Леди и некромант. Тени прошлого (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 15
В груди Ричарда.
Уже не Ричарда.
...у него было другое имя, но он его не помнил, впрочем, это отсутствие памяти не вызывало беспокойства. В конце концов, было важно не имя, а...
...место.
Храм Всех Богов, один из древнейших в Империи, славных и историей своей, и чудесами, что случались в стенах его с завидным постоянством. Их присутствие здесь ощущалось явственно, наполняя душу трепетом и восторгом, которым он делился с богами.
И был любим.
Как ему казалось.
Сам Император, почтивший их захолустный городок визитом, удостоил его высочайшей милости - лично преподнес черный жертвенный клинок...
...это случилось за полгода до мятежа.
...бунтовали частенько, но большей частью в вовсе уж далеких провинциях. Мятежи вспыхивали. И захлебывались кровь. Храмы получали новых рабов, а верные дети императора - праздничные шествия.
Заговоры тоже случались, на то она и Империя.
И потому никто сперва не встревожился, разве что удивился - как подобное вовсе возможно, чтобы сразу несколько провинций вздумало объявить Империи войну?
Неужто и вправду надеются, что Император пощадит?
Ждали...
...войск ждали.
...и еще известий о том, что войска эти вошли в Ишмар, залив улицы мятежного города кровью... и что Император лично судил заговорщиков... и...
...ничего не происходило.
Тишина.
Тревожная, как ему почудилось. И вялое недовольство богов, а еще странные слухи, что сами эти Боги вовсе не милосердны, но напротив, жестоки, если требуют себе кровавых жертв. И что сам уклад Империи несправедлив...
...храм не опустел вовсе, нет, но прихожан вдруг стало меньше.
А новости доходили одна другой чуднее. И вот уже не три провинции, а едва ль не половина выступила против Императора, объединенная человеком, который нагло называл себя сыном новых Богов.
Он говорил с народом.
Обещал рабам свободу. А низшим - власть. Он призывал свергнуть тех, на ком стояла Империя, и чернь, дурея от вседозволенности, пила его речи, как пьяница - горькое вино. И точно также шалела. Горели библиотеки. Рушились храмы, из тех, которые новые и не успевшие устояться в силе своей. Пылали усадьбы.
Умирали те, кто еще недавно казался всемогущим.
...а храм совсем опустел.
И однажды старый раб, живший при нем не один десяток лет, поймал молоденького жреца за рукав.
- Дурное затевается, - сказал он, глядя выцветшими глазами. - Уходил бы ты, ашше...
...он не внял предупреждению. Да и что дурного может случиться в храме?
...пришли в день Вдовы, когда храм украшали алыми покровами, а в алтарные вазы ставили букеты красных гиацинтов. Он сам срезал цветы в храмовом саду, внезапно осиротевшем, ведь женщины, которые еще недавно гордились службой своей, ныне опасались переступать порог храма.
Пусть так.
Все еще изменится. А Боги милосердны и простят отступников.
Он сам зажег огни в стеклянных фонарях, и наполнил лампы драгоценной ароматной смолой. Вознес молитву. И удивился, когда храм стал заполняться народом.
...не было женщин.
И детей, но их и без того в храм допускали редко.
Не было стариков и старух...
...и кажется, именно тогда он осознал, что служба эта будет последней. И голос его, наполнявший храм вином благочестия, предательски дрогнул. А сердце забилось чаще. И надежда... надежда ведь была: разве допустят Боги, чтобы ему причинили вред?
Да, он слышал о прочих храмах.
И о жрецах, что были растерзаны яростной толпой. Но это все происходило где-то далеко, а здесь...
...он вел службу, вглядываясь в лица пришедших, пытаясь отыскать в них хотя бы тень былого благоговейного ужаса, но не видел ничего.
- Хватит, - сказал молодой Харвар, который прежде приходил ко службе с отцом и дядьями, с матушкой и ее двумя сестрами, с сестрой и кузинами.
Харвар был порывист.
И не сдержан.
И набожностью особой не отличался, всякий раз тяготясь храмовой службой, видом своим показывая, что время это провел бы с куда большею пользой. Ныне же он, одетый просто - куда подевалась его любовь к золоту и каменьям - выступил вперед. Он перемахнул низкое ограждение, скорее символ, чем и вправду преграду, оказавшись у алтарного камня.
- Твои боги требуют жертву? - спросил он, дыхнув в лицо перегаром. - Что ж, мы ее принесем! И эту жертву они запомнят...
Народ, собравшийся в храме, загудел, но гул этот был каким-то... неуверенным.
- Вы только посмотрите на этого уродца... он напялил на себя красные шелка, когда вы... ваши дети...
Он слушал безумную эту речь, в которой не было и слова правды.
Голодали?
Быть может, где-то там, на окраинах Империи, в провинциях, что были еще дики, народ и голодал, но не здесь... и бедняков не было... работа?
Все трудятся в поте лица...
- ...он лил кровь вас и ваших детей, чтобы кормить ею чудовищ! - его толкнули и, не удержавшись на ногах, он ударился переносицей о край алтаря.
Что-то хрустнуло.
И по лицу потекло влажное, горячее.
Кровь?
Он мазнул рукой и растерянный - как стало возможным подобное - посмотрел на людей. А те - на него. И на лицах их застыл суеверный страх.
Боги же...
Боги молчали.
- Видите? Эти статуи мертвы... - ему отвесили еще одну затрещину, не столько болезненную, сколько обидную. - Иначе разве допустили бы они подобное?
Его толкнули и пнули по ноге, заставив скривиться от боли.
- Вы поклонялись призракам! - Харвар ткнул пальцами под ребра жреца и тот захлебнулся воздухом, захрипел, когда рука вцепилась в горло.
И чьи-то руки - Харвар был слишком трусоват, чтобы прийти один - подхватили его. Подняли, позволяя разглядеть прочим.
Кто-то содрал алые шелковые одеяния.
Кто-то вспорол одежду.
Он пытался освободиться, но что он мог? Не воин, не маг... обыкновенный человек, которого слышали боги... Раньше слышали, а теперь словно бы оглохли.
- Танцуй, - его, голого и жалкого, с раскровавленным носом, кинули на алтарь. - Танцуй, святоша, и останешься жив!
Кто-то засвистел.
Захлопал.
А он вдруг осознал, что сегодня Боги будут смотреть. О нет, они запомнят все и каждому воздадут по делам его, но... помогать?
- Нет, - его голос прозвучал тихо, но храм привычно подхватил брошенное слово, донеся до каждого из прихожан.
- Танцуй, - по ногам ударили плетью, и боль обожгла.
- Нет, - он выпрямился и осмотрелся. - Вы приходили сюда за утешением... и за надеждой... вы приносили дары, взыская их милости, но что изменилось?
- Все изменилось, - ответил Харвар. - Ушло твое время... ваше время...
Толпа загомонила.
- Вы знаете меня. И вы знаете его... не ты ли, Ушвар, приходил ко мне, когда он со дружками разгромил твою таверну... а ты... забыл об обиде дочери? И...
- Заткнись, - теперь Харвар ударил по спине, по плечам. - Заткнись, сученыш...
Он бил и что-то говорил, и кровь летела на алтарь, уходя в камень. А он ощущал тяжелое давлеющее внимание богов.
Его стянули.
Вздернули.
И кто-то содрал боевой цеп, чтобы обрушить его на ноги. Боль была оглушающей, всеобъемлющей, и он не сумел сдержать крика. А Харвар скомандовал:
- Теперь руки...
...мука длилась и длилась. Харвар, успокоившись, вдруг озаботился тем, что враг его умрет слишком быстро. И в рот жреца полилась вода, щедро сдобренная силой.
- Вот так-то лучше, - его похлопали по щекам. - Что? Где ваши боги? Неужели они допустят подобное? Если уж не придут к нему на помощь, то на вас им подавно плевать...
...в алом тумане боли он слышал, как подходят люди.
Смотрят.
Плюют... кто-то отворачивается, но таких немного... прочие рвут, крутят... раздирают на части тело, в котором жизнь держится едва ли не чудом. Но это не то чудо, за которое он станет благодарить богов...
...милосердия.
Бесполезно взывать о нем.
...справедливость?
Им воздастся... всем им... они еще не понимают, что ступили на опасный путь мятежа, в котором сами же сгорят... и он увидит... он уже видит, благо, открыты врата времени.