Молох (СИ) - Витязев Евгений Александрович. Страница 37

Оказывается, пока шла короткая перепалка Риты с коммунистом, Диня успел вырубить меня и включить нервно-паралитический газ, который может иметь непредсказуемые последствия. Если не смерть, то через нное время потерю памяти, вплоть до полной амнезии. Мне стало не по себе. Не проще было тупо убить? Но забвение хуже смерти. Больше всего я боялся, что позабуду Риту, забуду её лицо, ту вчерашнюю ночь, проведённую вместе, когда, казалось, целая планета дала нам незабываемый подарок, оставив нас и нашу любовь одних.

В итоге у Диньки патроны закончились быстрее и диггер скрылся за пределы бункера. Слава Богу, заживо замуровать он нас здесь не мог. Во-первых, уверен, Ден нас ещё встретит, чтоб лично отомстить, во-вторых, банально, двери закрываются со стороны Убежища. Я не стал лишь спрашивать у Риты одного: «Почему она вступилась за меня»? Самая чистая искренняя любовь способна превращать воду в вино и оставлять человека одного, прикованного к стене на растерзание орлам.

Вдвоём мы вышли из комнаты и проследовали дальше, по-прежнему находясь на чеку. Я поинтересовался, где тело Феликса, но Рита заверила, что он так и лежит мёртвый на втором ярусе. Напоследок я обернулся. Все ступени в крови, что не оставляло сомнений в том, что коммунисты с ледорубами больше на нашем пути не попадутся. В итоге через десять с лишним минут мы стояли у входа в тоннель, ведущего на поверхность. От пыточных камер пуще прежнего веяло холодом. Теперь я понимал, насколько может зайти человек. И переступить грани добра и зла, посылая Бога ко всем чертям. Конечно, нет никакого Творца, создавшего Вселенную и Землю, ни Вездесущего, обитающего в питерской подземке. Но не подразумевает ли Бог любовь? То, что отличает нас от зверей, мутантов, роботов, если те остались.

Мысли кружились у меня в голове, пока мы преодолевали маршрут тоннеля. Выше и выше, до самых звёзд. То и дело мне мерещился изуродованный труп Железного Феликса, ставшего на нашем пути. Но был на нём противогаз, скрывавший лицо. Рука одёргивает намордник и за место лица у того десятки копошащихся личинок, отчего кажется, что лик монстра постоянно меняется, находится в движении. Улыбка сменялась злостью, злость смирением. А газ тем временем продолжал действовать на меня. Ноги подкашивало. Я должен был идти, обязан, какая бы боль не сковывала меня.

Коттедж встретил нас успокоенным молчанием, как не так давно Преображенский. Я не выдержал и метнулся в туалет, в два шага преодолев расстояние, которое вчера не смог. Там же меня обильно вырвало, как будто кишки вышли наружу. Я отдышался. Память пока трезва. Ещё через какое-то время мне стало легче дышать.

— Что будем делать? — спросила Рита, глядя в камин, словно караулила там Феликса.

— То же, что я пытался сделать двумя месяцами ранее — поведать истину.

— Думаешь, она им понравится?

— Найдём для начала верных людей, Рита. Или придётся перебить их всех. Вот только, боюсь, меня не хватит на весь путь. Если всё пойдёт по первому сценарию, тебе придётся говорить то, что мы узнали здесь.

— Мы сделаем должное, милый — подошла ко мне девушка, нежно обняла.

— Какая глупая ирония получается — заговорил я снова, не в силах оторваться от своей судьбы. — В первый раз пытался вам всё рассказать, но потерял память то ли от Сирен, то ли ещё от кого (чего), а теперь во второй раз. Тьфу, блин!

И Рита засмеялась. Её смех разносился долго, оставался у меня в памяти как самая потаённая тайна в течение всего обратного пути. Тогда я увидел солнце. Впервые в жизни. Красивое и недосягаемое, за которое отдашь жизнь, чтобы глянуть на светило хотя бы разок. И звезда, как в позабытых сказках детства, оберегала нас от тварей, которых выплёвывали недра земли. На подходе к Питеру близ платформы Лаврики состоялась встреча с Денисом.

— Молох, ты понимаешь, что я должен сделать! — кричал Ден. И тогда я понял, что сейчас произойдёт, но ничего не мог поделать. Они не заслужили пощады, отняв у меня последнее. Вырвав у меня сердце, когда я держал умирающую Риту на руках. Когда девушка шептала, что вступилась за меня во имя любви. Я убью вас всех, проклятые вы твари! И метро зальётся кровью, как красный занавес, опустившийся перед моими глазами. Ткань воспламенилась и языки пламени нежно растеклись по моему телу, чтобы вернуть меня в реальность.

Когда я очнулся, передо мной стояли Белый Чулок, Ахмет и двое знакомых мне уже бойцов. Даже череп Йорика лежал за стулом; в квартире 58.

— Думаю, вам пригодится моя помощь — сказал Ахмет и сразу продолжил. — Я тут подумал: ну его московское метро! Может подождать. А вот братец ждать не будет. Я послал солдат, которых вы видели тогда со мной, по домам, но Пашка и Чума, чертюги этакие, вернулись. Не стану же я их обратно отправлять? Да и лишние руки не помеха.

Жаль, что тот паренёк, объяснявший мне про Будапештскую, не вернулся к Ахмету. У каждого своя дорога, свой крест, который нести по жизни. Чулок спросила про планы, и я ей ответил, что истину должны знать все. Но я чутка соврал. Кроме мести, клокочущей у меня в груди, я не ведал чувств. Как Ахмет, желавший воткнуть чего поострее в Вано.

— Ахмет, а как ты узнал, что мы здесь? — снял я напряжение.

Кавказец ответил взглядом на Чулок. Литовка кивнула в ответ и улыбнулась. Наверняка, не сдержалась, и поведала тогда, куда мы идём. Оно и к лучшему.

— Как нам быстро попасть в метро? — спросил я.

— Проспект Славы — во весь рот растянулся Ахмет в улыбке. — И поверьте мне на слово: люди со Славы — никакая, мать моя женщина, ни легенда!

ЧАСТЬ II. ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА

Глава 9. НА ПУТИ К СЛАВЕ

Дома-побратимы 72 и 23, стоящие параллельно друг другу по Бухарестской улице, считаются в Питере одними из самых огромных жилищ, если вообще не возглавляют пальму первенства. Длинной больше полукилометра, сооружения занимают почти три трамвайные остановки. Тысяча девятьсот квартир на два дома. Мы прошли под аркой сооружения номер 23, граничащего с домом по Белы Куна. Того самого, в котором некогда жил президент матушки Расеи и где я постиг истину при помощи так и оставшимся мне непонятным изобретения. Безумное время порождает безумных, но гениальных учёных.

— Здесь должна быть «Пятёрка» — кивнул Ахмет в сторону дверей, частично покрывшихся зелёным мхом.

— Что за «Пятёрка»? И откуда тебе знать? Ты же дальше «Электросбыта» не заглядывал — засыпывал я вопросами как преподаватель нерадивого студента.

— Продуктовый магаз, неужто не слышал? — ответил за кавказца Пашка. Вообще, если сравнивать Пашку и Чуму, (местных, как мы называем тех, кто пережил войну в городе в не пределах метро) то один являлся антиподом другого. Если Пашка — отличный боец с подвешенным языком, то Чума — тёмная лошадка, напичканная комплексами Фрейда. Молчаливый, стеснительный, зажатый в себе.

— Допустим — отвлёк я себя от мыслей.

— Ну, и у нас была карта довоенного Питера — продолжил боец. — Нам не разрешили её брать, когда мы покидали «Радиус». Но мы с Ахметом изучили её вдоль и поперёк. Конечно, не всю, в основном район Купчино.

— Ясно — махнул я рукой в сторону магазина. — Перекусить нам не помешает. Сколько нам там идти до Славы?

— Полтора километра — буркнул Чума. По-моему, то были первые слова паренька за всё время. Теперь же мы его голос вряд ли услышим в ближайшие день-два.

Дверь оказалась закрытой. Мало того — замурованной благодаря толстому слою мха. Белый Чулок, убедившись, что у Ахмета ещё полным-полно оружия, достала свою единственную гранату и прямо таки затолкала в растения. Взрыв вышиб одну из дверей, а вторая съехала с петель. Зелёное облачко взвилось в воздух.