Сокол и Чиж (СИ) - Логвин Янина. Страница 19
— Что? Да какой там возраст! Так, — встала из-за стола, — я пошла! Что еще за новости!
— Куда? — вскинулась мама.
— Куда?
— Куда? — запищали девчонки.
— В детскую, — свела брови, как Карабас-Барабас и щелкнула сестренок по носикам. — Поздороваюсь с братом!
В спальню крались, как настоящие партизаны — на цыпочках, друг за дружкой по стеночке. Только остановились у дверей, девчонки тут же запрыскали смехом. (И почему все люди так любят делать гадости? Даже маленькие?) Пришлось повернуться и погрозить смешарикам пальцем.
— Тихо мне, жужжалки! Если сорвете операцию по воспитанию Робика — останетесь без няньки! — девчонки послушно закрыли рты ладошками.
А Кубик-Рубик подрос. Я не видела младшего брата три недели, но все равно соскучилась. В детстве я так любила играть с ним. Куда только не водила — и в садик, и в школу. Любуясь братом, осторожно убрала со лба отросшую челку, погладила затылок. Вот умеют же мужчины спать — беспробудно. Пусть и такие безусые. Точно ведь за мой компьютер уселся, как только родители уснули, и просидел до утра. А теперь отсыпается.
— Кошка, — тихонько позвала Николашку. — Давай сюда барби. Всех, что найдешь. Только тихо! Мышка, — обернулась к попискивающей от предвкушения гадости Мишель. — Тащи своего медведя, который с соской и во-он тот розовый бант. Будем нашему Робику фотосессию делать!
— Фань, а если он рассердится? — спросила Николь, но ей тут же ответила сестра. Таким же заговорщицким шепотом.
— А если рассердится, мы папу позовем! И папа нас защитит!
Господи, и чему я только детей учу? А ведь старшая сестра должна быть младшим во всем примером.
Ай! Сколько того детства! Зато будет что вспомнить!
Малышня отреагировала молниеносно. Запыхтела, завозилась, отыскивая игрушки. Глядя на их старания, я подняла вверх большой палец.
Кубик-Рубик крепко спал, расплющив щеку о подушку и рыбкой открыв пухлый рот. Осторожно, работая как настоящий щипач-карманник, я вставила в рот брата соску, прицепила на волосы бант, подняла руку и всунула подмышку плюшевого медведя. Приподняв одеяло, уложила в ряд барби. Композиция получилась — просто зашибись, и у меня слезы текли от еле сдерживаемого смеха, когда отщелкивала брата на фотоаппарат телефона.
Как всегда гениального комбинатора подвела команда. Эх, профаны! Но я и сама больше не могла молчать, и когда Робик открыл сонные глаза, мы с малышней хохотали как сумасшедшие. Какие там тонкие стены и соседи? Кажется, нас слышали все!
— Если… если… если не будешь помогать родителям, Кубик-Рубик, и гулять с девчонками, я вот это — покажу всем! В …в…в… аххаха… контакте!
И бац брату картинку-сюрприз под нос. Девчонки только соли подсыпали:
— Хахаха!
— Ма-ма! — ух и кабанчик! Спрыгнул с постели — пол вздрогнул. Протопал рюмсающим топтыгиным к маме на кухню, забыв снять бант. — Мама, Фанька дура!
Глава 7
— Мама! — ух и кабанчик! Спрыгнул с постели — пол вздрогнул. Протопал рюмсающим топтыгиным к маме на кухню, забыв снять бант. — Мама, Фанька дура!
— Ну, все, — ударили с девчонками по рукам, — теперь можно уезжать со спокойным сердцем. Такой компромат — закачаешься! Будет родителям помогать как миленький! И вам сопли утирать!
— Мы большое!
— Да, мы большие!
— Да кто бы сомневался!
Через полчаса мы с Робиком помирились, и я уже тискала брата за пухлые бока. А мелюзга так и вопила до вечера, вцепившись в меня жадными паучками — Фаня то, Фаня это. А я рисовать хочу, а я — смотреть мультики. Только папа и смог всех успокоить и уложить по спальным местам.
А потом мы с родителями пили чай на кухне, разговаривали, и я делала вид, что не замечаю бесконечных входящих звонков от неизвестного абонента, терзающих мой онемевший телефон. Разозлившись, и вовсе отключила средство связи и пошла спать. Но бывший не был бы бывшим, если бы не догадался по визгу и смеху смешариков, что я дома, и не знал, как меня достать.
Только пришла в детскую и улеглась на своем диванчике — стал настукивать монеткой в стену, так, как мы перестукивались, когда были детьми. Да и позже, когда детьми уже не были.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук. Тук.
Тоже мне радист, блин! А главное ведь знает, что я помню все наши стуки и понимаю, о чем он «говорит».
Тук. Тук. Тук-тук-тук.
Черт! Да что ж ты не уймешься-то!
Прокравшись из спальни в прихожую, накинула куртку и вышла на лестничную площадку. Сказала хмуро, убедившись, что дверь за спиной заперта.
— Чего тебе?
— Привет.
Я промолчала. Здороваться с бывшим у меня давно пропало всякое желание.
Ничего, проглотил. Влез плечом между мной и дверью, оттеснил к стене. Ну-ну. Знаем, проходили.
— Анфиса…
— Достал! — не удержалась. Если бы могла, так и топнула бы ногой. — Еще раз спрашиваю: что надо? Зачем стучишь?
Не понравилось. Напыжил плечи, сунул руки в карманы джинсов, перекатился с хмурым видом с носков на пятки и обратно. Заиграл бицепсами.
Хорош, не спорю. Красавчик, и за фигурой следит. Только вот не ёкает внутри ничего. Умерло.
— Почему со мной не поехала? Я ждал.
— Не захотела, — ответила честно. — Да и с чего вдруг? Я что, должна?
— А почему бы и нет? Мы же соседи, знаем друг друга сто лет. Да хоть по старой памяти…
— Вот именно, что сто лет. Только, помнится, это факт не помешал тебе отказаться от меня. Так что сейчас, спрашиваю, понадобилось?
— Анфиса, перестань, — улыбнулся кротко и обаятельно — прелесть, а не парень. — Сама ведь все понимаешь. У мужчины должно быть в жизни время, когда он предоставлен сам себе. С этим просто нужно смириться и все. Это — не навсегда!
Ну и хитрец. Да уж, догадаться не сложно. Еще бы к самосознанию и стыду воззвал. И простил бы снисходительно дуреху бестолковую.
— Не-а, не понимаю. Не хочу понимать, с подобной жизненной фигней не ко мне. Но знаешь, я без претензий. Как подумаю, что могла уехать в другой город, другой университет и никогда не узнать, какой ты, продолжать безоглядно верить — так в дрожь бросает. А сейчас мы чужие люди и точка!
— Фаня… — вот же гад, еще и руки тянет! Пришлось отступить.
— Отстань, а? По-хорошему прошу! Ну, сколько можно? У тебя своя жизнь, у меня своя. Забыто все.
— А если я скажу, что нет? Что я по-прежнему верю в наше будущее?
— Если ты так скажешь, то я отвечу, что поздно, и даже смеяться не буду. Потому что уже не смешно.
— Фаня, я виноват, — шаг вперед, и еще шаг. — Остался год, а я понимаю, что надоело. Пресытился. Скучаю. Все равно таких, как ты, нет, и дальше — только хуже. — И рукой по волосам провел, ласково так. Еле сдержалась, чтобы не ударить.
Сволочь. Достучался таки. Разбередил душу. И не хотела, а сердце сжалось в старой боли предательства, даже слезы выступили. Выдохнула задушено, выдавая себя.
— Если пресытился, значит, было вкусно?
— Не без того, — ну, хоть честно. — Но кто не ошибался? Не всем быть такими сильными, как ты.
— Я? А что я? — от удивления нашла в себе силы улыбнуться. — О, я Геракл! Да! Каждый раз, когда тебя вижу, мышцы прокачиваю. Снова и снова повторяю, что не стоишь ты моего огорчения и плевать хотела!
— Но я всегда о тебе помнил, Чижик. Всегда! Если бы ты только захотела, я бы…
— Что? Ну что «ты бы»?.. — посмотрела бывшему в глаза. — Нужен ты мне такой пользованный, как… как… — захотелось сказать вот совсем грубость, но не смогла.
— Фанька, скажи, — прижал грудью к стене, задышал часто, — у тебя ведь нет никого? По-прежнему никого?
— Не твое дело.
— Нет, мое, — ответил упрямо, как всегда. И такой серьезный, вроде он мне одолжение делает. — Мое!
— Что? Хочешь на двух стульях усидеть? И рыбку съесть и… сладкий пряник?
— Хочу быть с тобой, дура. И буду! Только попробуй с кем-нибудь шашни закрутить, ты меня знаешь…
Ну вот, и этот обзывается. Может, я и правда не в своем уме? Иначе почему стою здесь и разговариваю с тем, кого столько раз клялась обходить стороной? Но сейчас он заикнулся о кое-чем важном для меня, и я напряглась. Да что там, меня так в жар бросило, что чуть не уронила красавчика на пол, когда отталкивала от себя.