Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин. Страница 77

Ты сейчас так близко — просто нелепо, что ты не можешь приехать на пару дней. Надеюсь, у тебя будет настроение. Надеюсь, сыщется и время. Мне бы так хотелось видеть тебя здесь, и ты знаешь, что родителям хочется тоже. Дорогой, мне очень понравились рисунки, я страшно горжусь тобой и могу даже выдержать мысль, что ты уедешь от меня на столько месяцев, чтобы все это построить. Папа восхищен тоже. Мы все время только о тебе и говорим.

Будь счастлив, родной. С любовью Энн».

Гай набросал телеграмму Кларенсу Бриллхарту, управляющему клуба «Пальмира»: «Обстоятельства не позволяют принять заказ. Искренне сожалею, глубоко благодарен Вам за помощь и поддержку. Подробности письмом».

Он вдруг стал прикидывать, какой проект они возьмут взамен, — подражание Фрэнку Ллойду Райту Уильяма Харкнесса и Компании? Или еще хуже, подумал он, пока диктовал телеграмму по телефону: правление может попросить Харкнесса заимствовать что-нибудь из его, Гая, идей. И Харкнесс, разумеется, не преминет.

Он телеграфировал Энн, что прилетит в понедельник и пробудет несколько дней. И поскольку существовала Энн, он даже не удосужился поразмыслить, через сколько месяцев, а может, и лет, подвернется другая такая работа, как «Пальмира».

6

Тем вечером Чарльз Энтони Бруно валялся на кровати у себя в номере в Эль-Пасо и пытался пристроить золотую авторучку поперек своего довольно тонкого, вогнутого носика. Он был слишком возбужден, чтобы лечь спать, но не чувствовал в себе достаточно бодрости, чтобы спуститься в какой-нибудь бар по соседству и поглазеть на то, что творится вокруг. Весь день он глазел на то, что творится вокруг, и пришел к выводу, что в Эль-Пасо ничего особенного не творится. Большой Каньон его тоже не особенно потряс. Зато все больше занимала мысль, возникшая позапрошлой ночью в поезде. Жалко, что Гай тогда утром не разбудил его. Не тот парень Гай, само собою, чтобы в таком деле на него рассчитывать, но Гай просто ему понравился, чисто по-человечески. С Гаем стоит знаться. Кроме того, Гай забыл свою книгу, и следует ее вернуть.

«Вжик, вжик, вжик», — зудел вентилятор на потолке: из четырех его лопастей одной не хватало. Если бы все четыре были на месте, подумал Бруно, тут было бы чуть попрохладнее. В сортире один кран подтекал, у бра, висевшего над кроватью, вылетел зажим, так что оно болталось наперекосяк, а дверцу стенного шкафа усеивали отпечатки пальцев. И еще утверждают, что это лучшая в городе гостиница! Почему в любом гостиничном номере вечно что-нибудь да не так? Если случится ему отыскать такой номер в гостинице, где не к чему будет придраться, он купит его, будь то хоть в Южной Африке.

Бруно присел на краешек кровати и потянулся за телефоном.

— Гони междугородный, — Бруно устремил невидящий взгляд на грязно-красноватый след, впечатанный его башмаком в белое стеганое покрывало. — Грейт-Нек, 166 Дж… Ну да, Грейт-Нек, — он подождал. — Лонг-Айленд… В Нью-Йорке, дубина, слышал такой?

Не прошло и минуты, как он говорил с матерью.

— Ну да, я. Так ты в воскресенье выезжаешь? Тебе легче… Да, ездил на муле, ездил. Вымотался до чертиков… Ну да, каньон видел… Ничего, но цвета какие-то пошлые… Ну, а у тебя как?

Он захохотал. Сбросил башмаки и завалился на кровать вместе с телефоном, не переставая смеяться. Она рассказывала, как пришла домой и обнаружила Капитана в обществе двух ее приятелей — мужчин, с которыми познакомилась накануне вечером: те заскочили повидаться, подумали, что Капитан — ее отец, и наговорили кучу ужасных вещей.

7

Приподнявшись на постели, Гай разглядывал письмо, надписанное карандашом.

— Представляешь, мне осталось один только раз разбудить тебя перед тем, как ты опять уедешь надолго, — сказала мать.

Гай просмотрел всю стопку и выбрал письмо из Палм-Бич.

— Может, мама, и ненадолго.

— Когда у тебя завтра самолет?

— В час тридцать.

Она наклонилась и без особой нужды принялась подтыкать одеяло в ногах кровати.

— У тебя, наверное, не будет времени заскочить к Этель?

— Да что ты, мама, время найдется.

Этель Питерсон дружила с матерью с незапамятных времен. Она давала Гаю первые уроки музыки.

Письмо из Палм-Бич было от мистера Бриллхарта. Гаю поручали строительство. Бриллхарт даже убедил правление насчет вентиляционных башенок.

— Сегодня я сварила хороший крепкий кофе, — возгласила мать с порога. — Хочешь завтрак в постель?

Гай улыбнулся в ответ:

— Еще бы!

Он внимательно перечел письмо мистера Бриллхарта, положил его обратно в конверт и медленно разорвал на клочки. Потом распечатал другое письмо: листок, покрытый карандашными каракулями. Подпись с пышной завитушкой заставила его улыбнуться опять: Чарльз Э.Бруно.

«Дорогой Гай!

Пишет тебе твой приятель по поезду — помнишь? Тогда вечером ты оставил книгу в моем купе, а в ней техасский адрес, который, надеюсь, не изменился. Книгу высылаю. Кое-что из нее прочел — никогда не думал, что у Платона так много разговаривают.

Было приятно отобедать с тобой тем вечером — надеюсь, мы и впредь будем друзьями. Было бы чудно встретиться в Санта-Фе — если ты вдруг надумал, пиши: Отель Ла-Фонда, Санта-Фе: мы там будем еще по крайней мере недели две.

У меня никак из головы не выходит наша мысль о двойном убийстве. Уверен, это можно осуществить. Не могу передать словами, как я верю в эту идею. Знаю, однако, что тебе это неинтересно.

Зато мне интересно — что у тебя с женой? Пожалуйста, ответь поскорее. В Эль-Пасо я потерял портмоне (его сперли в баре прямо у меня под носом) — а больше ничего примечательного не случилось. Извини, но Эль-Пасо мне не нравится.

Надеюсь на скорую весточку.

Твой друг Чарльз Э.Бруно.

P.S. Жаль, что я проспал и не проводил тебя тогда утром. Ч.Э.Б.»

Письмо Гаю даже понравилось. Приятно было сознавать, насколько Бруно откровенен.

— Овсяные хлопья! — Гай счастливо улыбнулся матери. — На Севере никогда не подают овсяные хлопья к яичнице!

Он надел любимый старый халат, слишком теплый для такой погоды, и снова устроился на кровати с «Меткалф-Стар» и с подносом на шатких ногах, где стоял его завтрак.

Потом принял душ и оделся, будто его ожидали дела; однако никаких дел не было. Картрайтов он навестил накануне. Можно было встретиться с Питером Риггсом, другом детства, но Питер теперь работал в Новом Орлеане. Что-то поделывает Мириам, поинтересовался Гай про себя. Наверное, красит ногти на заднем крыльце или играет в шашки с какой-нибудь соседской девчонкой, которая обожает ее и хочет быть такой, как она. Мириам никогда не впадала в уныние, если задуманный план не удавался. Гай закурил сигарету.

Снизу раздавалось тонкое, непрерывное треньканье — мать или кухарка Урсулина чистили серебро и бросали ложки, вилки и ножи по одному в общую кучу.

Почему он прямо сегодня не улетел в Мехико? Ведь знал же, что последующие двадцать четыре часа, заведомо праздные, будут протекать скверно. Вечером снова явится дядя, а возможно, и кто-нибудь из друзей матери. Все хотят встретиться с ним. С тех пор, как Гай в последний раз был дома, «Меткалф-Стар» опубликовала столбец, посвященный ему и его трудам, поведав об успехах в учебе, о Римской премии, которой он не смог воспользоваться из-за войны, о магазине, который он спроектировал в Питтсбурге, и о маленьком изоляторе, пристроенном к больнице в Чикаго. В газете все это смотрелось впечатляюще. Помнится, он даже почувствовал себя важной персоной в тот унылый нью-йоркский день, когда получил вырезку в письме от матери.

Он внезапно ощутил потребность ответить Бруно и сел за письменный стол, но, взяв перо в руки, понял, что писать решительно нечего. Он представлял себе, как Бруно в ржаво-коричневом костюме, с фотоаппаратом через плечо карабкается в Санта-Фе на какую-нибудь гору, скалит на что-нибудь свои скверные зубы, неверными руками вытаскивает камеру и нажимает на кнопку. Бруно с многими сотнями шальных долларов в кармане сидит в баре и ждет свою мамочку. Что может он написать Бруно? Гай закрыл авторучку и положил ее обратно на стол.