Сокол и Чиж (СИ) - Логвин Янина. Страница 79

— С моей Ульянкой! Мартынов, твою мать! — Леший ударил кулаком в стену. — Не притворяйся!

— А что я с ней должен сделать? Она же, вроде, сестра друга. Даже не поцеловал, хотя она очень хотела. Чаем напоил, но это ведь не смертельно?

Я оглянулась, но Сокол уже мягко увлек меня вниз. Сказал, целуя в висок:

— Пошли, Чиж, они сами разберутся, а я забираю тебя домой. Возвращаю себе. Не бойся, я не дам тебе вспомнить. У нас просто не будет на это времени.

На улице потеплело, мороз спал, и на город падал мягкий пушистый снег. Сердце пело, губы улыбались, а дышать хотелось полной грудью — чтобы вволю и про запас. Мы стояли с Артемом на аллейке университетского парка, украшенной новогодними гирляндами, смотрели друг на друга и держались за руки. Он только что рассказал мне, каким пустым показался ему собственный дом без зеленоглазого Чижика, и как он рад, что однажды я в нем оказалась.

— Никогда больше не отпущу тебя одну, Анфиса. Никуда! Ты не представляешь, как я мучился! Как фетишист проверял на месте ли твои вещи, и не показалось ли мне, что их нет. Поверить не могу, что так долго жил без тебя. Я согласен спать на полу и покупать тебе любые сладости, только не уходи больше.

— Не уйду.

— Ни за что не догадаешься, где я провел прошлую ночь.

Я стояла, млела от признания Сокола, и мне было жутко интересно узнать «где». Словам Мартынова я не поверила. Я действительно слишком хорошо знала своего соседа, чтобы не понять, в чем именно он солгал.

— Ну, и где же?

— У тебя дома, Чиж, — Артем улыбался. — Спал на твоей кровати и очень по тебе тосковал. Малышки из-за меня подрались, и нам с Робертом пришлось их разнимать. У вас дома всегда так весело?

Я во все глаза смотрела на него.

— Вообще-то да, — выдохнула и тут же изумилась: — Что? Правда ездил в Гордеевск?

— Правда, — улыбнулся Сокол. — Должен же я был тебя найти. И я почти нашел. Родители рассказали мне о Матильде Ивановне, но назад не отпустили. Да я и сам не хотел без тебя возвращаться. Твой отец наотрез отказался до утра назвать адрес и дать номер телефона хозяйки. Кажется, я не произвел на него достойного его дочки впечатления, чтобы мчаться за ней в глухую ночь.

— Да, папа такой, — я кивнула, — любит нести за всех ответственность. Это у преподавателей в крови. Но ты ошибаешься, Артем! Я уверена, что ты ему очень нравишься, иначе он не оставил бы тебя в одной комнате с братом. Он просто переживал.

— Кстати, я звонил твоей хозяйке, и она сказала, что все обо мне знает. И если я тот, бубновый, у которого на погонах девятка и туз червей, то она не против, чтобы я забрал у нее Фанечку. Что бы это могло значить, Чиж?

Я рассмеялась.

— Червовая… Червовая девятка и туз, Артем! Ох, и баба Мотя! Я обязательно тебя познакомлю с ней и с Милой Францевной. Эти старушки вчера напоили меня чаем и устроили гаданье, а потом отправили спать. Я думаю это значит, Сокольский, — потянулась к губам парня, — что ты мне подходишь!

Мягкий поцелуй, очень нежный и долгий. Кто-то из студентов, шагающих по аллейке, отпускает шутку и веселый смешок. О чем она? О нас ли? Да какое это имеет значение, когда голова кружится, ноги подкашиваются и только сильные объятия, прижавшие к груди парня, не дают упасть.

— Ты вся в снегу, Чиж, — Сокол поднял руку и провел ладонью по моим волосам. Смахнул растаявший снег со щек. — Фанька, Фаня, Фанечка, — подхватил мои губы и отпустил. Снова легко поймал ртом губы, скользнул по ним языком и поцеловал. Нежно прикусил румяную щеку.

— Артем, что ты делаешь? — было в этой ласке что-то новое, совсем не похожее на Сокольского.

— Пробую тебя на вкус.

— Ну и как?

— Мне нравится.

— Пф-ф…

— Очень! — тихо добавил Сокол и попросил: — Чиж, прекрати смущаться! Просто постой спокойно, хорошо?

Но разве устоишь спокойно, когда тобой так откровенно наслаждаются? И пальцы сами вплетаются в русые волосы, гладят затылок, шею, а губы находят губы и отвечают. Забывшись, целуют до исступления.

— О Господи, Артем, мы же практически в университете! — попробовала отдышаться, но где там!

Сокольский засмеявшись, прижал меня к себе.

— Мой трусливый Чиж, — просто сказал. — Прости, что заставил тебя переживать. Что не сразу нашел слова, не успокоил. Мне понадобилось время, чтобы понять, как много ты для меня значишь. Я о многом подумал и должен сказать — ты была права. Мало хотеть друг друга. Надо чувствовать, жить человеком. Засыпать и просыпаться, прорасти в нем. Считать его своим.

Теплые руки вновь погладили волосы.

— Поверь мне, я чувствовал. Уже давно понял, что ты необыкновенная для меня, только не сразу смог дать название своему чувству. Для этого мне сначала пришлось остаться одному…

— Фаня! — знакомый голос негромко окликнул позади, и я оглянулась.

На аллейке стояла темноволосая девушка, комкая в руках ручки сумки, и смотрела на нас потухшим взглядом.

— Ульяна? — я повернулась, чувствуя неловкость — такими яркими были мои собственные ощущения, и замершими, почти неживыми, карие глаза.

— Фаня, я все слышала — ваш с Мартыновым разговор, — сказала Ульянка, — и знаю, о чем он тебе говорил по телефону. Оказывается, ревность может заставить нас делать ужасные поступки, и я не стала исключением — самой противно, — неожиданно призналась. — Можешь мне не верить, но я рада, что Артем помешал ему еще больше тебя обидеть. Я очень просила Лешку успеть, но не успела объяснить, в чем дело. Некрасиво получилось и, пожалуй, смешно, — девушка невесело усмехнулась. — Зато Мальвин получил по заслугам.

— Уля…

— Он мне сказал, что если бы не брат, мы бы уже встречались, и плел о том, какая я милая и понятливая. Что все дело в Лешке и в мужском кодексе дружбы, и я поверила. Такая дура! Фаня, извини, если сможешь. Мальвин и правда редкий козел.

Я дернулась было подойти, но Ульянка качнула головой.

— Не надо, Чижик, не сейчас. Иначе я разревусь, и Артему придется меня от тебя отрывать. А я не хочу вам мешать.

Она развернулась и пошла, почти побежала по аллее. Я смотрела ей вслед, а Сокол обнимал меня за плечи, словно боялся от себя отпустить.

— Чиж, пошли домой, — поцеловал в затылок. — У вас еще будет время объясниться. Мне кажется, она права, сейчас ей лучше побыть одной.

На этот раз мы с Артемом не торопились домой. Может потому, что нам было о чем поговорить, а может потому, что предвкушали возвращение. Я больше не просила его не касаться меня, и мы несколько раз останавливали машину у обочины, чтобы увлечься друг другом. Я сама трогала своего Сокола — гладила руку на руле, смотрела на серьезный профиль и целовала, целовала, когда становилось невозможно терпеть.

— Фанька, ты у меня, как яблочко! Так и хочется съесть!

— Так съешь! — я первой выскочила из машины и попятилась к подъезду. Широкая улыбка не сходила с лица. Парень, ступающий вслед за мной, был настоящим красавцем. Моим сероглазым охотником, поймавшим верткого чижика, и мне нравилось чувствовать на себе его прицельный взгляд, в котором читались нежность и желание. Сумасшедшее сочетание, способное растопить любое сердце.

— Ох, допросишься, Чиж… Смотри не сядь в сугроб, как в прошлый раз, не то закидаю снегом!

— Ой! — и сама не заметила, как налетела спиной на какую-то старушку. Старушка оказалась старой знакомой — той самой Мюллером Петровной, когда-то впустившей незнакомую девчонку в подъезд жилого дома в переулке Федосеева, и конечно, меня узнала. Воззрилась удивленно на нас с Соколом, пряча пакет с молоком и батон под мышку темной шубейки.

— А ты что же? С ним, что ли? — задала нескромный вопрос, сочтя ненужным лишнее приветствие. — С нашим футболистом?

Ну и старушки! Все одинаковы! До чего же любопытный народ!

Я пожала плечами, улыбаясь женщине:

— Здравствуйте! Кажется, да, — оглянулась на Артема, который уже подошел и обнял меня. — Вот! — зачем-то добавила не без гордости, обнимая его в ответ.