Бешеный прапорщик. Части 1-19 (СИ) - Зурков Дмитрий. Страница 137

Вечером, после ужина, Анна снова нашла меня и передала просьбу Синельникова зайти, мол, он хочет со мной поговорить. Мысленно настраиваясь на тяжелые объяснения по поводу того, что бросаем его в глухом лесу, прохожу в дальнюю комнату, где на широкой лавке-кровати лежит Матвей. Рядом табуретка играет роль прикроватной тумбочки. На ней стоят глиняный кувшин с кружкой, два маленьких горшочка, из который достаточно специфично, но вкусно пахнет заваренными травками. Прапорщику, вроде, получше, увидев меня, улыбается. Правда, улыбка выходит какой-то жалкой и виноватой, но дело, вроде, действительно идет на поправку.

– Добрый вечер, Матвей Матвеич!.. Как себя чувствуете, рана сильно беспокоит?

– Здравствуйте, Денис Анатольевич… – Синельников даже чуть поворачивается, чтобы лучше меня видеть. – Спасибо, дед Мартьян какие-то травки заварил, Анечка мне их пить дает, и боль проходит. Только слабость большая.

Краем сознания отмечаю, что недавно слышал неуставное обращение «Матюша», а теперь вот и «Анечка» появилась. Может, еще и в этом причина ее желания остаться? Ну, удачи им…

– Ничего, поправитесь. Старик обещал Вас через две недели на ноги поставить, а я ему верю.

– Я – тоже… Но позвал Вас с другой целью… Дело в том… Вы завтра, как я слышал, уходите, а я остаюсь…

– Но, Матвей, сами же прекрасно понимаете, мы донести-то Вас сможем, но вот лечение обеспечить – никак… – Трудно оправдываться, подсознательно возникает ощущение свершающегося предательства, мол, обещал, и не сделал. Хотя и сам, и, судя по виду, Синельников, прекрасно понимаем, что другого выхода нет.

– Не извиняйтесь, Денис… Можно я буду так Вас называть?.. Наоборот, это я хотел извиниться, что стал обузой для всех. Прекрасно понимаю, что другого варианта нет… И еще… Можете думать что хотите, я же не считаю, что совершил бесчестный поступок… Помните, в крепости я упоминал, что интенданты жгут казенные деньги, точнее, делают вид, что жгут… В общем, под лавкой лежит мой мешок, в нем – два свертка… В каждом – по 17000 рублей… – Прапор аж приподнимается на лавке, сверля меня глазами. – Я сразу решил, что как выйдем к своим, отдам Вам половину… Это – не плата за доставку, упаси Бог, я даже не думал так!.. Это… Ну, как сухарь последний пополам поделить… Еще ж Бонапарт говорил: чтобы выиграть войну, нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги… Отряд у Вас особый, потребности большие, а у наших снабженцев снега зимой не выпросишь, я уж на этой «кухне» покрутился, сам таким был. Да и батюшка как-то сказывал, что предок наш в час Смуты, подобно Минину, нажитую кубышку для победы русского оружия отдал… Официально эти деньги сожжены, а Вам они могут здорово пригодиться. Возьмите их, пожалуйста! Я очень Вас прошу!.. И поймите меня правильно, не обижайтесь…

Достаю из-под лавки вещмешок, развязываю горловину, там под всякой мелочевкой действительно лежат два бумажных свертка-кирпичика. Беру один из них, Синельников кивает, мол, разверни, посмотри. Внутри пакета из вощеной бумаги лежат две пачки двадцатипятирублевок с портретом Александра-Миротворца, пачка розово-кремовых сотенок-«Катеринок» и четыре сложенных пополам голубоватых ассигнации в пятьсот рублей с портретом Петра Алексеевича. Да, по нынешним временам – сумма, даже несмотря на военную инфляцию. «Зарплата» за десять лет службы… В комнате висит неловкое молчание. Ну, что ж, «взятка» дана… И принята. Беру деньги не для себя, а – на дело.

– Спасибо, Матвей Матвеич! Даю слово офицера, что употреблю деньги не личной корысти ради. А Вы поправляйтесь, выздоравливайте. И, если… нет, когда выйдете к нашим, постарайтесь меня оповестить. Свяжетесь со штабом 2-й армии, с капитаном Бойко Валерием Антоновичем. Это – мой начальник, я по прибытии доложу о Вас… А сейчас, – отдыхайте, время уже позднее. Завтра я еще раз загляну к Вам.

На ночь расположились в сарае на охапках сена, к слову сказать, неизвестно для кого заготовленного хозяином. На всякий случай все-таки предупредил всех, чтобы оружие было под рукой и выставил два поста. Один – на входе в сенник, и один – возле духового окошка под самой крышей. Мартьяныч с маленьким светильничком в руках вскоре, после обхода двора, зашел к нам, хитро и понятливо оглядел всю компанию и, пожелав спокойной ночи, отправился в дом…

Проснулся внезапно от легкого толчка бойца, дежурившего на входе. После чего тот почти неслышным шепотом поведал, что старик вышел из дома и побрел куда-то в лес. И чтобы это значило?.. Побежал за гансами? Нет, не верится… Пошел куда-то по своим делам? А какие могут быть дела в начале первого ночи в лесу?.. Часовой добавляет, что перед этим в дверь дома кто-то тихонько скребся. М-да, все страньше и страньше… Значит, нужно сходить и проверить. Быстро вооружаюсь и пытаюсь как можно тише красться в темноте в направлении, которое показал боец, благо, луна светит достаточно ярко. Через несколько минут впереди в редколесье мигнул огонек, затем еще пару раз. Пробираюсь «на цыпочках» поближе и замираю. От сюрреалистической картины… Ну, блин, фэнтези отдыхает!

Посреди небольшой полянки полукругом расположилась стая волков. Один, видно, вожак, огромный, седой, почти белый в неярком свете ночного «светила» волчище сидит перед стариком и смотрит на него. В уме всплывает Акела из «Книги джунглей», такой же гордый и величественный. Мартьяныч в свою очередь тоже не сводит с него глаз. Немой диалог длится, кажется, целую вечность, потом рука человека касается головы зверюги, который, впрочем, не стал уворачиваться, и властным жестом простирается в направлении болотной тропки. Множественное, почти синхронное движение, – и стаи на поляне уже нет. Только пара качающихся веток указывает, что это была не галлюцинация…

В этот момент что-то, или кто-то легонько касается моего колена. Бл..!!!.. Так же и со страху помереть можно!.. Фуражка на голове, наверное, на целый сантиметр приподнимается от вставших дыбом волос, сердце ухает куда-то вниз, по направлению к пяткам… А снизу на меня смотрит, довольно ухмыляясь, Рыськина морда. И на ней ясно читается ехидный вопрос: «Чё, испужался? А вот нефиг подглядывать! Тоже мне, ниндзя по самоучителю нашелся тут».

– Ну, Воин, все рассмотрел, все понял? – с поляны доносится насмешливый голос старика. – Иди уж сюда, поговорим.

Всем все, оказывается, известно, и от кого же я прятался тогда?.. Хорошо, что темно, и моих пылающих ушей никто не видит. Выхожу на залитую мертвенно-белым светом полянку.

– Спросить ничего не желаешь?

– Мартьяныч, а… А… А что это было?.. – Вопрос очень «умный», но в голове других как-то не нашлось.

– А было то, что по вашу душу германцы заявились. По следу шли, видать опытные охотники. Остановились перед болотом, заночевать решили. Рыськины братья их учуяли и мне о том рассказали. А потом Сивого с семьей позвали…

– А… Сивый, – это вот тот волчище, с которым вы… Который рядом сидел?..

– Ага, он самый. Его стая у меня заместо армии своей собственной. – В голосе знахаря… (Да какого, нахрен, знахаря) Ведуна слышится гордость. – Я его давным давно еще щенком выхаживал… А Вот теперь отправил гостям незваным салазки позагибать. Через час уже никого поблизости не будет.

– Стая волков справится с вооруженными солдатами?.. Да их же перестреляют, и все!

– А будет в кого стрелять-то?.. Не впервой им. От ихнего воя людишки, бывало, и помирали на бегу, и память теряли.

– Это кого вы так гоняли жестоко? – Потихоньку начинает просыпаться любопытство. – За какие грехи такие?

– Ну, ходили тут всякие в разное время… Душегубы, браконьеры… Пару раз фуражиры Понятовского мародерничали… Пока не кончились.

Понятовский, Понятовский… Где-то я эту фамилию слышал… Да не может быть!.. Генерал Понятовский, польский кавалерийский корпус в составе армии Наполеона!.. Ну ни хрена ж себе!.. Это ж сколько деду лет получается?..

Ну, что, позанимался арифметикой? Голову не сломал?.. – Мартьяныч вдруг весь подбирается. – Слушай вот!

Со стороны болота доносится жуткий, проникающий в самые потаенные уголки души, звук волчьей песни. Внутри все обмирает, тело становится ватным, руки и ноги дервенеют и не слушаются. К первому волку присоединяются еще два, они вторыми голосами выводят Песнь Смерти. Первый «куплет» стихает, в ночной тишине раздается несколько беспорядочных выстрелов. Которые, как бы, служат сигналом для остальных волков. Набирая силу с самых низких басовых нот, и внезапно взмывая вверх к тускло-серебристой луне мощными обертонами, вступают с разных сторон уже шесть, или семь голосов. И в этой песне очень явственно слышится целая гамма эмоций: по настоящему звериная злоба к тем, кто нарушил покой леса, кровожадная беспощадность, готовность одним прыжком повалить противника и одним движением челюстей располосовать вражью глотку аж до позвоночника, угрюмое торжество хищника, знающего, что добыча от него не ускользнет, мстительная ярость и торжество…