За зеркалами (СИ) - Орлова Вероника. Страница 8
На этот раз усмехнулся он.
- Им просто больше некого любить.
- А разве человеку обязательно кого-то любить?
Спросила и замерла - его взгляд изменился, потяжелел, став свинцовым.
- Чтобы не скатиться в самую бездну - да. А вы никого не любили, мисс Арнольд?
Пожала плечами, отводя глаза.
- Почему не любила? Папу...маму. Как все.
И снова ухмылка исказила его рот, и я прикусила губу - в черных глазах холод появился, и желваки заходили на скулах. Невольно засмотрелась на его лицо. Запоминающееся, необычное. Хоть черты и правильные, но нет ощущения смазливости, скорее, мужественность в каждой линии. Прямой нос, ровные темные брови, губы...чувственные. Почему-то это слово пришло на ум. И глаза...чёрные глаза, в которых будто сама бездна затаилась. Он ими насквозь прожигал, казалось, особенно когда заходил в кабинет, хоть и закованный в наручники, но как к себе домой, по-хозяйски и медленно, чертовски медленно разглядывал меня с ног до головы. Молча. Уверенно. Так, будто искал, что во мне изменилось за ночь...или будто имел право так на меня смотреть. Взгляд, от которого в жар бросало, потому что впервые поняла, что взглядом на самом деле раздевать можно. И от такого взгляда действительно чувствуешь себя обнажённой. Слишком обнажённой.
- А мужчину?
Хриплый голос возвращает в реальность, заставляя сосредоточиться на его словах. И в ту же секунду раздражение испытать от собственной реакции на его голос...и на себя за то, что позволяю подозреваемому задавать подобные вопросы. За то, что образ Росса возник перед глазами...и он размытый. Впервые за последние несколько месяцев. Неясные очертания мужского лица, как непрошеное напоминание о прошлом. И нет такой привычной тоски, которую ощущала при каждой мысли о нём.
- С каких пор здесь вопросы задаете вы, Дарк?
- Мы давно уже перешли на «ты», разве нет? - склонил голову набок, улыбнувшись, а у меня от этой улыбки мурашки по спине пробежали - самоуверенной, наглой. И на ум одно слово пришло - сильный. Силой от него веет мужской. Той самой, настоящей, которую женщина за версту ощущает. От бродяги, живущего за городом в старом домике на территории катакомб. С другой стороны, кем нужно быть, чтобы стать во главе десятков бездомных, маргиналов, не признающих ни власть, ни законы? Какой мощью нужно обладать, чтобы получить власть над подобными людьми?
И да, мы давно перешли на «ты». Перешли, потому что Дарк уже на второй день отказывался отвечать на любой мой вопрос, в котором не будет звучать его имя. А я уступила его требованию. Уступила, потому что произносить его имя казалось таким естественным, таким правильным...и потому что этот ублюдок действительно молчал, даже когда разъярённый Люк пригрозил выбить из него дух, если не заговорит. Так и безмолвствовал до тех пор, пока я всё же не обратилась к нему по имени.
- Не заставляй меня вернуться к началу нашего пути...Натан Дарк.
- Если это подарит мне ещё неделю рядом с вами, мисс Арнольд...
Резко встала со своего места, с шумом отодвинув кресло. Иногда его наглость раздражала...чаще всего, да, чаще всего она раздражала.
- Послушай...
- Это вы послушайте, мисс Арнольд..., - ударила ладонями по столу, когда он перебил меня, но этот хам даже внимания не обратил, повышая голос, - ведь вы же интуитивно знаете, поэтому и сомневаетесь. Вы же чувствуете, что мы с вами по одному пути идем. Что мы с вами одного хотим.
- И чего же ты хочешь, Дарк?
- Вас. Я хочу вас, - пауза длиной в бесконечность, в которую я замираю, чувствуя, как словно легкие перехватило колючей проволокой, которая в диафрагму впивается, и больно сделать даже вдох. Не в силах поверить услышанному смотрю в его глаза, затянутые ожиданием...да, он ждёт моей реакции на свою наглость. А я...я сама не могу объяснить себе, почему вдруг от этих слов стало жарко. Невыносимо жарко, и вмиг пересохли губы, а ладони вспотели, и захотелось вытереть их о платье.
- Что. Ты. Себе. Позволяешь?
Срывающимся, таким непослушным голосом.
Пожал плечами, пробежавшись острым пронизывающе-тёмным взглядом по моему лицу, по шее, и я чувствую, как начинает покрывать румянец эти места.
- Вы задали вопрос. Я ответил. Ведь именно так проходит допрос? Но я вам солгал.
Дарк приблизил корпус ко мне, и я невольно сглотнула, когда он потяжелевшим взглядом посмотрел на мои губы.
- Точнее, сказал лишь часть правды. Больше всего на свете я хочу вас, - и снова молчание, заставляющее вцепиться пальцами в край столешницы, чтобы не выцарапать эти наглые чёрные глаза, - и найти суку, которая убивает детей. Позвольте мне помочь вам, Ева. Просто поверьте.
И на дне тьмы его глаз яркими всполохами взвилась вверх ненависть.
***
Двадцать три года назад.
Они всегда боялись его глаз. Все, кроме отца. Того ублюдка, наоборот, это завораживало. Он помнил, как еще маленьким подходил к маме, протягивая ей книжку с любимыми сказками, а она отстранялась, не позволяя коснуться себя и стараясь не смотреть в его лицо. Отводила глаза, выдавливая приторную лживую улыбку, и начинала читать монотонным обречённым голосом очередную историю.
Он однажды услышал, как прислуга обсуждала поведение матери. Тогда маленький ещё был. Пробрался на кухню на четвереньках, представляя себя разведчиком, который должен стянуть пирожки из корзины, стоявшей на столе, и спрятался за дверью, когда раздался голос его няни, пухленькой Бетти.
- Я так скажу, не готова - нечего ребенка брать. Дети тебе не игрушки. Сегодня взял, завтра отдал. Дитё к ней ручки тянет, на колени просится, а она его из залы выпроваживает, говорит, чтобы из комнаты не выпускала, пока сама не ляжет в своей спальне.
- Мне вообще кажется, что боится она его. Ты глаза его не видела, можно подумать. Как ими зыркнет на меня, так я то соль просыплю, то воду пролью, то тарелку уроню. Нехороший взгляд у него. Словно и не ребенок смотрит, а взрослый...или того хуже.
Мальчик шею вытянул из-за угла шкафа и увидел, как молоденькая Хельга перекрестилась поспешно.
- Что? Да что за бред ты говоришь, дурёха? - Бетти всплеснула руками, - Ребенок, он и есть ребенок. И глаза у него нормальные. Тёмные очень. Ну подумаешь. Зато как улыбнется, так любое сердце оттает. А у этой...у неё не сердце, а кусок камня в груди, вот и не принимает мальчика.
- А ты вглядись, я тебе говорю! Не тёмные они, а тьму в себе прячут! Словно само зло на тебя уставилось и прямо в душу смотрит. А хозяйку не осуждай. Она никогда его не хотела. Хозяин сам решил, сам привел, а ей, что теперь, насильно любить его?
Мальчик тогда мало что понял из этого разговора, но запомнил каждое услышанное слово. Он вообще тот день запомнил в мельчайших подробностях. Каждую минуту каждого часа. В эту ночь он впервые плакал для своего папы.
А ещё у мальчика были воспоминания, которые приходили к нему после таких ночей. Когда клубочком сворачивался в своей кроватке и смотрел в тёмное окно. Иногда ему казалось, что кто-то там, за ним, шипит, зовёт к себе мальчика. Но этот кто-то не знает, что мальчик сейчас не то, что ходить не мог, а и дышать. Что ему не просто было больно, он весь превратился в комок пульсирующей боли. Словно кто-то вспорол тонкие голубые вены на маленьких ручках и наполнил кровь сплошной агонией.
Нет, мальчик не боялся ни шёпота за окном, ни яростно бивших по стеклу веток деревьев, которые словно звали его встать на подоконник, звали прыгнуть к ним в темноту, туда, где его ждет облегчение. А если вдруг ему и становилось страшно, то он всегда подходил к зеркалу шкафа и начинал играть. Со своим отражением. Почему-то только рядом с зеркалом и чувствовал себя в безопасности. Будто только оно его и может защитить. Будто это самое естественное - смотреться туда и улыбаться отражению себя самого. Иллюзия того, что он не один. Иллюзия того, что его любят. Любят не за слёзы, а просто так.
***
Двадцать три года спустя