Там за Вороножскими лесами. Зима (СИ) - Луковская Татьяна. Страница 25

- Мне к Федору Евсеевичу... Воевода дома? - не своим, каким-то севшим голосом спросил Олексич. - Я - боярин липовецкий, по делу, - добавил он, кашлянув в кулак.

Седая голова исчезла. Наступило изматывающее ожидание, Демьян чувствовал, как ускоряется сердце, и от того злился сам на себя. И опять режущая ухо тишина.

Наконец-то старик показался вновь, так же молча жестом приглашая гостя войти. Челядин повел Демьяна не в гридницу, где недавно пировали вороножская и липовецкая дружины, а куда-то мрачным узким переходом. Парню все время приходилось нагибаться, чтобы не задевать головой притолоки.

Из темноты он вдруг попал в хорошо освещенную горницу. В слюдяных окошках весело искрилось зимнее солнышко. Во главе узкого и длинного стола, накрытого обильными яствами, хитро щуря глаза, сидел сам воевода. По правую руку от него с любопытством рассматривала вошедшего молодая жена, она встала и первой поклонилась гостю. Демьян с опозданием кинулся кланяться в ответ и креститься на образа в красном углу. Вокруг стола нарочито суетливо бегала Купава, как и хозяйка, не скрывая своего любопытства. Агафьи, к сожалению, в горнице не было.

- Здрав буде, воевода! - громко и как можно увереннее произнес Демьян.

- И тебя храни Господь, Демьян Олексич, - не вставая, упираясь широкими ладонями в стол, ответил Федор. - Зачем в такую рань пожаловал?

- Отдай за меня свою дочь Агафью! - решительно бросил гость заветные слова.

- Честный жених сначала свататься идет, а потом уж с девкой по погостам да лесам бродит, и то ежели отец ее позволит то бесстыдство творить, - сразу показал свою осведомленность Федор.

Демьян опустил глаза.

- Отдай, полюбились мы друг дружке.

- А она вот сказывает - не нужен ты ей, - воевода постучал кончиками пальцев по твердому дереву.

- Рассорились мы давеча, обида в ней говорит, да то ненадолго, простит! - горячо заговорил парень.

- Что ж рассорились-то? - глаза воеводы совсем превратились в щелочки.

- Не могу я того сказать, - покраснел Демьян.

- Слышала, Устя, рассорились они давеча!? - громко, скорее кому-то, чем жене прокричал Федор. - Значит, вчера она снег с могилок долго расчищала, замешкалась, видеть никого не видела, никакие ухари вкруг нее не вились? Да и не нужны ей женихи курские, так? А этот говорит - рассорились, это ж как?

Купава ахнула и опрокинула крынку. Та с глухим стуком упала на пол, расколовшись надвое.

- Пошла вон, растяпа! - гаркнул на нее хозяин.

Олексич с досады прикусил нижнюю губу, он «с потрохами» выдал любимую отцу. Хитрый Федор провел его как дитя.

- Не гневайся, случайно мы встретились, не виновата она, - попытался хоть как-то исправить ситуацию Демьян.

- Не умеешь врать, так и не берись, - усмехнулся воевода. - Другие вон в сваты князей брали, а ты что ж один пришел. Али не в чести у князя своего?

- Ведаю, что князей наших не жалуешь, злить тебя не хотел, - признался жених.

- Умно, только не поможет, - воевода встал из-за стола. - Знаешь же, что не отдам, так зачем явился?

- А с чего тебе, Федор Евсеевич, мне дочь свою не отдать?! Чем я в мужья плох!? Отец у меня нечета тебе, городом большим ведает, - отчаянье делало Демьяна злым и наглым.

- То ты, сынок, больших городов не видел, - опять сощурил глаза воевода.

- Больших может и не видел, да по твоему хаживал, с Ольговом не сравнить.

- Вот что за женихи нынче, Устиньюшка, пошли! - опять кому-то громко выкрикнул Федор. - Пришел дочь просить, а отца поносит.

- Не хотел я тебя обидеть! Уж прости жениха неразумного! - так же громко в пустоту закрытой двери крикнул Демьян. - Да правдой можно ли обидеть?

Федор громко расхохотался, поглаживая опрятную бороду.

- Нравишься ты мне, Демьян Олексич, другого и на порог бы не пустил, а тебе вот, что скажу... Переходи на службу к рязанскому князю, я пред светлым Федором Романовичем [1] похлопочу. Хочешь, здесь на заставе первым помощником мне будешь, не захочешь под рукой тестя ходить, ежели городец мой мелковат, так я тебя в переяславскую дружину пристрою. Что скажешь?

У Демьяна перехватило дыхание.

- Не могу я того принять, - с трудом вымолвил он.

- Вот видишь, я ему не отказывал! - крикнул в воздух Федор. - Он сам от тебя отрекся, ему его князья дороже!

За дверью послышался легкий шорох и быстро удаляющиеся шаги.

- Зачем ты так? - с горечью прошептал Демьян.

- А затем, чтобы слезы по тебе не лила да быстрее позабыла. Отец, говоришь, большим городом управляет. А цел ли тот город, а жив ли отец твой? Ты про то ведаешь? Куда ты молодуху собираешься везти, ногайцам в руки? Я не для того дочь растил, чтобы ее на невольничьем торгу грязными ручищами поганые лапали! Что я матери ее на том свете говорить стану? Разные у вас дороги!

- А ты думаешь там за Вороножскими лесами рай? Тишь да благодать! Думаешь, чащи непролазные уберегут Переяславль? Батыя то не остановило... А батюшку князя твоего не в Орде ли замучили, на куски разрезали [2]? Не так давно это было. И вы, и мы меж лесом и степью живем, вместе по краю ходим. День прожили - да слава Богу! Времена нынче такие.

- Может и такие, только наш князь о судьбе батюшки помнит, гордыню свою подальше за пазуху засунул да голову пониже склоняет, а твои кланяться не хотят, боятся - надвое переломятся, от того погибель Курской земле. Диким полем все обратится.

- А вас, значит, за смирение не тронут? - усмехнулся Демьян. - В холопах жить спокойней.

- Жить! Это ты правильно заметил. Все, устал я пререкаться с тобой. Сам все понял, не дурак. Ступай с Богом, - Федор опять тяжело опустился на лавку. - Каравай возьмешь [3], оголодали, небось? - хозяин широким жестом обвел стол.

- Обойдусь, - Демьяну показалось, что пол расходится под ногами, и открывается бездна. - Не отдашь, так умыкну! - в отчаянье крикнул он воеводе, не желая мириться со злой судьбой.

- Нет, Устя, ты посмотри каков! В моем доме мне же и грозит, - хмыкнул в бороду воевода.

Устинья потянулась к мужу и что-то, густо краснея, зашептала ему в самое ухо.

- Не было у них ничего в лесу, уж я свою дочь насквозь вижу! - Федор опять вскочил с лавки. - А коли б и было чего, все равно не отдал бы! Я здесь на заставе не зря грудь под стрелы бродников подставляю, жалует меня князь. Я такое приданое своей Агафье выкачу, что жених не только порченную, а и брюхатую возьмет, да еще ручки мне целовать станет!

Не дослушав крики распалившегося воеводы, Демьян пошел прочь.

Князь Ольговский был, как и братец отходчив, долго на Олексича злиться не мог, да и вину пред ним чувствовал. Своего боярина он ждал в темной избе с кувшином забористой браги. Когда тот явился с почерневшим лицом, Александр расспрашивать ничего не стал, просто протянул дружку крынку. Демьян жадными глотками начал вливать в себя дурманящую жидкость.

- Забудь, Робша, забудь, - как заклинание зашептал князь, - переболит, и это пройдет... Хочешь, с Матрешкой тебя сведу, ты ей тоже понравился.

Демьян понуро усмехнулся:

- Не надо, - и сделал еще пару глотков.

Какое-то время они сидели молча.

- Я к ней сейчас пойду, - вдруг, сильно шатаясь, вскочил с лавки Олексич, - прощение попрошу, что отрекся...

- Как отрекся? - не понял князь. - Тебе воевода отказал, твоя-то вина в чем? Они пусть прощение просят, такому добру молодцу отказали. И захотят, да такого не сыщут.

- Отрекся я от нее, дважды отрекся, а могли бы вместе быть, - не слушая Александра, продолжал твердить Демьян, пытаясь рукой попасть в рукав кожуха.

- Тебе, что ж воевода какие условия за девку выставил? - догадался более трезвый князь, подаваясь вперед.

У Демьяна все кружилось перед глазами, противный кожух никак не хотел надеваться.

- Горшенька, помоги! - крикнул он, тихо сидевшему в уголочке отроку.

- Просил у тебя чего воевода воронжский? - продолжал допытываться Александр, загораживая Олексичу дорогу.