Бешеный прапорщик. Части 1-19 (СИ) - Зурков Дмитрий. Страница 151

После окончания церемонии бы объявлен короткий перерыв, после которого должны были начаться благотворительный аукцион и концерт. Воспользовавшись паузой, принц Ольденбургский перенаправив всю энергию газетчиков на хозяина дома князя Юсупова, подошел к Павлову:

– А Вы были правы, Иван Петрович, рекомендуя именно такой сценарий речи. Четко, кратко и по существу. Я бы даже сказал: по-суворовски. Только, вот, что милейший профессор, я вынужден поставить перед Вами ультиматум: Или Вы называете имя этого таинственного пиита, или же признаете своё авторство. Признайтесь, Иван Петрович, что служите двум музам одновременно. Этакий слуга двух господ. Как это Вы изволили сами называть: физик и лирик? Хе, хе, хе…

Павлов присоединился к смеху и, лукаво улыбаясь, ответил:

– Александр Петрович, позвольте сохранить анонимность автора. Как честный человек, скажу только одно: у меня просто очень хорошая память.

– Иван Петрович, у нас немного времени. – Отсмеявшись, принц перешел на серьезный тон. -

Давайте поступим так: еще раз вместе поблагодарим Федора Поликарповича за его более чем щедрый вклад в дело развития нашего института экспериментальной медицины, а точнее. – создания его особого Московского филиала. А после, не сочтите за труд, представьте мне рекомендованных Вами врачей и начальника службы безопасности.

Принц и академик, раскланиваясь на ходу со знакомыми лицами лавируя в толпе, подобно двум кораблям, проходящим через замерзший фарватер, направились к Сычову. На то, что бы преодолеть каких-то полтора десятка метров пришлось затратить не меньше пяти минут. Его высочество издавна слывший галантным кавалером, как истинный русский офицер, не мог себе позволить пройти мимо прекрасных дам, или юных дев, не звякнув шпорами, не сказав пару – тройку тонких комплиментов и не приложиться с поцелуем к очаровательным ручкам.

Но необходимо отметить, что и его высокопревосходительство действительный тайный советник и нобелевский лауреат, оказался далеко не схожим с сухарем или книжным червем и в галантности не уступал старому гвардейцу, что не осталось не замеченным. Вырвавшись на «оперативный простор» Ольденбургский весьма одобрительно, но с оттенком удивления отметил:

– Иван Петрович, мы с Вами знакомы, дай Бог памяти, почти четверть века. Но должен заявить, что в последние месяцы Вас просто таки не узнать – молодеете на глазах. Я знаю – не курите, да и спиртного не принимаете, к физическому труду привычны, в городки, говорят, чемпиона среди студентов разгромили, но тут поневоле тянет «Фауста» перечитать.

– Никакой мистики, Александр Петрович, а один лишь материализм и научный подход.

Хотя и душевный настрой много значит:

«Ничего, что виски побелели

Но глаза тем, же светом горят

Никогда, никогда не стареет

Тот, кто смолоду сердцем богат»

– А ведь эти слова, прямо таки о Вас и написаны, Александр Петрович. За Вами, когда Вы на фронт выезжаете или в тылу с чинушами нашими сражаетесь, иным поручикам не угнаться. И неизвестно где труднее приходится: под германскими снарядами, для коих красный крест ничего не значит, или с ура-патриотами местными. А от них подлости любой ожидать можно. Дай им только волю, так за мошну свою и Веру и Царя и Отечество оптом продадут, иль заложат. Вот Суворова Вы сегодня упомянули, а Александр Васильевич говаривал: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять раз при дворе. Все последние раны – смертельные».

Но разговор сей, Александр Петрович, позвольте считать отложенным до времени. Да и место стоит удачнее выбрать: или в Вашем вагоне, казачков перед этим кордоном выставив, или у меня под Москвою.

На этом собеседники прекратили свой диалог и достигли, наконец, цели своего «вояжа». Федор Поликарпович между тем находился в плотном окружении состоящим из «акул пера» и своих же московских коллег по цеху. И если первых интересовала любая, но желательно пикантная информация о причинах столь неожиданного высочайшего внимания, то вторые пытались, воспользовавшись новым знакомством и сделать хороший гешефт.

Ставший совершенно неожиданно для себя «Вашим высокоблагородием», Сычов, тем не менее, не потерял природной смекалки. Благодаря преимуществу в росте, он первым увидел подошедших Ольденбургского и Павлова, и совершенно неожиданно для окружающих, поклонился со словами: «Ваше высочество…». Принц, которого позабавила растерянность на лицах, тем не менее, пресек любые попытки интервью. Ответив вежливым кивком, он произнес:

– Господа, я сожалею, что мне придется лишить господина Сычова удовольствия общения со столь приятным обществом, но война диктует свои законы. Федор Поликарпович, я еще раз благодарю Вас за щедрую и бескорыстную помощь Российской науке. Прошу Вас не оставлять вниманием заседания нашего попечительского совета.

– Непременно, Ваше Высочество, – ответствовал купец, – но зная, что Ваш поезд опять отправляется за ранеными на передовую, взял на себя смелость приготовить небольшую посылочку для солдатиков наших. Дары лесов Сибирских: орешки кедровые, масло, живица. Любую рану излечить поможет. Позвольте передать?

– Ну, что ж, Федор Поликарпович, захвачу с удовольствием. Вот только попросим нашего гостеприимного хозяина посыльного выделить и Вашу передачу в мой автомобиль загрузить.

– Не взыщите, Ваше высочество, но дело сие и самому Ивану Поддубному не под силу будет. Да и авто у Вас, чай не грузовое? В посылочке той орешков пудов сто будет, маслица столько же, да и живицы толику малую – тысячу фунтов. А к ней, примите Ваше Высочество, сей фолиант. В нем рецепты собраны да советы лекарей наших, русских, исконных!

– Федор Поликарпович, а Вы не перестаете нас удивлять и радовать. С благодарностью принимаю дары Ваши, а с добром врученные они вдвойне силу целительную получат. А книгу Вашу прикажу сегодня же скопировать и передам список с неё лично в руки академика Павлова. А что, Иван Петрович, найдется чему поучиться медикам нашим, особенно с дипломами заморскими, у Руси – матушки?

– Не сомневаюсь в том, Ваше высочество. Народ наш талантами веками славится. Травники русские еще князей первых киевских от недугов спасали. Да недаром же в народе поговорка ходит: «Чай, не химия, какая, чай, природные дары!». – Не стоит затрудняться по поводу списка, Ваше Высочество, – почтительно, но с улыбкой добавил Сычов и, желая видимо сразить аудиторию наповал, протянул Павлову еще один экземпляр книги.

Отдав необходимые распоряжения по срочной доставке «даров земли сибирской» на вокзал, принц вместе с Павловым, нигде более не задерживаясь, направились к выходу из зала. Внимательно наблюдающий за всеми перемещениями Ольденбургского, ротмистр, явно действуя по некой инструкции, шепнул Бартонду и Михаилу Николаевичу:

– Господа, нам пора, прошу следовать за мной, Его высочество не любит долго ждать.

Уже на улице к ним подошел адъютант Ольденбургского, вежливо поприветствовал докторов, а Петру Всеславовичу передал на словах следующее: «Его Высочество назначил аудиенцию в личном поезде. Охрана предупреждена, Вас пропустят безотлагательно». И добавил от себя: «Господа, рекомендую поторопиться». Ротмистр с докторами немедля загрузились в автомобиль и гонка началась. Конечная цель путешествия находилась на железнодорожной ветке у распределительного госпиталя, который разместился на территории Казенного винного склада № 1. Сей «храм» поклонников Бахуса был закрыт еще 31 октября 1914 в связи с введением в стране сухого закона вплоть до окончания военных действий. Однако, как отметил еще великий Салтыков-Щедрин: «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». А посему Складу № 1 «позволялось производить спирт для нужд армии и учреждений народного здравия, отпускать вино иностранным гражданам и дипломатическому корпусу, выполнять заказы на поставку спирта союзнической Франции». Внесли свою лепту и фармацевты. Часть производственных мощностей была переориентирована на выпуск лекарственных средств на спиртовой основе. Дабы скоротать дорогу, ротмистр рассказал парочку смешных историй о том, какие причины находили начальники санитарных поездов, дабы постоянно прибывать, или отправляться именно с этой железнодорожной ветки.