Виктория Света (СИ) - Зосимкина Марина. Страница 34

Сейчас смысла нет перебирать варианты и вероятности. Только себя изнурять. Виктория сделала для Галактионова все, что могла. Остается надеяться, что ребята из Управления тоже отнесутся к ситуации серьезно. Им требуется вынести на носилках «труп» в мешке и поговорить на публику, не приглушая голоса, это несложно. Ну а Вика должна приложить все силы, чтобы вытащить из переплета ни в чем не повинную Танзилю, в которую срикошетили чужие проблемы. О том, что вытаскивать уже некого, думать не хотелось.

Если соглядатай в их спектакль поверил, Виктория знает, что делать дальше. Если – нет, она не имеет права понять это слишком поздно. Значит, нужно готовиться к худшему из сценариев. И остаться в живых.

– Але, – раздался в трубке нагло-вальяжный голос. – Слушаю внимательно.

– Это я, – сказала Вика. – Узнал меня?

– Чего звонишь? По тётьке соскучилась?

– Подопечный мертв. Будешь ждать вечерних новостей или поверишь на слово?

– Что-то ты долго, – ухмыльнулся собеседник.

– Как вышло, – огрызнулась Вика. – Ну так что? Я условие выполнила. Хочу с Танзилёй поговорить.

– Обойдёсси, – отрезал он. – Приезжай, тогда и поговоришь. Я ее тут связанной оставлю, так что ты пошустрей давай, а то у ней уже хваталки стали, как сосиски. И не трясись, я не маньяк, мочить ее не буду. «Карточку» мою она не видела, я, по ходу, в балаклаве. Да и «пальчиков» моих здесь нету. Приезжай, короче. Раз ты работу сделала, мне дольше зад у вас просиживать незачем. Я и так к футболу опоздал. Хотя, может, и задержусь чуток, на тебя с близи взгляну, на такую ловкую. Так что подваливай, чайку попьем.

И он надавил на кнопку отбоя.

Очень не понравилась Танзиле Асадуллиной концовка этого разговора. Начало ей не понравилось тоже. Что хорошего в том, что Вика кого-то порешила, даже если того требовали обстоятельства?

До последнего момента Танзиля ждала штурма ОМОНа, ждала и страшилась, потому как понимала, что живой ей из этой передряги всяко не выбраться. Выходит, никакого штурма не будет, Вика разобралась по-своему. Лишила жизни какого-то малознакомого человека, чтобы сохранить жизнь хорошо знакомой Танзиле. Трогательно, просто нет слов. Теперь Демидова убийца-уголовница.

Ну и подумаешь – уголовница. С такой реальностью они уж как-нибудь да разобрались бы в будущем. Жаль только, что будущее Танзиле не светит. И очень похоже, оно не светит им обеим. Бандит соврал Виктории, никакой шапки с дырками для глаз на нем нет и не было. Его внешность Танзиля хорошо рассмотрела и так же хорошо запомнила.

Он позвонил, она открыла. Он сунул прохладное дуло ей в бок и велел идти в дом. Все просто.

А с виду – тюфяк тюфяком. Бурундук-переросток. Потому и впустила его Танзиля, что через смотровую прорезь увидела лыбящуюся рябую физиономию. Дура. Для чего тогда тебе, индюшка пустоголовая, стальной засов на калитке и высокий забор, если ты сама впускаешь, кого не попадя?

Лишь оказавшись с ним лицом к лицу она заподозрила неладное. Крепенький мужичок лет сорока смотрел безмятежно и улыбался, и молчал. Танзиля вдруг ощутила беспокойство, дернулась захлопнуть дверь у него перед носом, но опоздала. Мужичок-бурундучок сделал быстрый шаг и оказался на расстоянии мизинца. Калитку захлопывать ей не пришлось, это проделал посетитель.

Упрямая Танзиля пыталась спорить, невзирая на страшный предмет у него руке. Спросила севшим голосом, чего ему надо. Сказала, что денег у нее мало, а драгоценностей и вовсе нет. Но бандит стиснул твердой клешней ее шею и ткнул стволом под ребро. И прошипел в ухо: «Не зли меня, коза. Шевели копытами».

И Танзиля покорно поплелась к крыльцу, даже глаз не решаясь скосить на мужика, приросшего к ее боку. Спотыкаясь, поднялась по ступеням, проволоклась по веранде, протиснулась в сцепке с бандитом через предбанник. За спиной клацнула язычком замка входная дверь. Бандит, схватив Усмановну за локоть, протащил ее по кухне, задергивая оконные занавески и озираясь. Приметив радиатор отопления, разулыбался, будто встретил доброго знакомого на чужбине. Извлек из кармана штанов наручники, приковал Танзилю к батарее.

Длины звеньев, соединяющих манжеты, не хватало, чтобы стоять выпрямившись, и Танзиля с кряхтением устроилась на полу. Сидеть было неудобно, и она проговорила, обращаясь к налетчику:

– Послушай, служивый. Дал бы ты мне тубареточку. Чисто по доброте.

Бурундучина воззрился на нее с веселым изумлением, но запрошенный предмет в сторону окна отправил, двинув по нему ногой, обутой не по погоде в берцы. Удар оказался сильным, и табурет, оторвавшись от пола, закончил траекторию, ткнув Танзилю ребром сиденья по колену. Налетчик уведомил:

– Еще раз вякнешь, суну кляп. Заорешь – придушу. Поняла, коза?

Усмановна охнула, согласно кивая. Поставила табурет на ножки и взгромоздилась, притихнув. Ждала, что будет дальше. Этому абсурду должна быть какая-то серьезная причина, иначе не было бы наручников. Иначе отморозок выдрал бы у торшера шнур и скрутил жертву шнуром. Или бельевой веревкой, добытой в ванной. Значит, не наркоман в состоянии подступающей ломки. Да и не похож он на наркомана.

Бандит приволок из гостиной кресло, развернул в сторону плененной хозяйки. Стащил со спины рюкзак, аккуратно поставил на пол, прислонив к велюровой боковине. Уселся в кресло, вытащил из кармана мобильник и набрал номер. И начал разговаривать с Викой.

Танзиля не сразу сообразила, что он говорит именно с Викой, но сообразила, однако. После чего никаких других объяснений ей уже не потребовалось. Напрасно Виктория выбрала себе эту стезю. Танзиле ее выбор не нравился с самого начала.

Под конец разговора он сунул трубку заложнице. Но что Танзиля могла сказать девочке умного и важного, да еще в двух словах? И она наговорила ей гадостей, надеясь, что та все правильно поймет, а не поймет, так хоть обидится. Обидится, оскорбится и почувствует себя свободной от всяческих обязательств.

Вику она не корила ни разу. Не Демидова виновата в том, что Танзиля попала в переплет, и даже не урод, который наехал на Демидову. Что-то не так с Танзилёй. Видно, сильно она накосячила в прошлом, коли в нынешнем судьба к ней настолько жестка.

Можно, конечно, выискивать виновных, предъявлять счет, сладострастно мечтая о мести, жестокой и изощренной, вплоть до обрядов вуду. Сама-то ты ни при чем, то есть абсолютно. Ты просто жертва чужого негодяйства. Ну, а ежели сходу не получится подобрать кого-нибудь на роль сволочи, то можно объяснить несчастья тем, что звезды так расположились. Или карты плохо легли. Или черная полоса свалилась. Но это неинтересно. Интересно, когда есть виноватый, а если не отыщется прямой, то всегда найдется опосредованный.

Но ведь ты не любишь себе лгать, Асадуллина? Огребая сейчас въяве и как бы незаслуженно, ты платишь за какую-то мерзость, ранее содеянную тайком. Про которую из живущих на земле никто не знает, но Всевышнего не обманешь. По счетам следует платить, Танзилюшечка, согласна?

Вот Вику нужно спасать. Не следует ей здесь показываться. Со своими проблемами Усмановна справится сама. Или не справится, это уж как Всевышний рассудит. А Виктории еще жить и жить. С родителями помириться. Замуж выйти, деток родить.

И Танзиля ее отлаяла, стараясь в потоке желчи донести хоть малую толику информации: преступник один. Он один, и Танзиля с ним сама разберется, хотя это был чистой воды блеф. Танзиля лаяла, а сердце сжималось: а вдруг оно так окажется, что эти несправедливые, обидные слова станут последними, которые Вика от нее услышит?

Та все поняла правильно. Жаль только не сообразила, что бандит включил режим громкой связи. Растерялась, наверно, не сориентировалась, не подыграла, ответила совсем не то. Огрызнулась бы что ли, обхамила, обозвала старой дурой, да мало ли как еще… А она вместо этого: «Я что-нибудь придумаю…»

Бурундучина все великолепно слышал и, конечно, вызверился. И на Танзилю тоже вызверился, когда та обозвала его дебилом. Ну сорвалось, что поделать… Привычка у нее такая: давать четкие определения. Думала – пришибет, но отделалась затрещиной. Однако затрещина оказалась не самым большим для нее переживанием. Усмановна перестала от страха дышать, услышав про «выдерну ноготок». Ноготь – это, знаете, уже серьезно. Тем более, что на одном, пожалуй, он не остановится.