Стертая - Терри Тери. Страница 50

— У мамы в мастерской есть инструмент, который режет любой металл. Я постоянно помогаю ей и знаю, как им пользоваться.

Мысли мечутся по сторонам; мне нужен аргумент, который дошел бы до Бена.

— Подожди. А что потом? Если ты снимешь его, что дальше? Ты же не сможешь остаться в семье, не сможешь ходить в школу. За тобой придут л орд еры.

— У меня есть план, — говорит Бен, но на мои расспросы не отвечает.

«Эйден не был до конца откровенен. Он хочет присоединиться к террористам».

— Ты же не думаешь... нет. Ты же не станешь... Не пойдешь к АПТ.

И я вижу там, в его прекрасных глазах, подтверждение моей догадки. Бен хочет быть террористом. У меня перехватывает горло. Он ничего о них не знает. Не знает, что они творят. Он никогда не сможет совершать то же, что и они, и все равно думает об этом.

— Только так можно заставить правительство услышать, склонить их к переменам. Неужели ты не понимаешь?

Я качаю головой и отступаю. Что это, Бен или таблетки? Неужели это они натолкнули его на такие мысли?

— Посмотри на себя, — продолжает он. — После того, что случилось вчера на тропинке, ты даже смотреть на меня не хочешь. И разговаривать не хочешь. Я — ничтожество. Я ни на что не годен.

— Ты ни в чем не виноват, и дело тут в другом!

— В чем же тогда?

— И ты сам постоянно доказываешь это.

— Доказываю что?

— Что тебе было бы лучше никогда меня не встречать.

— Как ты можешь говорить такое? А мои чувства к тебе?

Но я не хочу слышать. Если он убьет себя из-за этих чувств, что в них хорошего? Ничего.

— Нет. Нет! Ты не должен этого делать. Пообещай, что не станешь.

Бен качает головой.

— Мне нужно думать собственной головой — ты за меня делать это не можешь. Как бы тебе этого ни хотелось.

Вот так-так! Я смотрю на него в полнейшем недоумении. Улыбчивый, простоватый Бен, нуждающийся, как мне казалось, в моей защите и опеке. Сейчас он не улыбается и ничего от меня не хочет. Не хочет знать, что я думаю и какие последствия его действия могут иметь для меня.

Что еще тут скажешь?

Я поворачиваюсь и иду в школу. «Лево» вибрирует и показывает 4.2.

Бен идет следом.

— Вот. Возьми хотя бы одну. — Он протягивает пузырек с таблетками «от головы».

— Спасибо, не надо. Я видела, что после них бывает.

Срываюсь с места и бегу.

Остаток дня проходит как в тумане. Уровень держится около «четверки», и я натягиваю рукав джемпера на запястье, чтобы никто не слышал, как вибрирует прибор. Все мысли только о Бене. Его нужно остановить, но как? После занятий спешу к машине и прошу Джазза передать Маку, что хотела бы повидаться с ним и, если возможно, с Эйденом. Да, я давала себе обещание, что не буду больше разговаривать с Эйденом, но, может быть, он сумеет помочь, отговорить Бена от безумной затеи или, по крайней мере, расскажет, как это делают террористы. Если его там нет, то, может быть, Мак убедит Бена подождать. Ничего другого, как остановить Бена, в голову не пришло.

Поздно вечером сижу с карандашом и блокнотом для рисования в руках. Лист пустой. Даже рисовать не могу.

— Вопрос, который мы рассматриваем сейчас, звучит так: как справиться с болью. Боль, если она достаточно сильная, может убивать сама по себе: сначала шок, потом полная остановка жизнедеятельности.

Мальчишка улыбается. О том, что его ждет, он имеет еще меньшее, чем я, представление. Но со мной у него ничего общего. Сидит, где ему сказано, говорит, когда к нему обращаются, и постоянно, как дурачок, улыбается до ушей. Впечатление дополняет пустой стакан из-под виски в руке. Зрачки расширены, кожа поблескивает от пота, хотя в мастерской холодно, и дыхание срывается с губ облачками пара.

— Работать под общей анестезией нельзя — человек должен быть в сознании. Почему — я не разобрался. Пока. — Мальчишка все еще улыбается, то ли не слушает, то ли не понимает. Старше меня, лет пятнадцать или шестнадцать.

— Протяни руку, — приказывает он, и мальчишка подчиняется. Он привязывает руку к столу. И вот тогда я вижу пилу, нацеленную на запястье парнишки.

— Ты же не... — начинаю я. Терпеть не могу кровь. Металлический запах, цвет... В животе раскручивается карусель, желудок срывается и ползет вверх, и я хватаюсь за стол. Он дергает меня, кричит:

— Ты кто? — И кружение проходит. Я спокойна и внимательна. — Контролируй себя. Ты же не хочешь ее выпустить? — В голосе звучат угрожающие нотки.

— Нет! Сопливая хныкса. —Я выпрямляюсь.

— Молодец. И руку ему отрезать я не собираюсь. Хотя эксперимент мог бы получиться интересный сам по себе.

Он тянет вверх рукав, обнажает металлическое кольцо. Похоже на часы-браслет, с цифрами. Вот только показывают цифры не время.

— Это?.. Он?..

— Это «Лево», и его зачистили. — Он поворачивает запястье и поправляет ремни так, чтобы «Лево» находился на одной линии с прорезью в металлическом столе. На одной линии с пилой. — У этой пилы полотно с алмазным напылением, и она — единственный инструмент, который может разрезать металл, используемый ими для этих устройств. Ты уж поверь, мы все попробовали. Охлаждение, нагревание, химические вещества, всевозможные режущие инструменты. Но старомодная алмазная пила по-прежнему работает лучше всех.

Он надевает очки.

— Отступи в сторонку — могу забрызгать, если возьму чуть глубже.

Щелкает переключателем, и пила взвывает и начинает вертеться. Он подталкивает ее круке мальчишки. К его «Лево».

Паренек смотрит, и теперь в его глазах неуверенность. Он переводит взгляд на меня. Пила приближается к «Лево»... сталкивается с браслетом... Звук меняется на более пронзительный... летят искры. А потом он начинает кричать...

Боль ломает руку. Мечусь, вырываюсь, потом до меня доходит, что я просто запуталась в одеяле. В темноте две светящиеся точки — глаза Себастиана.

Включаю прикроватный свет. Шерсть у кота на спинке и до самого кончика хвоста вздыбилась, а на моей руке несколько царапин. Вот эта боль меня и разбудила, и она совсем не была частью сна. Второй раз Себастиан разбудил меня посреди кошмара.

— Спасибо, киса, что позвонил, — шепчу я. Вскоре он успокаивается, сворачивается и засыпает. Шерстка разглаживается под моими поглаживаниями. Но свет я не выключаю, не хочу снова оказаться в темноте.

Воображение, жестокое и ужасное? Или следы памяти, которых не должно было быть? Куда я попадаю во сне?

Внутренний голос подсказывает: и одно, и другое. Та я, что во сне, имела лишь абстрактное представление о том, что такое «Лево», и не узнала в мальчишке Зачищенного, хотя это и было очевидно. Но один вывод ясен.

Бена нужно остановить.

ГЛАВА 44 

— Пора! — кричит снизу мама.

Но когда я спускаюсь по лестнице, она, вместо того чтобы выйти на улицу, поворачивается ко мне.

— Все в порядке?

Все настолько не в порядке, что даже если бы я могла рассказать ей, то не знала бы, с чего начать. Поэтому я только смотрю на часы у двери.

— Если мы сейчас не выйдем, я опоздаю на собрание Группы.

Она медлит секунду-другую, потом открывает дверь.

— Знаешь, я, может быть, и помогла бы, если бы ты сказала, что не так. Бродишь в последние дни как потерянная.

Иногда мне так хочется рассказать ей все. Может быть, она и впрямь помогла бы найти выход, которого я не вижу.

Опасность.

— Это из-за Бена? — спрашивает она, когда мы отъезжаем от дома.

Я киваю. На большее меня не хватает.

— Вы поругались?

Хмурюсь.

— Тебе это Эми сказала?

— Не сердись на нее. Она беспокоится и о тебе, и о Бене.

Я смотрю в окно. От благих намерений Эми слишком много неприятностей.

— Кайла, ты понимаешь, почему мы с папой решили, что тебе лучше не бегать с Беном вдвоем?

— Заступ за черту, — не сдержавшись, бросаю я зло.