эребом и Нюктой беседовал, стало быть, почти здешний.
Судя по тому как хмурился Убийца – ему эта история была в новинку.
– И они поверили?
– Они же дураки, – хихикнул бог сна. – Да еще братец паре рапсодов тексты сочинил – так они, пока из Леты напились, все пальцы сбренчали – как разгневался Громовержец, когда узнал, что не быть ему Зевсом Подземным.
Тучеподобные брови, великий, насупив,
Молвил сурово: «Будь так, так решила Ананка»..
Дланию твердой потом, что метает перу́ны,
Вынул самою судьбою назначенный жребий,
Люто досадуя: то небеса – и всего-то!
Следом Морской Жеребец, Посейдон Черногривый,
Губы кусая глядит на решение судеб.
Море ему предназначено, штормы и рыбы,
Гневно свой ус теребит и не рад он нисколько.
Старший же брат…
Ну и так далее. Только вот порядок братику поменять пришлось – поставил тебя тянуть последним, а так – всем хорошие тексты.
Я покосился на Убийцу, которого менее всего можно было заподозрить в сочинении стихов.
– Другой брат, – буркнул Танат, отнимая от губ чашу.
Ах да, Мому-насмешнику только дай повод устроить очередную каверзу. Вот только каким образом он отыскал рапсодов, которым пора в подземный мир?
– А он их и прикончил, – развеселился Гипнос. – Сразу как тексты им сочинил. Сам его знаешь – ради своих розыгрышей что хочешь сделает. В общем, дураки стучат себя в грудь, вознося хвалу Ананке за то, что определила во Владыки тебя, а не Зевса. Наслышаны о его нраве. Они придут на поклон.
И добавил, глядя на что-то за моей спиной:
– В общем, Владыка, хоть для чего-то, но свита сыщется.
В следующую секунду на меня налетел чешуйчатый вихрь. Вихрь опрокинул на пол, заставив развернуть на себя вино и припечататься затылком о базальт. Вихрь заметался, то давя на грудь когтистыми лапами, то обдавая дыханием.
«Аид… бог… хозяин…»
– Гелло?!
Уродливая морда сына Ночи была перекошена гримасой искренней радости. Он то разевал пасть, чтобы меня лизнуть, передумывал – не собака все-таки – начинал победно галопировать на груди, а в мои мысли лился поток несвязных слов:
«Пришел. Слышал. Говорили – Владыка. Большой хозяин. Ждал. Давно. Не боишься. Пришел…»
И ругательства, от которых поперхнулись бы Циклопы. От большого, видимо, счастья.
«Началось», – подумал я, глядя в потолок.
***
Через неделю в глазах рябило от лиц.
Частично – морд.
Временами – харь.
Являться к трону (которого не было!) начали с первого дня, сперва понемногу, потом волной. От большинства я откупался малозначащими фразами («Да, да, Владыка рад вас приветствовать, обращайтесь, если вдруг вопросы, а пока идите в Тартар»). Если появлялся кто-то значительный – наготове были Гипнос, Гелло… и Ананка.
Почему Ананка – было непонятно, но она включилась в игру с азартом и почти не умолкала.
– Открой глаза пошире, невидимка. Перед тобой сама Трехтелая Геката, богиня колдовства!
Что там глаза пошире – я видел чаровницу раньше. Три тела – одно видимое и два призрачных. Три лица укутаны прозрачной тканью. Скалятся острые зубки из-за опасно-алых губ, глаза горят ярче ее факелов – призрачным, колдовским светом. Из-за красных сандалий ноги чаровницы кажутся облитыми кровью. Стелятся, шуршат крыльями крылатые собаки, лица мормолик[2] из свиты суровы.
– Радуйся, о великий сын Крона! К ногам твоим…
«Владыкой» меня назвать – язык отсохнет, а, Геката? Не прячь глаза, богиня колдовства, тебя выдают не только они. Два твоих призрачных лица под вуалями скривлены в презрительных ухмылках: «Явился… выскочка, Кронов сынок! Ничего, посмотрим, надолго ли».
– Будь обходителен с нею, маленький Кронид. Геката, дочь Астерии и Перса, живет здесь много столетий и имеет немалое влияние, особенно среди обитателей Стигийских болот. Чудовища прислушиваются к ней – ее коварство родственно им.
– Аха-ха, – это в другое ухо, шепот Гипноса. – Вы с ней друг друга поймете. Рассказать, как она отравила своего отца?
Мнется с ноги на ногу суровый с виду, одетый в давно не стираный хитон титан. Озадаченно чешет затылок. Борода клочковатая, аж до бровей зарос. Жену приволок – полноватую, сонно моргающую одним глазом (второй заплыл лиловато-зеленым фингалом).
– Ахерон, – свистит Гелло из-за кресла, которое заменяет мне трон. – Река. Жена – Горгира. Лупит. Очень лупит.
Как же, знаю, встречался я с Ахероном, пока прогуливался по берегам его же речки. Вот он и мнется, не знает, как себя вести. И что жену лупит – только глухой в Эребе не знает, побоище он устраивает аккуратно раз в пять дней, а звука – на полмира.
Перемигиваются озорные юноши с разноцветными крыльями – четыре… десять… рой! Ни секунды на месте не постоят – надо ж на другое перепорхнуть! Глазами по сторонам стреляют, жезлами меряются.
– Аид, тьфу ты, то есть, Владыка. А это вот мои. А ну кому сказал, смирно стоять! – Гипнос трясет кулаком, угрожающе топорщит перья. – Боги сновидений. Вон тот, в черной одежке со звездами, крылья черно-белые – это Морфей, старшенький, он сны насылает… куда порхать?! Этот вот, с рыжими крыльями – Фантаз, он явлениям природы подражает, этот, который блеет и крылья как у совы – Фобетор, по животным и птицам… Ах, чтоб вас! Онир, лети сюда, что ли. Вот, полюбуйся, Владыка. Откуда такой взялся – непонятно, лживые и вещие сны под себя подмял. Видишь, рожа мрачная, а крылья черные? Ты б, Владыка, поговорил с Танатом, а то есть у меня тут подозрения…
Худющий, желчный Онир зыркает исподлобья, вместо почтения – коварная усмешка. Только выпустите, а там уж Владыку можно и со скипетром, насылающим лживые сны, познакомить…
– Смотри, невидимка! А это…
Дворец оживает, отогревается – по крупице, по комнате. Во дворце – вездесущий Эвклей: только он из моего войска и последовал за мной под землю. Остальных я не спрашивал: закончилась война – рассеялись по городам и селениям, из которых пришли, лезть в подземный мир при жизни не пожелал никто. Слуги и рабы, которые числились за мной на Олимпе, перешли к Зевсу.
А Эвклей пришел.
Явился в заляпанном хитоне то ли на седьмой день моего царствования, то ли на восьмой. Тут же где-то отыскал пожрать (хотя где тут что можно отыскать-то) и всех, решительно всех привел в трепет.