Оторва: Страсть без запретов - Снежин Эдуард. Страница 8

Мы шли на поляну, полную цветов, девушка отыскивала в высокой траве кузнечиков и носилась за бабочками. Когда я в первый раз увидел донского кузнечика, то поразился его размерам. Он был раза в три крупнее нашего, уральского.

— Да какой это кузнечик! Это настоящая саранча, — хмыкнул я.

— Ой, ты прав, — согласилась Лариса, — только они здесь… домашние, не собираются в стаи. А дикая саранча, представляешь, я видела их…

— Жутко?

— Жутко. Сидят тучами на траве и кустах, все листья объели.

Девушка расправила кузнечику лапки, осторожно подрыгала ими и выпустила зеленого конька в траву.

— Ух, как люблю бабочек ловить, — ловко подсекла она сачком порхающую красотку с белыми крыльями и синей каемкой по краям. — Я раньше собирала их в гербарий, а потом стало жалко сушить их на иголках, просто ловила, разглядывала и выпускала.

— Сколько лет тебе было тогда?

— Тринадцать.

«А потом ты вернулась домой и вмиг прыгнула из детства во взрослую жизнь, тебя саму поймали, как бабочку», — подумал я, но вслух ничего не сказал.

— Я знаю, о чем ты вспомнил, — усмехнулась она. Высоко подпрыгнула, потом поднесла ладонь к губам и дунула, отпуская на волю присмиревшую летунью.

С выпяченной почти под прямым углом мощной задницей, она очень напоминала зрелую, налитую жизненной силой кобылицу, мне показалось даже, что сейчас она призывно заржет и поскачет по ковылям, а я с восторгом возбужденного жеребца побегу догонять ее и сольюсь с буйной огнедышащей стихией.

— Что ты! Тут предки рядом, — охладила она меня. Не раз потом поражался я тому, что она мгновенно и точно угадывает мои мысли.

Как-то я слышал, что у женщин гораздо больше развито правое полушарие — интуитивное, и большой вопрос, что вернее: мужской разум или женское подсознание?

Глава 11

На пятый день разразился скандал. Ранним утром я не обнаружил рядом с собой согревающее Ларисино тело. «Рано еще, — зябко поежился я от предутренней речной прохлады. — Но где Лара?»

Выбрался из палатки. Тихо, кругом никого. Пошел наугад вдоль берега. Метрах в трехстах заметил: между деревьями мелькают блики костра.

Я приблизился.

Лариса, в одном купальнике, королевой восседала на бревнышке и цедила из горлышка портвейн. У ее ног возлежали пажи, пацанье шестнадцати — семнадцати лет, трое. Они гладили ее ступни, а один уже подбирался по бедру к вожделенному месту.

Сердце заколотило, того и гляди, выпрыгнет из груди, я схватил подвернувшийся под руку дрын и шагнул к костру.

Наверно, вид мой был ужасен. Парни мигом убрали свои руки, Лариса отбросила бутылку, вскочила с королевского трона, ухватила меня за руку, и мы молча удалились.

Позже я узнал, что парни приняли меня за ее отца, иначе поединка было бы не избежать.

— Сука! — не вынес я. Она промолчала.

Мы вернулись к палатке. Я потянул ее внутрь, но она вырвала руку:

— Проветрюсь на воздухе, не бойся, не уйду.

Я лежал, стиснув зубы. Хорошо, что она вышла, иначе я сказал бы ей и не такое. А тут родители, совсем рядом.

Вдруг что-то звякнуло, и я услышал громкий голос Ларисиного отца:

— Ты что, оборзела?

Я выглянул из палатки.

Запасы вина Владимир держал в рюкзаке у своего изголовья. Дочка просунула руку под край палатки и вытянула из рюкзака бутылку. Но, пьяная, неосторожно задела другие. Хранитель святой жидкости вмиг проснулся, схватил воровку за руку, и сейчас из-под палатки торчала одна его голова.

Лариса, однако, вырвалась и, заплетаясь языком, возразила:

— Тебе что, для дочери родной жалко? Да?

Она отошла на защитную дистанцию и, ловко просунув пальцем пробку внутрь, приложилась к горлышку.

Отец, который уже вылез из палатки, очумело смотрел на алкающую дочь.

На шум проснулась мать и, оценив обстановку, с криком набросилась на меня:

— Вы там запились, в городе, не просыхаете!

— Я трезвый, посмотри! — пытался обороняться я.

— Значит, девочку приучил, без пьянки она с тобой спать не будет!

Этого оскорбления я не мог стерпеть:

— Ну это слишком! Оставайтесь со своей девочкой, я уезжаю!

— Никто тебя и не держит! — вспыхнула «теща».

Всеобщая ссора, спровоцированная Ларисой, разбила призрачную гармонию согласия.

Рубикон был перейден, отступать было некуда.

Отец хмуро молчал. Лариса, выглотав почти всю бутылку, забралась в палатку и рухнула животом на матрац. С великой грустью смотрел я на выдающуюся задницу, которую, похоже, не придется больше проминать своим передком.

Владимир осторожно увел жену к автомобилю, слышно было, как машина заурчала и скрылась за кустами.

«Нормальный мужик, — подумал я, — наверно, предоставляет мне возможность попрощаться с Ларисой». Но проститься можно было только с бесчувственным телом.

Я решил плюнуть на все, собрать нехитрые пожитки и молча уехать — остановка автобуса была всего в километре от нашего лагеря.

«Уже не нашего», — поймал я себя на мысли. Вспомнив, что в трудные минуты жизни меня выручала физкультура, решил все же, пока проспится Лариса, пробежаться до сельского поля, километров на семь, пару дней назад я уже совершал такую пробежку.

Быстро натянул спортивный костюм, кроссовки.

Свежий утренний воздух от реки, живописные извилины Дона, убегающие в таинственные дали; кустарники, благоухающие распустившимися почками, а дальше — равнины с пестрыми коврами цветов, зеленеющие поля, небеса до горизонта. Ко мне возвратилось душевное равновесие.

«Что ж, придется закончить наш любовный марафон. Чем раньше, тем лучше. Знакомы месяц, а сколько обморочных стычек. Если так и дальше? А я привяжусь к ней… Ведь буду все терпеть и прощать! А конец все равно наступит, только отрываться будет еще больней».

Я увлекся в ту пору познанием тайн человеческой психики, серьезные ученые объясняли любовь проникновением и слиянием двух биологических полей партнеров.

Как трудно выживать тому из дуэта, чьи полевые связи оказались вдруг разорванными без немедленного замещения на новые!

Оголенные концы растерзанного поля притягивают злых демонов виртуального мира, которые устремляются в незащищенную душу и пожирают ее.

Тяжко, как тяжко!

Я вернулся неспешным шагом, обдумывая переживания.

Лариса уже проснулась и успела искупаться — с купальника еще стекали струйки воды. Прекрасная нимфа сидела на нашем любимом бугорке, у реки.

— Привет спортсменам! — помахала она мне рукой.

Я хмуро промолчал.

Она поднялась и мокрой лягушкой прыгнула ко мне, прильнула.

— Холодно! — дернулся я.

— Сейчас будет жарко.

Она достала припрятанную в траве бутылку вина, в ней плескалось больше стакана.

— Твоя птичка принесла тебе в клювике.

Я выпил. Полегчало.

Лариса за руку подвела меня к палатке, затолкнула в нее и стремительно сорвала с меня и с себя одежду.

Потом толкнула на спину и уселась сверху.

Я снова целиком оказался в ее власти.

Потом сразу захотелось есть. Мы разогрели на костре банку тушенки с гречкой и позавтракали.

— Они сейчас вернутся, — сказал я, — не смогу без ненависти смотреть на твою мать.

— А ну их! — махнула рукой Лариса. — Пошли на Дон, здесь недалеко такие пляжи посреди реки! Давно хотела тебе показать.

Мы продрались сквозь густые заросли, как будто специально скрывающие от людей сокровенные красоты природы, и я обалдел.

Дон в этом месте раскрылся широкой поймой, огибая с обеих сторон огромный песчаный остров. Река распадалась тут на ручейки, образуя островки поменьше, в их заводях виднелись коврики из белых цветов и зеленых листьев кувшинок, вся картина излучала удивительно чистый свет и сияла неземной красотой.

Утренняя ссора казалась ненужным далеким прошлым.

Мы замерли, прижавшись друг к другу, и ощутили, как в нас переливается вечность…

Потом мы поплыли на остров. Лариса набирала полный рот воды и отфыркивалась, пуская фонтанчики.