Лоханка - Калашников Сергей Александрович. Страница 40

Так, говоришь, гранатомёт Таубина тебе нужен с тридцатисемимиллиметровым снарядом вместо гранаты? Надо же, какие извивы мысли у тебя случаются! Ладно, помогу – ты меня на добрые мысли наводишь. Я ведь, признаться, не верил, что мою пушку воспримут всерьёз. Однако опыт боевого применения со счетов не скинешь – некуда нашим разумникам было деваться под давлением подобных аргументов.

Нет, ни расчётами, ни конструированием Василий Гаврилович не занимался. Он поручил это людям из своей команды, чётко поставив задачи по частям. А потом были определены всего несколько моментов: рекомендации по доработке канала ствола зенитки, навеска вышибного заряда и жёсткость пружины. Таубин и не думал капризничать. Едва увидев эти цифры, он внёс в конструкцию изменения. А у меня кроме осколочного появился и зажигательный вариант боеприпаса. Увы, снаряд с дистанционной трубкой теперь оказался недоступен, а бронебойные при таких скоростях совершенно неэффективны. Разве что кумулятивные… но о них в эту эпоху я ничего не слышал. Откуда взялись бронебойные снаряды для тридцатисемимиллиметровок? Так они были всегда, просто мне про них никто не доложил. Более того – этот калибр ещё недавно считался основным для противотанковой артиллерии. Я ведь знакомился с вопросом на зениточном заводе… пошутили со мной тамошние конструкторы.

Но про перевод гранатомёта на ленточное питание я опять напомнил – время магазинов уходит в прошлое.

Забавно это осознавать, но после вмешательства ребят из команды Грабина, автоматический гранатомёт кардинально подешевел – количество деталей в нём уменьшилось, а самые дорогостоящие из них стали заимствованными от серийных изделий. Но на вооружение его опять не приняли. Вернее, отбоярились, пообещав закрывать глаза на закупки его для автобатов.

Глава 11. Запрягли

Зима с тридцать девятого на сороковой год была тревожной – финская армия оказывала нешуточное сопротивление. Это, судя по разговорам. Газет же я не люблю. Но есть вопросы, в изложении которых и они не могут врать или молчать. Тот факт, что боевые действия длились не один месяц в то время, как противостоящая нам страна очень мала, дал мне понять – не так уж сильно изменилась история по сравнению с той, которую я изучал в школе. История мира, в котором я когда-то жил. Нет, деталей я как не помнил, так и не помню, однако, впечатление сходное.

Тепло в наши края в этом, сороковом году пришло рано – картошку мы посадили в апреле. Я с удовольствием предавался обычным мирным заботам, подкрашивая оконные рамы, мастеря на кухне вешалку для половника, поправляя столб в изгороди. На работе занимался приведением в порядок конструкторской документации – оформлял эскизы и проверял чертежи, уточнял спецификации и лаялся с технологом из-за небрежно оформленных технологических карт. От звонка до звонка.

Завод, кроме обычных работ на пришедших для ремонта судах, гнал понтоны для наведения наплавных мостов и быстро собираемых паромов, легкие буксиры, возимые на трейлерах – мы с Федотовым достаточно легко разработали эти немудрёные приспособления, порадовавшие армейские инженерные службы. Делали и комплекты частей настилов этих мостов и паромов, якоря для их фиксации и прочие очевидные вещи. Гусеничные транспортёры тоже делали ритмично. Скажем, плавающих самоходных артустановок ровно четыре штуки каждый месяц. Моток тоже четыре, бранзулеток и «сараев» по шестнадцать, а ещё штабные машины, ремонтные летучки с подъёмными кранами, бранзулетки под восьмидесятидвухмиллиметровые миномёты, сараи с пулемётом ДП на турели над пассажирским местом в кабине, но с необшитым изнутри кузовом – считай, чисто транспортный вариант. Число модификаций вездеходов было так велико, что я часто путался, пытаясь их сосчитать.

Тут и приехали ко мне в гости Кобыландыевы всей семьёй, то есть с обеими дочерьми. У нас как раз Волга готовилась разливаться. Подъём воды только начался и мост на Мурне разобрали. Мы со старым товарищем не разговаривали ни о чём важном – ухаживали за садом, рыбачили, обсуждали фильмы, вышедшие на экраны в последнее время, и книги Майн Рида.

– Когда? – спросил он меня и посмотрел тревожно. Мы были одни на берегу и любовались сквозь прозрачную воду на рыбок, игнорирующих червей, извивающихся на крючках перед их носами.

– Двадцать второго июня сорок первого года, – ответил я уверенно.

– В прошлый раз ты назвал только год, – напомнил он о Халхин-Голе. – Мне приказано развернуть бригаду в корпус к осени этого года. Советуй.

– Сначала расскажи о Финской, – притормозил его я. – Ты ведь с первого дня до последнего её прошёл.

Кобыланды вздохнул и кивнул:

– Эх, Ваня. Очень плохая война. Раньше я не любил ватные штаны и телогрейки, теперь я их люблю. Твои МОТки мне не нравились, но в засаде, в секрете, в охранении или дозоре они хороши. В разведку всегда их посылаю – умельцы смогли на три поставить радиостанции… – он на секунду прервался, уловив мой укоризненный взгляд. – Всё, всё, перестал уводить разговор в сторону.

Так вот, трудно было продвигаться. Снег, правда, лежал неглубокий и морозило не слишком сильно, но у финнов давно все квадраты пристреляны, на деревьях сидят наблюдатели и корректируют огонь. Так мы сначала выпускаем МОТки, чтобы они дистанционными гранатами впереди себя местность расчистили от этих «кукушек». Потом на сараях подвозим стрелков, чтобы прочесали лес и помогли МОТкам оборудовать позиции для дежурства, а сами подтягиваем основные силы, тылы, улучшаем дорогу и, главное, со всех сторон себя охраняем, потому что их лыжники в любую щель готовы просочиться и стреляют они метко.

Странная война получалась – мы как бы наступаем, но занимаемся тем, что сами обороняемся вкруговую. Пока добрались до настоящей полосы укреплений – нам уже только и хватало людей на удержание дороги, а вперёд идти стало некем. Бригада растянулась, у соседей дела ещё хуже – ближние отстали а одна дивизия попала в окружение, другая пошла её выручать, но её рассекли и окружили, но по частям. Мы с места стронуться не можем – тоже отбиваемся, то там, то тут. Хорошо, хоть в мелких стычках не проигрываем. Почти десять дней потратили на то, чтобы пройти несчастные сорок километров. А тут ДОТы, ДЗОты. Мы их миномётами давить, но получается плохо. Только, вроде, замолчал – а чуть погодя опять оживает. Надежды на авиацию не оправдались – низкая облачность. Их артиллерия с закрытых позиций наши миномёты гоняет – благо, они сразу переезжают, как только отстреляются, но, всё равно не можем с места стронуться.

Поехал я просить танки. Те самые, с большими пушками, а мне и говорят: «Их всего четыре штуки и они заняты в другом месте». Тогда я стал просить самоходки – тоже не дали. А старые танки я и сам не взял – их подобьют и они нам только мешать станут. Зато батарею из резерва выпросил. Вот из неё мы в три дня и проломили оборону на участке шириной километра четыре. Потом вошли в прорыв и опять застпорились. Но тут наши самоходки справлялись – не такие тяжёлые укрепления там перед нами оказались. Миномётчики начинали обстрел, чтобы финны попрятались, а тут самоходчики и подтягивались, доделывать, так сказать.

Но не прошли мы – не успело командование подтянуть свежие силы, как нас начали атаковать, затыкая брешь. Не поверишь – сразу стало легче. Теперь ведь не нам засады и ловушки устраивают, а мы. Правда, ситуация запуталась окончательно. Кто кого окружил – непонятно, даже по форме не разберёшь – все в белом. Через четыре дня подтянулась свежая дивизия, а следом танковые роты двинулись в прорыв. Штук пять прошло одна за одной по десятку средних танков. Похоже, их снимали откуда-то и бросали к нам. А тут снегу навалило, ударили морозы, но это уже к нам особого касательства не имело – мы получили приказ охранять дорогу от нашей границы до самой линии Маннергейма, то есть делать то, с чего и начали. Но, знаешь, давление на нас со стороны финских лыжников ослабло, а крупных частей в поле зрения больше не появлялось. Только отбили несколько попыток перерезать прорыв, но артиллерия резерва так и оставалась в нашем распоряжении, а артиллерийский огонь корректировать у меня обучены все бойцы. И связью нас судьба не обидела. Маневр огнём получался отлично.