Каюсь. Том Второй (СИ) - Раевская Полина. Страница 44

Знаете, говорят, что исправить можно все, кроме смерти. Только вот как исправить то, что сделала я? Забыть, выкинуть из головы и жить дальше? Можно, конечно, но сердце -то не забудет. Оно всегда будет помнить, как я предала свою любовь, как я ее в помоях выкупала, как перешагнула через нее в угоду своему уязвленному самолюбию. А ведь все, что я могла предложить Гладышеву - это только эту свою любовь, преданность и верность. Что же теперь? Я ничего не сохранила и не оставила для мужчины, который был и есть смысл всего: всех моих порывов и желаний. Даже мое честолюбие было следствием желания доказать Гладышеву, что я достойна его. Но ослепленная гордостью и самолюбием, я разрушала и разрушала то, за что так отчаянно боролась, забывая, сколько слез пролила, сколько боли вытерпела, завоевывая по миллиметрам сердце любимого мужчины. Каждый сантиметр близости я вырывала зубами и невыносимыми страданиями. Как я могла это все забыть? Как могла отмахнуться от самой себя и своих решений? Неужели я настолько культивировала свои обиды, что перестала соображать, что делаю? Неужели я настолько самолюбива? Да, не спорю, в приступах гнева и обиды мне хотелось сделать Гладышеву больно, но ведь не таким же образом. Только не таким! Меня вновь стали душить слезы. Все мои обиды начали казаться надуманными и глупыми, а выходки -детскими, даже поступление стало незначительным, да и вообще почему я сразу подумала на Гладышева, почему вообще поверила Пластинину? Я сидела оглушенная собственной дуростью, с глаз, словно спали шоры. И я вновь и вновь кричала безмолвно : «Что же я наделала? Что наделала?я. Ведь я себе, прежде всего, себе сделала больно, я себя унизила, сломала, растоптала этой ночью. И даже не задумалась о последствиях. Ни разу не спросила себя, как буду жить дальше? Как посмотрю Гладышеву в глаза? Как смогу жить с этой грязью? Как смою ее с себя? Как вернусь в прежнюю жизнь? А сейчас я задавала себе эти вопросы, потому что в глубине души знала, что у меня не хватит ни сил, ни смелости признаться Олегу во всем. Как бы мне не было больно от его обмана, как бы вчера я не хотела отомстить, но я не смогу уничтожить то, о чем так мечтала, не смогу увидеть в любимых глазах презрение и ненависть, не смогу сломить этого гордого мужчину, впервые давшего себе шанс на счастье. Я не вынесу его боли, разочарования и ненависти. Лучше умру вот прямо сейчас в этой проклятой ванной, чем допущу хоть одну мысль, что Олег узнает об этой ночи, потому что не смогу жить, если он выкинет меня из своей жизни, а он сделает это. От себя оторвет с мясом и кровью, но не склонит гордой головы. Не ради той, что предала его чувства. Не ради той, что обманула его доверие. Не ради такой шлюхи, как я. Он никогда не простит мне этого. Никогда! И ему будет плевать, что он тоже обманул мое доверие, что он растоптал мою мечту и сделал мне очень - очень больно. Ведь я сумела сделать больнее. И теперь не знала, как с этим жить. Потому что это, как если бы я в агонии вырвала собственное сердце и с ужасом обнаружила его у себя в руках. Хотя именно это я и сделала. Вырвала и раздавила без тени жалости и сомнений. А теперь не знала, как смогу без него. Но ведь как-то придется….

Подняв себя, на деревянных ногах дошла до душа. Включив на всю мощность горячую воду, встала под обжигающие струи. Боль вспыхнула огнем в пораненной руке и боку, но у меня внутри болело сильнее, а потому я думала лишь о том, как мне жить дальше, как смыть с себя грязь, в которой я выпачкалась, словно неразумное дитя, споткнувшееся на повороте из-за собственной невнимательности. Дрожащими руками я прикоснулась к себе и задохнулась от омерзения, почувствовав между ног липкую влагу. Задрожав всем телом, лихорадочно схватила мыло и начала остервенело тереть кожу, да вот только память, словно в насмешку, стала прокручивать, как того или иного участка касаются губы и руки Пластинина, тем самым показывая, что сколько не мой, а от этой грязи не отмыться, но я, как одержимая, продолжала тереть. Слезы градом текли по щекам, кожа горела от слишком высокой температуры воды, порезы щипало от мыла, из руки текла кровь, насквозь пропитав бинт, но я не замечала. Перед глазами стояло улыбающееся лицо Олега, и меня скручивало от яростной, болезненной агонии. Захлебываясь рыданиями, я выронила мыло и обессиленно опустившись на пол, уткнулась в колени, дрожа всем телом от рвущей на части боли. Не знаю, сколько я так сидела. Но в какой-то момент на меня напало оцепенение. Меня не скручивали больше рыдания, не затапливала истерика. Мне было холодно, пусто, и хотелось лишь одного - оказаться, как можно дальше от места своего падения, ибо встречаться с Пластининым было выше моих сил. Я боялась увидеть в его глазах подтверждение своему греху. А мне до смерти не хотелось видеть понимающую, интимную улыбку, не хотелось делить с этим мужчиной очередной грязный секрет, я хотела забыть о своем помутнении рассудка, сделать вид, что ничего не было, убежать от ошибок, хоть и понимала, что от себя не убежишь, но сейчас мне было на это наплевать, главное - убраться от сюда подальше. Возможно, не увидев меня с утра, Макс решит, что просто накурился, и тогда никто, кроме меня не будет знать, что я сделала. Воодушевленная такой перспективой, поспешила собраться. Выскочив из ванной, с облегчением обнаружила, что Пластинин все еще спит. Я торопливо собрала свою одежду, надела нижнее белье, чулки и туфли, схватила испорченное платье, и прикрыв им тело, высунула голову из комнаты. Оглядевшись по сторонам, убедилась, что все спят, и поспешила в прихожую. Накинув шубу на голое тело, запихала платье в мусорное ведро, а после схватила первую попавшуюся сумку и вытащила из нее кошелек в поисках денег на проезд. Публика у Пластинина была зажиточная, так что сильно не обеднеют. С такими мыслями я отсчитала нужную сумму, и собиралась уже положить кошелек на место, как за спиной раздался ненавистный голос. -Вай, вай, вай, не перестаю удивляться тебе, Токарева, - поцокала Гельмс. У меня внутри все заледенело. Вот уж кого меньше всего хотелось бы видеть, тем более, при таких обстоятельствах, так это ее. Давать ей в руки такой козырь - большая ошибка. Теперь и Пластинину наверняка скажет. Твою же

мать! Какого она вообще здесь делает? У меня началась паника, но я тут же постаралась взять себя в руки. Нельзя показывать свои эмоции Гельмс, ни в коем случае нельзя. Тяжело сглотнув, с невозмутимым выражением лица положила кошелек на место, и не оборачиваясь, бросила напоследок: -Передай хозяйке кошелька, чтобы взяла деньги у Пластинина,я ему потом отдам. -А что, он своим шлюхам даже такси не оплачивает?- насмешливо отправила она меня в нокаут. Я застыла, сжала до боли ручку двери. Меня затрясло от ужаса. Значит, эта сука в курсе. -Не твое дело!- процедила я, пытаясь трясущимися руками открыть дверь и поскорее уйти. -Ты так считаешь? - уточнила она, подходя ко мне вплотную, накрывая мои руки, отчего меня будто парализовало. - Ему ты также скажешь, когда он узнает? Мне не нужно было уточнять, кого она имеет в виду. Гельмс, как никому были известны тайны моего сердца: мои страхи, мои мечты, мои чувства к Гладышеву. И она знала, куда нужно бить, чтобы я потеряла равновесие. -Узнает что? Россказни озлобленной подружки? - вскинула я бровь, обернувшись, встречаясь с Гельмс взглядами. На мгновение мы замерли, вглядываясь друг в друга - это был странный момент, но он быстро улетучился. Тишину нарушил смех Гельмс. - А ты не меняешься, Янка, все также продолжаешь отводить себе роль жертвы во всех драматических постановках своей жизни, - смеясь, покачала она головой, а потом резко замолчала и поддавшись вперед, процедила язвительно,- Вот только ты не жертва, Токарева! Ты - завистливая, самовлюбленная, озлобленная сучка, которая сама не знает, чего хочет от жизни. -Что? - воскликнула я, задохнувшись от шока.- И это будешь говорить мне ТЫ? -Ах, да, я же поверхностная, мелочная гадина, отхватившая себе бесплатный билетик, в то время, как бедная Яночка бьется за счастье изо всех сил, - сыронизировала она, а потом ударила в самую душу. -Вот только эта мелочная гадина не завидовала своей подруге, когда она отхватила этот самый бесплатный билетик, поступив в университет, не врала нагло своей матери, обвиняя в собственных проблемах всех вокруг, не прикрывала любовью корысть и тщеславие, и не наставляла рога мужчине, который ни раз вытаскивал ее из дерьма. Каждое ее слово, словно соль разъедала мои свежие раны, вызывая у меня дикую боль. Хотелось закрыть уши, отгородиться, убежать, ибо мне нечем было крыть. Все, что Гельмс говорила было истинной правдой. Горькой, омерзительной правдой, которую я с успехом подтвердила этой ночью. -Что, Яночка, ты проглотила свой острый язычок? - насмехалась Лера. -Заткнись!- процедила я, оттолкнув ее к стене. -Я-то заткнусь, но поверь мне, девочка моя, скоро от тебя останутся одни перья. - пообещала она со