Плюс пятнадцать ради успеха (СИ) - Ручей Наталья. Страница 84
— Но… как?
— Договорилась с твоим другом Карлсоном об аренде.
Мою улыбку поцеловали, окутали надежным кольцом из рук и доверили сокровенное.
— Знаешь, когда мама от нас ушла, я мечтал, что однажды ко мне в окно залезет Карлсон и позовет гулять по крышам. Я хотел, чтобы он выбрал в друзья меня, а не Малыша. Я был даже согласен на испытание в виде Фрекен Бок.
Я погладила пальцы Матеуша, а он поцеловал мои, показав, что принимает поддержку и нежность.
— Я был слишком маленьким, — продолжил мужчина, — но знал, что в самолет меня одного не пропустят, а вот улететь на пропеллере… Это шанс. На друге с пропеллером, если быть точным… Я надеялся: если мама меня увидит и поймет, как я рисковал, чтобы добраться к ней, она вернется… Ко мне, к моим сестрам, к папе…
Здесь он надолго замолчал, и тишину разрывали лишь звуки вечернего голоса да крики пролетающих мимо птиц. А еще ускоренный ритм сердца, которое привыкло биться закрытым.
— Я так часто думал о Карлсоне, что он стал для меня почти реальным, — вновь послышался голос Матеуша. — Я все ждал и ждал, а потом… Сначала я понял, что Карлсона не существует, а потом — что дружба с несуществующим Карлсоном более вероятна, чем возращение мамы… И даже когда она вновь появилась в доме, она пришла не для того, чтобы вернуться к нам. Она снова искала себя… Она наслаждалась жизнью сама, без оглядки на нас, на папу. Он долго не брал развод, но вскоре даже видимость отношений мамы с нашей семьей стала невозможна…
Медленный выдох пощекотал мою шею, но я не смогла улыбнуться. Мое сердце также ускорилось, переживая за мальчика, который искал любви того, кто, казалось бы, должен любить просто так. Но так только казалось…
— Спасибо, — моей шеи коснулись пересохшие губы, — спасибо, что вновь вернула мне сказку.
— Пустяки, — усмехнулась я, думая, что он имеет в виду домик со ставнями. — Карлсон торговался недолго.
Но губы Матеуша прошлись слева направо, рисуя отрицание, а потом он пояснил то, что имел в виду изначально:
— Спасибо, что вернулась ко мне.
— Ты рад? — развернулась в уютном кольце, встретила насмешливую улыбку, лукавый взгляд, насыщенный зеленью, но не сдалась, не прониклась, а нетерпеливо потребовала: — Докажи!
И посмотрела на домик, даря такой явный намек, что понять невозможно.
— Ева… — Матеуш прикоснулся лбом к моему, тяжело выдохнул. — Ева, ты…
— Я совершенно здорова! — рассерженно топнула туфелькой, но тут же откинула призрачную корону капризной принцессы. — Я уже давно совершенно здорова, Матеуш, и давно… в нетерпении — скажем так.
— В нетерпении? — усмехнулся он. — Судя по тому, как сверкают твои глаза, ты, любовь моя, в бешенстве!
— Что? — изумленно ахнула я.
А потом почувствовала, что взмываю вверх, и…
Все так же насмешливо улыбаясь, Матеуш понес меня к домику, а я смотрела ему в глаза и…
Поверить не могла тому, что услышала.
Любовь моя…
Нет, я слышала эти слова, когда находилась в тумане, но сейчас… в реальности… это было впервые…
И хотя я знала, была уверена, и все-таки…
Внутри меня распустился нежный цветок, я зарделась, опустила ресницы, замерев в ожидании, что сейчас, уже совсем скоро я и Матеуш… Матеуш и я… мы наконец-то… Моя душа буквально пела от той романтики, которой был наполнен сегодняшний вечер, а я…
Я даже дышать боялась.
Все было так волнительно и…
И вдруг я с удивлением поняла, что нервничаю. Всерьез нервничаю и вот даже мелькнула мысль как-то выкрутиться, отложить этот момент, потому что… Ну, а вдруг ему не понравится? Все-таки следы после аварии еще были заметны. А вдруг я сама не смогу расслабиться и все испорчу, и…
А вдруг…
И вдруг я услышала хохот. А, вынырнув из тревожных размышлений, поняла, что так открыто и весело над чем-то смеется Матеуш!
— Кажется, мой детский друг смухлевал и дважды сдал домик в аренду, — Ковальских развернулся так, чтобы мне стало видно пару голубей, воркующую возле ложа.
Заметив вторжение, голуби забеспокоились и забили крыльями, и нам пришлось выйти, чтобы позволить им вылететь. Голубь-самец освобождал домик последним и с явной неохотой. А когда мы снова вернулись, я вздохнула, вздохнула еще раз и попросила Матеуша опустить меня на пол.
— И когда они успели? — посетовала, подойдя к сбитой шелковой простыне, на которой лежали перышки, указывающие либо на линьку, либо на бурно проведенное время.
Потянув простынь, откинула ее с матраса и снова вздохнула. Ну вот, теперь не так романтично. Простынь была с огромными маками, которые как бы намекали, а так… И я ведь буквально двадцать минут назад ее постелила, а потом пошла за Матеушем… эх… эх-эх…
Я еще раз вздохнула, а потом до меня дошло, что в домике нас двое, а дыхание почему-то слышно только мое. Обернулась — да нет, никуда мой мужчина не уходил, просто находился под таким впечатлением, что затаился.
Тихонько подошла к нему, встала рядом и взглянула на маленький деревянный столик, который рассматривал Матеуш. Да, полюбоваться было на что: пузатый, начищенный самовар, деловито показывающий наше отражение; большие чашки для травяного чая с рисунками из мультика про Карлсона. Но, думаю, Кавальских завис на другом — рядом с самоваром и чашками стояли пять полулитровых банок с вареньем, разных сортов, разных цветов, но уже без крышек и с огромными ложками внутри, которые приглашали отведать.
— Все так, как ты любишь? — усмехнулась, припоминая его слова.
Когда-то он говорил, что единственное, чему его научил сказочный персонаж — это есть варенье не из вазочки, а прямо из банки.
— Почти, — Матеуш подошел к варенью, зачерпнул ложкой вишневое, закинул в рот и прикрыл глаза в удовольствии.
Он так искренне наслаждался, что я не удержалась и хвастливо заметила:
— Рада, что ты не расстроился, что как мой непосредственный руководитель, не был в курсе всего.
Он оставил ложку в покое, обернулся, в одно мгновенье преодолел пару шагов, что нас разделяли, и подхватил меня. Но не на руки, как в прошлый раз, а вынуждая обхватить себя ногами.
— Еще одна вещь, которую ты должна знать обо мне, Ева-Ева… — он хитро улыбнулся, а у меня сердце зашлось барабаном от его жаркого взгляда, и от того, как меня называл только он. — Твои провокации оказались успешны, и, так и быть, я согласен быть твоим Адамом!
— Что?! — я попыталась соскользнуть обратно на пол, но меня, смеясь, подхватили, а потом чуть-чуть опустили вниз и тут же чуть-чуть подняли вверх, заставляя если не поверить, то прочувствовать, что…
Ну, что никто меня не отпустит. И что на меня у кого-то совершенно другие и определенные планы. И что когда я в юбке с разрезом, позволяющим обхватывать ногами мужские бедра, так удобно, когда у мужчины такие жесткие брюки и… О, ремень… Провела жадными пальцами по кожаному ремню, погладила бляху, прикусила губу в нетерпении, а потом стала расстегивать ремень — медленно, кайфуя от ожидания и не обращая внимания на хриплый смех.
— Я тут делом занимаюсь, между прочим, — пропыхтела обиженным ежиком, почувствовав движение, которое отвлекало. — А ты…
— А я просто хочу немного тебе помочь! — притворно возмутился Матеуш, опуская меня на ложе.
И что? Я лежу — он стоит. Протянула руку — не дотягиваюсь. А ремень еще до конца не расстегнут.
— Помог, называется, — проворчала, глядя на довольную улыбку того, кто так далеко и так беспечен, когда я уже, прямо скажем, горю.
— А так?
Улыбнувшись еще шире, он лег рядом и раскинул руки в стороны. То есть, не было поцелуев. Не было прикосновений ко мне. Не было ничего отвлекающего. И… и мне только что предоставили полную свободу действий!
— А так мне подходит! — приободрившись и, пока не раздумал, я села ему на ноги и, наконец, опять прикоснулась к тому, что так давно жаждала.
Провела пальцами по ремню, уверенно расстегнула, погладила бляху, а потом, сглотнув, потянула за молнию брюк, и… Всего на секунду прервалась на выдох Матеуша, а уже оказалась не сверху, а снизу. Услышала, как быстро вжикнула молния, Ковальских со стоном прижался ко мне, и стало так горячо…