Аквариум (СИ) - Фомин Олег. Страница 65

  "Будем деградировать дальше". - сказал он себе тогда, сидя перед распахнутыми дверьми гаража, из которого выползали клубы ядовитых выхлопных газов, а по углам прятались настырные инопланетяне, сурово грозя пальчиками. И он деградировал дальше.

  Правда не сразу. После той прогулки босиком под ледяным дождем Егор сильно простыл и несколько дней пластом лежал дома с температурой и воспаленным горлом. Пил парацетамол и чай с медом. Но ночь - сто пятьдесят водки с перцем. Как ни странно, такое сумбурное самолечение помогло. Температура спала. Горло перестало саднить.

  Выздоровев, Егор первым делом уволился с работы. Просто, без объяснения причин, взял и уволился, не отработав даже положенные две недели, вследствие чего лишился значительной части итак очень скромного выходного пособия. Но ему было все равно. Он твердо знал, что работать больше не сможет. А если все же попытается, то ничего хорошего ни для него, ни для его коллег и начальства из этого не выйдет. Не говоря уж о потенциальных зданиях и сооружениях, которые могли потом взять и построить по его расчетам.

  Проев и прогуляв полученную сумму, Егор задумался. Денег не было совсем. Ни одного просроченного платежа от заказчиков, которым можно было бы о них напомнить, ни одной заначки, вообще, как говорится, ни копья. Думал, правда недолго. С каким-то нездоровым веселым азартом дал объявление о продаже машины и на следующий же день без тени сожаления продал ее первому позвонившему перекупщику, практически не торгуясь.

  А потом понеслась... Таблетки, выписанные ему в психоневрологическом диспансере, были вместе с рецептом торжественно брошены в мусорное ведро, а пустой стеклянный шкаф, где раньше стояли различные сервизы, превратился в настоящий минибар, заполненный пузырями дорогущей водки, текилы и коньяка. Виски не было. Его Егор терпеть не мог, также, как и пьющих его америкосов.

  Начался так называемый культурный запой. Ровно в семь вечера Егор открывал свой бар, задумчиво выбирал напиток и смаковал его перед телевизором часов до одиннадцати, а потом шел спать. Утром - легкая опохмелка сотней граммов благородного коньяка и все. До вечера ни-ни!

  Дневное время он старался максимально забить делами. Иногда полезными, но чаще бессмысленными и ненужными. Для начала - убрался в квартире, приведя ее наконец в более-менее божеское состояние. Общий вид запустения и покинутости все равно остался, но на полу и мебели хотя бы не было толстого слоя пыли, разбросанных вещей и осколков разбитой посуды, а холодильник освободился от остатков протухших продуктов и наполнился свежими. Потом шел в бассейн или просто бродить по Городу. Главным было занять голову до вечера, чтобы не думать, ни о потерянной семье, ни об Ануннаках, ни о псевдоглюках, ни о себе, о своей ничтожности и слабости. Последнее было самым сложным. Практически невыполнимым...

  Но потом наступали долгожданные семь часов и все становилось на свои места. Мир переставал быть враждебным и жестоким, а давящее на плечи тяжеленым прессом чувство одиночества постепенно теряло свой вес. Совсем не уходило, но давало Егору передышку, маяча где-то на грани сознания и злорадно обещая вернуться на следующий день.

  Но все равно, он прекрасно понимал, что это путь в никуда. Лечить депрессию и страх этиловым спиртом, почти то же самое, что заливать огонь бензином. Или мочиться в штаны на морозе - ненадолго согреваешься, а потом становится еще хуже, чем было.

  Постепенно семь часов вечера превратились в шесть, к утренним ста граммам добавились сто пятьдесят дневных и так далее. Процесс деградации прогрессировал. Такой вот грустный каламбур...

  Из Испании за все это время не было ни одного звонка. Егор несколько раз сам пытался дозвониться до бывшей жены, но безуспешно, видимо, сменила номер. Такой жестокости и равнодушия он от нее не ждал. Все-таки столько лет вместе, а она просто взяла и выкинула его из своей жизни, как использованный презерватив. Ну или тампон, так, наверное, точнее. Зачем ей презервативы?

  Хотя, если сама не хочет, то и пусть с ней, но дочь-то здесь причем? Неужели нельзя дать ей позвонить. Она же скучает, наверное, спрашивает... Тут Егора начинало трясти, и он бежал к заветному шкафу за анестезией...

  Что касается загадочных проявлений иномировых образов и существ, то они, наконец, оставили его в покое. То ли Егор нашел правильный алгоритм действий, стараясь избегать опасных в этом плане районов Города и находясь в трезвом состоянии все меньше и меньше, то ли они сами решили дать ему передышку, но никаких зубастых морд и прочих страшных вещей он больше не видел. Во всяком случае, наяву.

  Темные высокие фигуры, то бишь Ануннаки, явившись тогда на пляже во всей своей красе и объявившие, что теперь он принадлежит им, тоже не беспокоили. Егор смутно ощущал чье-то присутствие где-то там, на самом краю сознания, но значения ему не придавал или старался не придавать. Он, вообще старался про это не думать. Не анализировать, как раньше, а просто считать галлюцинацией, бредом, шизофренией - все равно. Так было легче жить.

  Вот только со снами стало происходить нечто странное. Они стали необычайно яркими и реальными. Во снах Егор вроде бы ощущал себя собой, но другим. Совершенно другим. Сильным, бесстрашным, жестким человеком. Настоящим мужиком. Настоящим пожарным... И главное - совершенно трезвым.

  Он ломился через преграды, насмерть сражался с кем-то страшным и практически непобедимым, срубал головы, стрелял...

  А потом просыпался ошалевшим и ничего толком не соображающим с похмелья. Подробностей снов он не помнил, оставалось только ощущение другого себя и еще целый букет эмоций, ярко распускавшийся в подсознании, но очень быстро тающий и сходивший на нет. Егор успевал различить в этом букете ярость, ненависть, боль, горе и скорбь потерь, счастье и, самое странное, - любовь. Она была самой яркой и самой сложно узнаваемой. Любовь огненная, бешенная, всепоглощающая...

  Потом все исчезало. Кого он ненавидел, с кем бился, по кому горевал, а главное, кого он так любил, Егор не помнил. Пару раз вспыхивал перед глазами тот самый образ красивой далекой девушки, виденный летом, но после утренней опохмелки он таял без следа вместе с остальными отзвуками сновидений.

  Лишь однажды небольшой кусочек реальности из ночных похождений проскользнул в его жизнь. Егор, замотанный по пояс в полотенце, вылез из душа и, проходя мимо зеркальных дверей гардеробной, бросил взгляд на свое отражение. И чуть не упал в обморок. Сначала он подумал, что зеркало исчезло, и из глубины гардеробной на него пялится непонятно как пробравшийся в квартиру мужик, так же, как и он, с полотенцем на бедрах.

  Широкие плечи, сильные руки, мощная грудь, пресс. Не перекачанная лоснящаяся фигура культуриста, а поджарый, жилистый силуэт воина, словно из книжек про викингов или каких-нибудь ирокезов. От мужика веяло силой. Хищной, опасной мощью, как от боевого эсминца или автомата Калашникова. Торс украшен затянувшимися шрамами. Три глубокие параллельные полосы на груди, рядом и на плече - круглые отметины со стянутыми краями, словно от пулевых попаданий. Левое бедро изуродовано рваным зигзагом. На лице тоже шрам. Вертикальный, через бровь и щеку почти до подбородка. С другой стороны щека посечена еле заметными крапинками.

  Рассмотрев лицо, Егор окончательно выпал в осадок. Лицо было его. То есть Егора. Похудевшее, заострившееся, с совсем другим выражением глаз, но ошибиться было невозможно. Он смотрел сам на себя.

  Егор чуть повернулся, мужик в точности и синхронно повторил его движение. Нет, зеркало не исчезло, а просто сошло с ума, решил Егор. Я-то давно сошел, вот теперь и зеркало заразил. Пипец!

  А взгляд-то какой! Как у волка. Насквозь смотрит...

  Тут в глазах мелькнули привычные горизонтальные помехи, и страшный мужик в отражении исчез, уступив место совсем нестрашному, а наоборот, очень испуганному, обычному Егору. Он тупо постоял еще с полминуты перед зеркалом, потом глубоко вздохнул, махнул рукой и сказал.