Секрет скарабея: Исповедь журналистки - Сутрова Елена. Страница 12

Мы бросились в офис и с разбегу врезались прямо в разъяренного редактора.

— Маслова, вот телефоны — чтобы через десять минут уже брала комментарии депутатов Госдумы по поводу квоты на ввоз сахара, — процедил сквозь зубы Лев. — Галя! В городском музее найдена картина неизвестного автора, подозревается, что подлинник Шагала — мигом!

— Есть! — выпалили мы и помчались вкалывать…

— …Липа! — нарушила наконец Галка рабочую тишину. — Никакой это не Шагал…

— Пиши! — отрезал редактор.

— У меня важная просьба.

— Валяй.

— Я не могу ехать в командировку. — Галя потупила взор в ожидании глобального землетрясения.

— К Лене! — буркнул Лев, сосредоточенно отвечая кому-то в аське.

— Ты же сказала, можешь! — прошепелявила Лена, занятая прокручиванием пирсинга на языке.

— Леночка, не могу! Семейные обстоятельства. Припекло — правда! Никак.

— Мне все-равно, кто поедет. Но Лев сказал — Маслову не пускать. Я могу съездить, если меня кто-то из вас заменит.

— Нет! — завопил Лев, наконец осознавший, что происходит. — Посмотри на себя! Ты мне всех ньюсмейкеров распугаешь! Кто тебя с такими волосами и дырявым языком всерьез воспримет? Девки, я вас поубиваю! Ей-богу! Заставила же судьба руководить бабским коллективом — я ведь не соглашался! Какого черта у тебя там в семье случилось? Кто умер?

— Сестра в больницу попала с аппендицитом.

— Врешь! Эта собака хочет в Александрию! — ткнул он в меня пальцем. — Зачем тебе, Юлька, это дерьмо? Скажи, на кой оно тебе надо?

— Лев, ну честно, очень надо!

— Идиотка! Право от лева отличить не может, а туда же. Хорошо. Вали к чертовой матери! Хоть подорвись там на мине, хоть застрелись вместо очередного нефтяника — пожалуйста! Только учти: опять вляпаешься в скандал — уволю!

— Спасибо, Лева! — Я подбежала к раскипятившемуся редактору и чмокнула его в колючую щеку.

— Никогда не называй меня Лева! Дура! — Шеф демонстративно вытер лицо и уткнулся в монитор.

— Так кого аккредитовывать, Маслову или Грушевскую? — попыталась уточнить растерянная Лена.

— Не трогайте меня! — взвыл редактор и, подхватив портфель, исчез из офиса. До конца дня он так и не появился. Ленту новостей редактировала Софья, которая, благо, никогда и никого не подводила.

…В восемь вечера, дико вымотавшись за все эти безумные дни, я села в поезд, где тихо проспала на верхней полке всю дорогу. Мне даже не мешало дорожное застолье и наглые голоса попутчиков, которые уплыли из моей реальности, лишь только нахлынул сон.

Утром я проснулась в Александрии. Отель «Спартак», в котором Лена забронировала для меня номер, я нашла без труда. Это была единственная гостиница на центральной улице крошечного городка. Апартаменты не ремонтировались, вероятно, лет двадцать, но мне не привыкать. К счастью, постель была чистой, одеяла теплыми, а горничная — вежливой.

Расположившись в номере, я не сразу обратила внимание на отошедший слой обоев над кроватью. Раздумывая, как бы мне встретить здесь Александра, я машинально теребила этот уставший от жизни кусок бумаги и вдруг нащупала нечто странное. Запустив пятерню под задубевший слой поглубже, я вытащила сложенный вдвое листок. Письмо! Адресовано некоему Виктору Черепанову. Некрасиво, конечно, читать чужие письма. Но, не выдержав искушения, я все же пробежалась глазами по аккуратным строчкам, выведенным ровным округлым подчерком.

«Заведомо знаю, что твой ответ будет «нет». И все же пишу. Не то чтобы во мне сохранилась хоть какая-то надежда услышать «да». Я просто честно хочу разорвать все узы, скрепляющие мое настоящее с прошлым…»

Мое сердце заколотилось.

«…Я честно хочу разорвать все узы, скрепляющие мое настоящее с прошлым. Без них исчезнет жажда недоступного праздника, который мог бы состояться? Я просто хочу навсегда отступить под напором твоего презрения, иначе мне до конца жизни ходить в генералах, воюющих и заключающих перемирия с пустотой.

Пошли меня ко всем чертям, без инкрустаций и старательного блеска округлости, ибо я сама тебя об этом прошу. И не стесняйся в выражениях, поскольку тебе ничего не грозит. Просто поставь точку в конце беспрерывного предложения, которое я, вот уже десять лет, не в силах окончить.

Я не видела тебя год. Он показался мне длиной в 365 жизней. Из-за невозможности видеть тебя. Согласна, что это глупо, но я и не добиваюсь благосклонности. Эта внезапно изострившаяся тоска неожиданна, как катастрофа. Я не ждала ее и не хотела предвидеть. Абсолютное и окончательное понимание того, что я тебя люблю, свалилось мне на голову в самых неподходящих обстоятельствах.

Дело не столько в том, что ты манишь меня, как мужчина женщину. В тебе есть мистическая загадка, которую мне никогда не удавалось расшифровать. Может быть, исток всего этого пролегает в каких-нибудь прошлых жизнях, в которых мы кем-нибудь приходились друг другу.

Я была готова следовать за тобой в любые странствия мысли и духа, не переставая восхищаться их разнообразием. И совершенно была придавлена неподъемным, невозможным счастьем, когда на меня сваливались часы близости, на которые я никогда и не надеялась.

Моя любовь, отдайся я ей полностью, как бомба, разнесла бы меня на клочки… Когда я выходила замуж за Терентьева…»

Мать моя! Еще знакомых фамилий здесь не хватало! Ну, допустим, совпадение. Но убедить себя не получилось — меня уже не на шутку трясло от предчувствия…

«…мне представлялось возможным прекратить это мучение, и я поклялась больше не встречаться с тобой. Я даже не предполагала, что не смогу этого вынести и возненавижу за это мужа.

Терентьев был очень заботливым, и мне бесконечно жаль, что я испортила ему жизнь. Развелись мы через полгода. Он перевел на мой счет громадную сумму, лишь незначительную часть которой мне пока удалось истратить.

Теперь он мертв.

… А мне до сих пор не удалось избавиться от одержимости любовью к тебе. Представляешь, я завела дневник, в котором разговариваю с тобой. Глупость, конечно.

В Инкомбанке открыт счет на твое имя. Этих денег хватит, чтобы добраться до Александрии. Я буду ждать тебя в гостинице «Спартак», в номере 47, 8 августа…»

Я вскочила с кровати и поднесла к глазам номерок с ключами от комнаты — 47! Для верности я выползла в коридор и сфотографировала в сознании табличку с такой же цифрой на входной двери. «Полундра!» — закричала я сама себе и уже в совершенно невменяемом состоянии дочитала проклятое письмо до конца.

«…Уверена, что ты не приедешь. Все равно возьми деньги в подарок. Не отказывайся, моей душе необходимо хоть что-нибудь для тебя сделать.

Вечно люблю тебя и жду, без капли надежды.

Альтаир».

8 августа было позавчера. Это день катастрофы. Бывшая жена Терентьева. Муж мертв. Неизвестный парень, погибший вместе с ней… Значит, все-таки он приехал! Алевтина Терентьева. Жену Терентьева звали Алевтина. Конечно же — Альтаир! Наверное, это какое-то прозвище, производное от Аля! Неужели я снова напала на след этого чудовищного дела? За что мне это? Итак, спокойно! Факты и только факты! Вот еще какая-то записка.

«Немедленно забудь обо всем, что я несла в предыдущем письме. Все это бред. Я твой друг, все остальное глупости.

Витя, мне катастрофически нужна твоя помощь в одном важном деле. Если у нас получится — тебе больше никогда не придется работать. Не могу написать подробностей, но, клянусь, здесь нет никаких тайных умыслов, и это нисколько не связано с тем дурацким письмом, о котором я страшно жалею. Готова искупить все свои провинности в твердой валюте.

Если ты где-то работаешь — бросай к черту! Оно того стоит. Только никому ни слова ни обо мне, ни об этом письме.

Умоляю, приезжай!»

Господи, как же меня угораздило поселиться в том самом номере, в котором провел последние часы этот несчастный парень! Да еще пришло же в голову ковыряться в этих проклятых обоях! Он ждал ее здесь — на этой самой кровати и тоже теребил эти отслаивающиеся лохмотья. Зачем-то сунул сюда письма? А потом пришла она? И они уехали на ее машине? Которая взорвалась…