Носители. Сосуд (СИ) - Лаженицын Иннокентий. Страница 2

Меня начали одолевать подозрения, что вся моя речь бессмысленна, она проходила мимо его сознания. Никогда не любил, когда мою работу не ценят. Тем более если все это делается исключительно ради того, кто не способен ее оценить. Пришло время более грубых и решительных мер.

Я отвесил две сильные, звонкие пощечины своему невоспитанному клиенту. Порозовевшие щеки и струйка крови из носа сразу сделали его вид более живым, а в глазах забрезжил хоть какой-то свет, дающий надежду на наличие в этой голове хоть каких-то мыслей и инстинктов.

– Ааааа? – простонал он и, свернувшись, насколько позволял его живот, в позу эмбриона, попытался прикрыться от последующих ударов.

– Да когда же тебя уже отпустит? – с досадой смотрел я на него, понимая, что мои побои не возымели успеха. – Что же ты принимал, что тебя даже стазис не отрезвляет? Столько разговоров, и все впустую.

Мой подопечный так и остался сидеть на полу в позе эмбриона, покачиваясь взад и вперед, продолжая стонать что-то нечленораздельное. Понять его, конечно же, можно было. Двадцать минут назад он сидел в кругу своих приближенных и женщин легкого поведения, нюхал кокаин, запивая его элитным алкоголем. А сейчас все его пиршество замерло, и не только его, но и весь ресторан. Посетители за каждым из столов застыли в самых разнообразных позах. Танцующие в центре зала люди выглядели максимально нелепо в своих неестественных позах, при которых в обычной жизни невозможно было бы сохранить равновесие. Пробки шампанского, вместе с пеной застывшие в воздухе, официант с подносом и даже жирные, ленивые мухи, не добавляющие престижа данному заведению – все это выглядело как очень живая картина талантливого художника. А среди всей этой статики только я и мой собеседник были представителями броуновского движения.

Не теряя надежды привести его в адекватное состояние, я схватил его за грудки и поднял с пола, прислонив к стене, ткань пиджака затрещала, но выдержала вес своего владельца.

– Ты рушишь все мои надежды на хороший вечер с интересным общением, – медленно и четко произнес я, старясь заглянуть в его глаза.

– Отпусти, не бей, – пробормотал он, закрывая лицо руками.

Ненависть во мне стала закипать, она все это время спала в предвкушении трапезы, но такое неуважение к моим речам пробудило ее. Мое терпение кончилось. В желании разбить его голову о стену я с силой раздвинул его руки, которыми он прикрывал лицо, и схватил за горло. Мне наконец удалось заглянуть в его глаза. И мне все стало ясно.

– Ах ты ж сволочь! – вырвалось у меня изо рта.

Его взгляд был абсолютно безумен, и виною тому были не алкоголь с наркотиками и даже не шок со страхом. Ненависть взяла над ним верх. Пока я вел светские беседы в своей обычной манере, она полностью подчинила его себе, да еще и так аккуратно. Обычно процесс окукливания сопровождается буйством, агрессией, я впервые столкнулся с такой тихой потерей рассудка.

То ли от удивления, то ли от досады мои руки сами отпустили его, он камнем рухнул на пол.

Клиент перезрел. Питаться таким не стоит. Рискнуть, конечно, можно, но ощущение будет, как будто съел в конце августа огромный, уже пожелтевший, перезрелый огурец: горько, невкусно, но сытость-то даст.

Неожиданно дверь в ресторан резко и громко распахнулась.

– Мне кажется, даже не стоит думать об этом, – услышал я знакомый голос. – Ты же знаешь, что за это наказывают и что куклы должны быть уничтожены на месте?

– Не будь занудой и моралистом, – ответил я, не оборачиваясь, – сам прекрасно знаешь, сколько этих кукол съедается, и никто этого даже не замечает.

Было очень непросто сдерживать себя и общаться нормальным тоном. Ненависть точила меня изнутри, понимая, что сегодня мы оба остались без столь лакомого кусочка. А мозг отказывался обвинить в этом мою любовь к длительным дифирамбам, он предпочел сделать виновником незваного гостя.

– Сколько ты уже держишь их в стазисе? – не обратил он внимания на мою реплику. – Они же две недели бессонницы словят и в днях напрочь потеряются. И кстати, кукол жрут на участке Безразличия Крушина. Честно говоря, мне вообще непонятно, как ему доверили это дело, равноправие – это, конечно, хорошо, но кто вообще надеется на Безразличие?

– Ну разок… – пытался я изобразить жалостливый голос, пропустив мимо ушей его демагогию о равноправии и безразличии.

– Я не закончил, на моем участке никто и никогда не сожрет куклу, причем ради твоего же блага. Ты сам знаешь, что может произойти.

– Да! Да! Да! Я могу сам превратиться в куклу, потому что употребляю уже не чувство как энергию, а чувство как личность, которое идентично тому, что уже есть во мне. У меня не хватит сил удержать их оба, и я сам стану куклой, – продекларировал я заученную фразу из подготовительного курса носителей.

– Видишь, сам все знаешь, а говоришь, я скучный. Тебе вообще повезло, что на этой неделе я дежурю. Был бы на посту Злоба Вакин, он бы тебя еще и подначивал, чтоб посмотреть, как ты лишаешься собственного тела и оказываешься его безмолвным заложником.

– О спасибо тебе, Скука Молибог, кланяюсь в самые ноги, – я демонстративно поклонился. Но он был прав, из-за этого ненависть во мне еще сильнее бесилась.

Мой бывший слушатель, а ныне кукла, так и сидел на полу после падения, продолжая что-то бормотать, периодически дергая руками, как будто отгоняя мух. Сейчас он был в самой безопасной фазе, когда чувство только взяло контроль над телом и нащупывало рычаги управления этим сложным механизмом. Все это было лишь делом времени, итог известен. Через несколько минут этот жалкий человек станет обезумевшим созданием, наделенным нечеловеческой силой, которое подлежит уничтожению без суда и следствия. А это и была моя работа – уничтожать Кукол. Этой не суждено было познать и мига свободы.

Стоя между своим нереализованным источником энергии и коллегой, испортившим мне ужин, я думал о том, что бы сделали мы на месте чувств. Существуя паразитом, запертым в чужом теле, наверно, будешь готов рискнуть всем, лишь бы хоть на пару часов почувствовать свободу.

Понимание того, что мне уже никогда не побывать на месте этого несчастного человека, да и любого другого, успокаивало меня. Пускай в моей жизни после смерти много условностей, ограничений и проблем, но я хотя бы был уверен в своем психологическом здоровье.

– Да что ты ее рассматриваешь-то? – с удивлением перебил ход моих мыслей Скука. – И так время потерял, декларируя свои бессмысленные речи. Сделал бы все полчаса назад и был бы сыт, – он щелкнул пальцами, кукла дернулась, обмякла и застыла навечно.

– Замечательно! – с неким разочарованием подытожил я, глядя на уже мертвое тело моего бывшего собеседника. – Вечер насмарку, питание насмарку, так еще ты пришел и все за меня сделал, уж мог бы подождать, я, может, хоть какое-нибудь удовольствие получил бы от его зачистки.

– Это вряд ли. Не нуди, не твоя тема. Запускай время сам, вдруг получишь хоть какое-то удовольствие, и пойдем уже отсюда, – с легкой ухмылкой ответил он мне.

– Спасибо, премного благодарствую за столь щедрое позволение. – Я максимально демонстративно, показывая свою ненависть к Скуке, щелкнул пальцами. Время начало постепенно разгоняться, набирая свои обороты. Молибог лишь усмехнулся в ответ.

Когда мы подошли к выходу, время окончательно набрало свой ритм. Уже выйдя за дверь, мы услышали встревоженные крики людей, кто-то громко просил вызвать скорую помощь. Все это уже было бесполезно, медики установят смерть, вскрытие покажет остановку сердца. Сплошь и рядом в нашем мире.

– Сигаретку? – предложил Скука, когда мы вышли на улицу.

– Не курю, спасибо.

– Здоровье, что ли, бережешь? Что-то поздно ты задумался. – Он глубоко затянулся. – Знаешь, – выдохнув, продолжил он, – мне всегда было интересно. Как ты, вроде неплохой парень, попался ненависти на крючок? Знаю я тебя, конечно, только по Конторе и редким встречам, но для носителя ненависти ты довольно приятный парень, даже переживаю, что тебя задавят конкуренты.