Педофил: Исповедь чудовища (СИ) - Крыжановский Пётр. Страница 2

Говард Фостер, невысокого роста, коренастый крепкий мужчина с небольшим животом, с почти что шестидесятилетним опытом за плечами, всю свою жизнь мечтал быть похожим на молодого человека, который выглядит так, как выглядел Джейсон. Он мечтал об этом все то время, пока работал уборщиком в одной из школ Чикаго, а это не один десяток лет. Взрослея, старея, смотря на себя в зеркало, закалывая в хвост побитые сединой засаленные каштановые волосы, он не переставал хотеть выглядеть не так, как он выглядел, постепенно начиная ненавидеть отражение в зеркале с каждым разом все сильнее.

Говарда Фостера любили в старшей школе имени Линкольна и ученики, и руководство. Он был там чем-то наподобие местного талисмана или достопримечательности. За такое отношение к себе он платил всегда чистыми классами и коридорами, иногда помогая по хозяйству, когда это было необходимо. Его зоркий глаз всегда следил за всеми учениками школы, поэтому ничего плохого произойти не могло, и слава Богу, что родители учащихся не могли заглянуть в голову всеми уважаемого уборщика. Там долгие годы цвели и разрастались сады, состоящие из обожания, зависти, ненависти и преклонения, но не перед всеми, а только перед теми, на кого он так сильно хотел быть похожим, чьей жизнью мечтал жить. И раз он не мог хотя бы прожить чью-то жизнь, он всегда мог ее отобрать вместе с красотой и легкостью, подаренной юностью. Как прекрасно, что в его серых буднях неожиданно появился высокий красивый брюнет Джейсон. Он вместе с судьбой преподнес ему возможность быть тем, кем тот всегда мечтал быть, работая в школе.

Становясь старше, не обретая черты и желаемый облик, смотря однообразными вечерами по телевизору истории о чьей-то красивой жизни, полной молодости, радости и удовольствия, Говард стал смотреть на учеников его любимой школы другим взглядом, пустым и изнеможенным, будто у голодной собаки. Уже несколько счастливых лет уволившийся три года назад некогда обозленный на всех мистер Фостер работает на ферме Джейсона среди бесконечных горизонтов Айовы по восемнадцать часов в сутки, ухаживая за скотом и следя за бескрайним кукурузным полем. Ему совершенно не удается отдохнуть, порой, в особенно загруженные дни, ему кажется, что вот-вот и он рухнет, сердце его остановится, как у загнанной лошади. Однако, несмотря на все трудности, ферма и бесконечные хлопоты о ней делают Говарда счастливым, и его взгляд теперь не бывает таким, как прежде, — как у голодной собаки. Теперь он совершенно иной, будто у насытившегося, с окровавленной пастью пса, который бесконечно рвет сырое мясо.

Виной тому постоянная работа со скотом, она просто не могла не осчастливливать трудящихся, словно пчелы, мужчин. И неважно, что ни амбара, ни хлева на ферме у Джейсона не было. Самое главное, что был скот…

***

Маленькая Эмми сидела в солнечной спальне на мягкой кровати. Несмотря на то что она там находилась совершенно одна, она не смела разглядывать комнату и боялась пошевелиться, делая все так, как ей сказали. Проведя несколько минут в одиночестве, светловолосая девочка оторвала свой взгляд от узорчатого ковра, лежавшего на полу, и немного осмотрелась. Прежде всего ее привлекло находящееся справа окно, на нем висела крепкая металлическая решетка, далее она обратила свой взор на находящуюся слева дверь, которая, будучи металлической, сильно контрастировала и с деревянным потолком, и с полом. Эмми никак не могла понять, что она делает в этом не знакомом ей недружелюбном месте. Почему перед ней на штативе стоит видеокамера? Зачем справа и слева от кровати стоят еще две? Для чего так ­много в комнате пронумерованных коробок с DVD-дисками и столько же непронумерованных? Почему у стоящего на столе компьютера не один монитор, а целых три, и кто этот незнакомый дядя, чья огромная черно-белая фотография в металлической сверкающей оправе висит на стене? Но больше всего маленькую Эмми интересовало, когда она, наконец, увидит родителей и сможет поесть. Ответы на мучающие ее вопросы находились совсем рядом с ней, буквально в нескольких шагах. С каждым мгновением они приближались все ближе.

Звук открывающегося ключом замка напугал Эмми. Застыв, она снова уставилась в лежащий на полу ковер.

Джейсон зашел в спальню и закрыл за собой дверь. Он посмотрел на девочку, сидящую на кровати, и широко улыбнулся. Присмотревшись, можно было заметить, что ребенок настолько напуган, что, сжавшись, ему не удается скрывать свою дрожь. Повисшую тишину в комнате постоянно сотрясал звук прерывистого пропитанного страхом детского дыхания.

— Эй… Ты чего не обращаешь на меня внимания? — улыбаясь, обратился к девочке хозяин дома.

Та никак не реагировала, пронизывая своими невероятно красивыми голубыми глазами пол. Казалось, она лишь еще сильнее стала дрожать.

Джейсон поочередно включил три камеры стоящие в его спальне, и каждая из них начала записывать все происходящее в заполненной светом уютной комнате.

Поправив на голове влажные после душа волосы, новый и очень странный водитель школьного автобуса сел около Эмми.

— Никак не привыкну, — тихо произнес он. — На записях моего лица не видно, но я все равно готовлюсь так, будто в кино снимаюсь.

Джейсон осматривал Эмми, как товар в магазине, холодно присматриваясь к деталям.

— Мне очень нравится твое платье. Такое красивое.

— Я хочу есть, — содрогаясь, прошептала девочка.

— Ну вот, наконец-то мы разговариваем, — улыбнулся Джейсон. — После того, как ты будешь послушной и мы все сделаем, тебя сразу покормит противный дядька с колючей бородой, притащивший тебя сюда. Хорошо?

Эмми, не отрывая свой оцепеневший взгляд от пола, кивнула головой.

— Напуганная, такая зажатая. Перестань! Я друг, никто тебя не обидит. Напротив, тебе будет хорошо. Вот увидишь.

Мужская рука прикоснулась к светлым нежным волосам и бережно по-отечески стала их гладить.

В подобные моменты ребенок никогда не знает, что с ним происходит, однако предчувствует нечто чудовищное. Как только рука взрослого незнакомого мужчины коснулась головы девочки, она сразу же обняла себя руками, сжимая плечи изо всех сил.

— Я хочу к маме и папе. Отпустите меня, пожалуйста.

Странно, но плачущая Эмми не хныкала. Если бы не дрожь, могло почудиться, что она чувствует себя совершенно нормально. По ее щекам иногда катились кристально чистые слезинки, но она держалась почти как взрослый.

— Тебе уже восемь лет… Зачем тебе родители, — продолжал успокаивать ребенка Джейсон. — Будешь послушная, и скоро они за тобой приедут.

— Хорошо, я все сделаю, — посмотрев покрасневшими глазами, прощебетала Эмми.

— Хм… У вас у всех голоса будто из мультфильма, такие тоненькие и красивые. Жаль, с возрастом это теряется. Не становись взрослой, Эмми, ты прекрасна такая, какая ты есть сейчас.

В подобные моменты в ушах Джейсона начинался еле слышный писк, вслед за который наступает всеобъемлющая тишина. Его эмоции и чувства перестают существовать, и остается лишь желание, тупое пожирающее душу желание. Нет ни завтра, ни вчера, ни мира вокруг, лишь место, в котором они с Эмми находятся, и то, что они сейчас сделают.

Холодная, не согревающая рука спустилась по шелковым волосам вниз и медленно сняла красную с белыми цветами бретельку с меленького детского белого плечика.

Сердце Эмми замерло, практически перестав дышать, она сквозь сжатое горло прохрипела:

— Не надо, пожалуйста.

Но Джейсон не останавливался, и его рука направилась ко второй бретельке.

— Перестань, тебе ведь нравится то, что происходит. Получай удовольствие, — говорил он, будто со взрослой девушкой.

Его глаза стали маслеными и приобрели ненормальный больной вид.

Детские белоснежные зубы, напоминающие жемчужинки, сжались что есть силы, легкие пронзил ворвавшийся воздух, и находящаяся на грани рассудка маленькая беззащитная Эмми стала вопить.

— Мама! Мама! Мама! — Вскочив с кровати, скребя сандаликами по полу, Эмми забилась в угол. — Мама! Мамочка! Мама! — продолжала кричать она.