Скрытое пламя (ЛП) - Линн К. С.. Страница 15

Она пожимает плечами, не выглядя обиженной,

— Могло быть и хуже. Она могла сказать, что мне надо сбросить парочку фунтов.

Я хмыкаю.

— Поверь мне, ты никогда не услышишь такое от женщин в моей семье, ты идеальна такая, какая есть.

Улыбка, появляющаяся на ее губах, говорит мне о том, что я выбрал правильные слова.

Мой дядя отодвигает для нее стул, прежде чем у меня появляется шанс.

— Что я могу предложить вам выпить? — спрашивает он. — Камилла делает потрясающую «Маргариту».

— «Маргарита» звучит отлично. Спасибо.

Дядя переключается на меня.

— Как обычно?

Я киваю.

— Одно «Модело» и одна «Маргарита» скоро будут.

Как только он уходит, СиСи открывает свое меню, просматривая несколько страниц. Я даже не тружусь открыть свое, потому что всегда беру одно и то же.

— Понятия не имею, что это все такое.

Я качаю головой, все еще с трудом осознавая подобное.

— Как тебе удалось всю жизнь прожить в этом городе и не попробовать мексиканскую кухню?

Она пожимает плечами.

— Мы не часто ели вместе всей семьей, а если такое бывало, то посещали загородный клуб.

Вполне ожидаемо. Вероятно, она росла, питаясь деликатесами, которые стоят больше, чем я зарабатываю за месяц.

— Что ты порекомендуешь? — спрашивает она.

— Флаутас, — отвечает моя тетя, подходя к нашему столу. Она ставит перед нами наши напитки вместе с корзиной с чипсами и сальсой. — С Флаутас (прим. пер. традиционное блюдо мексиканской кухни - лепешка с различными начинками, свернутая в виде трубочек) ты никогда не прогадаешь.

— Хорошо, тогда это и возьму, — говорит СиСи, закрывая меню.

Моя тетя берет оба меню, зажимая их под мышкой.

— И я уже знаю, что будет mi mijo, свое любимое. Тостадос де тинго (прим. пер. блюдо с соусом, соленым луком и измельченной курицей, подается на хрустящей лепешке), — она треплет меня за щеку, прежде чем уйти.

СиСи наклоняется над столом и похлопывает меня по другой щеке.

— Mi mijo, — она произносит слова неправильно, но все равно смеется.

Я хмыкаю, нисколько не удивляясь.

Ее сексуальные губки обнимают трубочку, когда она делает глоток своего напитка. Мой член твердеет, пока я представляю, как эти же губы ласкают мой...

— У тебя большая семья? — спрашивает она.

Прочищая горло, ерзаю на стуле, пытаясь облегчить давление в джинсах.

— Четыре брата, девять теть и дядь, и даже не спрашивай, сколько кузенов и кузин.

— Четыре брата? — пищит она.

Киваю.

— И ни одной сестры?

— Неа.

И слава богу. Мне хватило детства в окружении кузин.

— Бедная твоя мама, особенно если они хоть немного похожи на тебя, — подначивает она.

— Я ее любимчик.

Посмеиваясь, она закатывает глаза.

— Сколько твоим братьям?

— Двадцать четыре, двадцать один, восемнадцать и шестнадцать.

— Ты самый старший?

— И самый мудрый.

Это приносит мне еще одну милую улыбку.

— Чем занимается твоя мама?

— Убирает дома, и время от времени помогает здесь. А так же посещает колледж, чтобы стать учителем.

— Вау, — говорит она, впечатленная. — Определенно звучит, как супер мама.

— Так и есть.

Я очень сильно уважаю свою маму, и рад, что после всего того, что она принесла в жертву ради нас, я в состоянии отправить ее учиться, чтобы она смогла делать то, что всегда хотела.

— А твой отец?

Мои мышцы напрягаются, ненависть кипит в крови.

СиСи морщиться, выражение лица смягчается.

— Больная тема?

— Больше похоже на запретную, — говорю я, умудряясь говорить спокойно.

— Поняла.

— А как насчет тебя? — спрашиваю я. — Братья, сестры?

— Неа. Единственный ребенок.

Информация меня совсем не удивляет.

— В большинстве случаев это было здорово. У меня была любовь и внимание родителей, особенно отца, — говорит она, задумчивая улыбка появляется на ее губах. — Но я росла со своей лучшей подругой Эмили, которая тоже была единственным ребенком, и мы всегда были больше похожи на сестер. Поэтому я не была полностью одинока.

— А что насчет твоего бутика?

— А что с ним?

— Как давно ты им владеешь?

— Почти три года, и все идет даже лучше, чем я представляла, — говорит она, с гордостью улыбаясь.

Ей и следует гордиться. Если и есть что-то, что я узнал благодаря этому ресторану, так это то, что владеть собственным бизнесом - непросто. Быть такой молодой и успешной - это восхитительно, но меня подобное не удивляет, ни когда дело касается ее. По ней можно сказать, что она управляет каждым аспектом своей жизни.

— На самом деле, я на полпути к расширению. Рано утром у меня встреча в банке по поводу кредита для моей мужской линии. Если будешь милым, я, возможно, позволю тебе быть моделью.

— Нет уж, черт возьми, спасибо.

Мой менее чем восторженный ответ заставляет ее разразиться смехом, прекрасная мелодия, заставляющая меня почувствовать нечто незнакомое.

— А название, — интересуюсь я, — почему «Кенсингтонский дворец».

Выражение ее лица смягчается, глаза темнеют от боли.

— Мой отец всегда называл меня принцессой и говорил, что наш дом был моим дворцом, — она пожимает плечами, но я не пропускаю, как она с усилием сглатывает. — Это мой способ сохранить частичку папы в своем магазине. Он умер до того, как смог его увидеть.

Я вспоминаю, как мы стояли перед цветочным магазином, и как она практически вздрогнула, когда я назвал ее принцессой. Теперь я чувствую себя самым большим идиотом в мире.

— Как он умер?

Начинаю сожалеть о своём вопросе, когда боль в ее глазах становится глубже.

— Как насчёт того, чтобы сегодня вечером поместить разговоры о наших отцах в запретную зону? — предлагает она.

Я поднимаю пиво, наклоняя его в ее сторону.

— Справедливо, Bella.

Она прищуриваются в раздражении.

— Зачем ты это делаешь?

— Делаю что?

— Называешь меня неправильным именем. Хочешь, чтобы я бросила чипсы тебе в лицо?

Ухмыляясь, я потираю челюсть и решаю сжалиться над отсутствием у нее знаний.

— Я называю тебя Bella, потому что это ещё один способ назвать тебя красивой на испанском.

— Ой, — она прочищает горло и застенчиво смотрит на меня. — На случай, если ты не заметил, я полный профан в испанском.

Я смеюсь и молчу, решая не говорить, что я это определённо заметил.

— Подожди секундочку, — снова говорит она, — Ты назвал меня Bella в тот день около цветочного, когда мы ругались.

— И?

— А это значит, ты даже тогда думал, что я красивая.

Хмыкаю в ответ.

— Я подумал, что ты красива ещё в самую первую ночь, когда нашёл твою наполовину прикрытую попку, торчащую в воздухе, пока ты спасала ту чёртову сумку. Нелепая, но красивая.

На ее лице отражаются разные эмоции, и от одной ее улыбка тускнеет.

— Ладно, Пожарничек. Настало время для правды.

Я поднимаю бровь.

— Эта чёртова сумка была последним подарком моего отца, — говорит она. — Он сделал на ней гравировку, и я не собиралась бросать ее.

Вина скручивает мой желудок в узел, когда я осознаю, насколько сильно ошибался на ее счёт.

Удерживая ее взгляд, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.

— Хорошо. Признаю. Я мудак. Я недооценил тебя и ситуацию.

Она поднимает подбородок.

— Да, так и есть.

— Мне жаль.

— Извинение принято.

— Но...

Она выпрямляет спину.

— Что ты имеешь в виду под «но»? Ты не можешь закончить извинение словом «но».

Локтями опираюсь на стол, когда наклоняюсь ближе.

— Я понимаю, почему ты не хотела бросать ту сумочку. Но эта вещь не будет иметь значения, если ты погибнешь.

Мысль о том, что могло бы случится с ней, если бы пожар был более серьезным, заставляет меня испытать физическую боль. Я видел, как выглядит обугленное тело, и надеюсь никогда не увидеть подобное, особенно если дело касается ее тела.

— Пообещай, что никогда снова так не сделаешь, СиСи. Нет ничего важнее человеческой жизни, и, уверен, если бы твой отец был здесь, он бы сказал то же самое.