Проклятие Пифоса - Аннандейл Дэвид. Страница 37

Гальба покачал головой.

— Именно этим варп настолько опасен. Разумеется, они казались реальными. Но…

Каншель рухнул на колени. Его руки схлопнулись в мольбе.

— Но это происходит снова! Сейчас! Прямо сейчас! Прошу, умоляю, во имя Императора, скажите, что вы тоже это чувствуете!

Гальбу настолько поразило то, что слуга так бесцеремонно посмел перебить его, что не сразу нашелся, что ответить. И задержка эта вышла достаточно продолжительной, чтобы его собственная уверенность начала рассыпаться. Воспоминания о вкусе теней нахлынули на него с новой силой, ядом и греховностью. А затем нечто стало больше, чем просто воспоминанием. Вкус вернулся. Тени, что были темнее любого отсутствия света, протянули свои щупальца к его сущности. Воин попытался стряхнуть их, использовал разум как оружие против них. Он не был защищен от ментальных бесчинств варпа. И в том, что он испытывал, не было ничего реального.

Тени сильнее сжали хватку, проникли глубже. Они настаивали на своей реальности. Они взяли доводы Аттика о рационализме и разбили их вдребезги, оставив Гальбу открытым для их черной истины.

Неожиданно Каншель зажал уши руками.

— Нет, нет, нет, нет, — заскулил он. — Вы слышите? Слышите их?

Гальба слышал. Хотя тени туманили его чувства, некоторые ощущения обострились. Они были союзниками теней, новыми когтями варпа. Едва слышимые за тихими напевами колонистов, изнутри бараков слуг раздались приглушенные звуки. Люди бормотали во сне. Слова их были торопливыми, нечленораздельными, невнятными. Шум походил на скрежет камней, шелест бриза, шепот ночного ручья.

— Я слышу их, — произнес Гальба. Его собственные слова звучали глухо, словно сказанные сквозь облако свинца. Но, заговорив, он отчасти вернул себе способность к действиям. Сержант двинулся к дверям барака. Там его ждали новые тени. Они закручивались и извивались, готовые к броску. — Сколько?

— Все, — пробормотал Каншель.

Абсурд. Не могли сотни смертных одновременно разговаривать во сне. Гальба шагнул внутрь, оставив Иеруна у дверей.

Он сразу же увидел, что слуга действительно ошибался. Не все люди шептали. Некоторые бодрствовали. Свернувшись калачиком от ужаса на своих койках, они плакали. Но все остальные присоединились к ночному хору. Их слова были невнятными, но Гальба явственно слышал, что каждый человек начитывает разные литании. Голоса их накладывались друг на друга, боролись друг с другом, и с каждым мгновением на поверхность поднималось новое, отличное ото всех шипение. И словно внимая ему, преображалось бормотание, теряя человеческие черты. Оно больше не рождалось в голосовых связках и не срывалось с губ людей. Оно словно обрело собственную порочную жизнь, превратившись в скребущие хриплые звукоформы, что увивались вокруг слуха Гальбы — змеиные чешуйки, сплетающиеся воедино. Они притягивали тени. Тьма сгущалась. Сержант начал задыхаться. Стонущий, хрипящий, хихикающий хор звучал настойчивее, но все еще не громче могильной тишины. Осколки соединялись и сливались, соединялись и смеялись. Как и прежде, воин ощущал, как нечто сокрытое маячит за горизонтом здравомыслия подобно далекому миражу. Недостаточно того, что на него обрушилась истина, сотканная из выпотрошенных умов и оскверненных трупов. Недостаточно было просто ощущать присутствие истины, давящей на разум подобно растущей опухоли. Он должен был узреть саму природу этой истины. Услышать, что она говорит. Узнать, о чем она возвещает.

В глазах сержанта потемнело. Его зрачки словно заволокла мембрана, тонкая и цепкая, пронизанная алыми венами, словно мышца. Скользкая истина подползала ближе. Гальба уже различал ее. У нее было имя. И за именем этим таился разум. В его глазах имя обрело форму, и формой этой было «Мадаил». Его ритм был подобен ударам змеиного сердца. Слово рвалось из его горла. Оно заставит произнести себя. И тогда захватит его себе.

«МАДАИЛ, МАДАИЛ, МАДАИЛ».

Гальба взревел. Он высвободил свой гнев ото всех цепей, ото всех слов. То был выброс незапятнанной ярости, и он разорвал мембрану. Расколол ночь надвое. Шепот сбился. Гальба схватился за цепной меч, высоко поднял его и позволил машинному рыку рассечь шептание.

— Проснитесь! — закричал он. — Именем Императора, проснитесь!

Шепот смолк. Тени отступили. Он снова мог дышать. Слуги очнулись и теперь сидели на койках и таращились на десантника. Люди были напуганы, но не он страшил их. Они не выглядели сбитыми с толку. На их лицах сержант видел печать общего кошмара.

Он развернулся и стремительно вышел из барака. Каншель все еще стоял на коленях. Слуга обмяк всем телом, но от истощения или облегчения, Гальба наверняка не знал.

— Не давай никому спать, — приказал сержант слуге. Теперь у Каншеля появится цель. Хотя он сомневался, что кому-то сейчас захочется спать.

Песнопения колонистов прекратились. На базе воцарилась напряженная атмосфера, словно буря еще не прошла, а только-только собиралась разразиться. Гальба направился прямиком к командному модулю. И не он один. Многие его боевые братья стягивались к центру базы. Он ощущал на себе их взгляды. Это было ожидаемо, ведь это он поднял тревогу.

Но не все легионеры смотрели на него. В резком свете фонарей базы их лица выглядели особенно мрачными. Железные Руки знали, что они на войне, но не понимали своего врага. Гальба видел, что он такой не один. Какая-то часть того, что атаковало его, коснулась и их тоже.

«Это не галлюцинации». Сержант настраивал себя на спор с Аттиком. Капитан просто так не воспримет эти слова. Гальба и сам не хотел произносить их. Они поднимали слишком много вопросов. Они подтачивали сам фундамент реальности, подрывали царствие истин, в следовании которым жил Империум. Но их необходимо было произнести. Только так им можно противостоять.

Аттик все так же стоял снаружи командного центра, словно не шевельнулся с тех пор, как Гальба и Даррас оставили его. Капитан стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Он был неподвижен, словно каменная колонна. На нем не было шлема. Его единственный человеческий глаз сверкал пламенем столь же холодным, как вечная тьма пустоты. Он взирал в ночь взглядом, преисполненным чистой машинной ненависти. Слова Гальбы умерли на его губах, когда он подошел ближе.

Говорить здесь нечего. Аттик все знал.

Капитан 111-й клановой роты X легиона обратил свой жуткий взор на Железных Рук.

— У нас есть враг на этой планете. Он нападает из теней. Выведите его на свет, — он развел руки, созданные лишь для убийства, — и я уничтожу его.

На рассвете что-то поднялось на поверхность.

Глава 11

ИЗБРАННАЯ ЗЕМЛЯ. ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ.

В ПОИСКАХ ПОКОЯ

Ночью тени пришли за Эрефрен. Нападение было внезапным и застало женщину врасплох. Все ее защитные меры были направлены на отражение атак из эмпиреев, но фильтры, сквозь которые она взирала на безумие, не могли защитить ее от той силы, что управляла тенями. Эта сила присутствовала на планете лишь отчасти, но ее влияние уже начало просачиваться сквозь барьеры и мучительно искажать реальность. Буйство варпа обретало на Пифосе фактическую форму. Оно еще не могло свободно шагать по поверхности планеты, но неумолимо приближалось. И авангард его уже был очень силен.

С растущей тревогой Эрефрен следила за развитием штормов в варпе. Безбрежный и вечно неспокойный океан разразился столь чудовищной бурей, что, даже просто созерцая ее, астропат рисковала всем. Источником возмущений был Мальстрем. Голодный, разъяренный внезапными притоками энергии, он распростерся до бескрайних горизонтов. Эрефрен разглядела несколько кораблей лоялистов, рискнувших нырнуть в этот кипящий котел. Все они потерпели неудачу. Некоторые погибли, и она ощутила их предсмертную агонию во всех деталях. Другие сгинули во вздымающихся волнах нереальности. Ей не хотелось даже думать о том, что станет с умами несчастных на борту, если эти корабли вообще когда-нибудь вернутся.