Сокол и Чиж (СИ) - Логвин Янина. Страница 74

Ночью снился Сокол. И если наяву я бежала от него, то во сне — к нему. Утром проснулась с тяжестью на сердце, тоской и температурой. Меня лихорадило весь день, и только к вечеру я вышла на кухню к бабе Моте и Миле Францевне выпить чай.

— Господи, Фанька! — всплеснула руками хозяйка дома. — На тебе ж лица нет! Бледная, как поганка! Милка, добавь ей смородины в чай и сметанки к вареникам положь! Не нравится она мне. Хоть бы не заболела. Что я ее мамке с папкой скажу?

— Любовные переживания у нее, Матильда, вот и мается. Я эту болезнь знаю. Вон как глаза блестят! А ну-ка, девонька, посиди на колоде, я специально для тебя принесла, — бывшая пианистка ухватила меня за руку, усаживая рядом с собой на стул, на котором лежали игральные карты, и воодушевленно потерла ладони. — Сейчас погадаем и узнаем в ком причина!

— Ну что вы выдумываете, Мила Францевна? Ерунда это, — я попробовала было возразить, но где там. И села, и встала, и даже колоду карт в руке подержала, как того хотели старушки. Разве таким настырным откажешь? Любительницам программы «Экстрасенсы», любовных романов и французских пасьянсов. Хитрым манипуляторам, в случае любого отказа хватающимся за сердце.

— Ерунда? — Францевна коротко хохотнула, а баба Мотя громко и довольно крякнула в кулак: «Кхе!», поддерживая подругу. — Да я, Фаня, нашей скрипачке Сонечке на гастролях в Праге такого жениха нагадала! Зашибись! — как говорит молодежь! Двадцать лет уж прошло, а до сих пор, вспоминая, смеюсь! И ведь не ошиблась же!

— Что, небось иностранец оказался? — важно вскинула бровь баба Мотя.

— Да какой там! Наш директор филармонии — Осип Мейхер. Трижды разведенный шестидесятилетний шельмец! С тремя подбородками, спинной грыжей и ржавой «Волгой». Сонечка тогда была влюблена в молодого тенора Борю. Еще бы! Сенсация! Лауреат международного конкурса! Солист! Отличные перспективы и…

— И что, Милка? — не утерпела Матильда Ивановна.

— А ничего. Шестерка пик, крестовые девятка и король! — развела руками Францевна. — Полное фиаско, а не расклад! Сонечка тогда в помешательстве всей филармонии открылась, Борьке прохода не давала, а он как оказалось — гей. Правда, мы тогда это по-другому называли. Не так культурно.

— Хей? — округлила глаза баба Мотя. — Да ты что, Милка! Окуневский?! Взаправду, что ль?

— Конечно! Стану я тебе врать, Матильда! Я тогда Соньке сразу сказала: свадьбе быть, но не с ним! Карты показали! А как Борька Соньку из своего номера в Праге выпер, так Осип и подсуетился. Ей уже было все равно за кого замуж выходить. Она ж перед всей филармонией в исподнем стояла.

— Э-э, не надо мне с тремя подбородками, — нахмурилась я, глядя, как пальцы бывшей пианистки раскладывают веером карты, накрывая одну другой. — И ржавой «Волги» не надо. Мила Францевна, пожалуйста! — взмолилась, приподнимаясь на стуле, вдруг испугавшись вердикта гадалки, — Лучше я всю жизнь пешком ходить буду!

— Сидеть! — вернула меня на место баба Мотя. — Милка, смотри, — погрозила подруге шишковатым пальцем, — нагадаешь ребенку старого еврея с грыжей, я тебя до конца жизни из сердечных подруг разжалую! Так и знай!

— Матильда, не городи чушь! Борьке было двадцать два, Сонечке — сорок восемь. Тут не только геем от испуга прикинешься, но и религию сменишь! А у Фаньки нашей, — махнула ладошкой на стол, — ой, смотри-ка! В наличии полный переживательный комплект! Любовный треугольник!

— Да ты что! — это был вскрик хозяйки дома, но, кажется, даже я ахнула.

— Сюда посмотри, Матильда. Видишь, что творится? Два валета и оба с интересом к бубновой даме. Только одному выпала восьмерка пик, а второму — девятка червей.

— И чего это значит! — заморгала баба Мотя, поправляя на крупном носу очки. — Ну же, Милка, не томи!

— А то и значит, что один из них очень нравится Фане, а она ему. И даже больше!.. Ну вот, говорю же! Взгляни, Матильда, ей-богу, не вру! Одному упала десятка пиковая, а другому — крестовая! Одному дорога от сердца, а другому к сердцу. Господи, — вдруг охнула гадалка-пианистка и прижала руки к груди, — и червовый туз! Ну все, Матильда, никакой грыжи и несварения, можно спать спокойно!

— Э-э, Мила Францевна, а…

— А ты иди, иди, детка! Остальное я Матильде наедине расскажу. Тебе о том знать не обязательно! Ого, вот это валет! Да тут такой козырь…

— Но…

— Иди! Удачу спугнем, Фанька! А удачу, как лису, приманивать надо.

Пришлось уйти к себе в комнатушку и забраться с ногами в кровать. Вот так и тасуй колоду карт. Все равно хитрые бабульки вокруг пальца обведут.

Ночью опять лихорадило, но болело не тело, болела душа. Когда проснулась — на улице вьюжило, на стене тикали старые хозяйские часы, а я лежала, смотрела в окно и вспоминала нашу с Соколом ночь. Ту силу сумасшествия, что охватило нас. Я знала, что будет больно, уговаривала себя забыть, но все равно скучала по Артему ужасно, а еще неожиданно одинокой и холодной казалась постель.

Интересно, как он там? Один или… нет? Может, уже и забыл свою нечаянную соседку?

Поутру в простенькой квартире бабы Моти было прохладно, но вещи, развешанные на батарее, высохли, и я, все еще поеживаясь после душа, влезла в свой свитерок и джинсы. Сунув в сумку чистую тетрадь, убрала волосы на плечо и, надевая шапку, замешкалась в прихожей у зеркала, глядя на свое отражение — бледную копию некогда жизнерадостной Анфисы Чижик. В сумке из косметики имелся только блеск, но он совершенно не подходил к настроению, так что пришлось выдохнуть и оставить его у зеркала. В конце концов, я уже смогла удивить своих согруппников в пятницу, сегодня мне блеск точно ничем не поможет.

Переполненный людьми автобус приехал к университету с опозданием, и на вторую пару пришлось бежать. Когда я вошла в аудиторию, преподаватель уже успел раздать студентам контрольные тесты по профильному предмету, отмеченные печатью, и теперь прохаживался по кафедре, обводя учащихся строгим взглядом.

— Чижик? Вы опоздали! Проходите же скорее, Анфиса, не отнимайте общее время! Сергей Николаенко! Грачева! Почему отвлекаемся? — повернулся к студентам. — Вернитесь к работе с тестом или я буду вынужден удалить вас из аудитории!

Я постаралась успокоиться и взять себя в руки. Слава Богу, что не нужно ни с кем говорить, а можно с головой уйти в вопросы политологии. Забрала у преподавателя бланк теста, прошла между рядами и нырнула за свободную парту.

— Чижик! Эй, Чижик! — позвал шепотом конопатый Серега. Прикрыв рот ладонью, он наклонился в мою сторону, как обычно делал на контрольных. Я как раз успела отметить под вторым вопросом нужный пункт и перейти к третьему.

— Чего тебе, Николаенко? — продолжила писать.

— Слушай, Анфис, это правда, ну, о чем девчонки говорят? Что ты в пятницу в клубе целовалась с Сокольским?

Началось. Я напряглась, но от теста не оторвалась.

— Эй, Анфис! — снова позвал парень.

Черт, ведь не отстанет же!

— А ты сам-то веришь? — спросила ровно.

— Я? — удивился Сергей, почесывая на носу веснушки и поглядывая в сторону преподавателя. — А хрен его знает. Вообще-то ты очень даже ничего, симпатичная. У тебя волосы красивые и глаза. Но Сокол… Слушай, Чижик, а может, встретимся сегодня вечером? Сходим ко мне в общагу — я тебе свои кактусы покажу.

— Чего?! — я даже подпрыгнула от неожиданности. Оглядела притихшую группу и прошептала сердито в ответ, понимая, что это только начало и сегодняшний день необходимо выдержать. — Отвали, Николаенко! А то я тебе твои кактусы знаешь куда засуну, чтобы не чесалось! Без смазки!

Грачева впереди хихикнула, а парень возмутился.

— Да я серьезно про кактусы сказал, Анфис! Третий год собираю! У меня уже коллекция из тридцати двух штук! Ну, хоть с тестом помоги, а, Чижик? По старой дружбе.

— Обойдешься!

Но пара закончилась, тесты сдали, и меня тут же обступили девчонки.

— Фанька, что это было в пятницу в «Альтарэсе»? Новогодний прикол?