Счет девять - Гарднер Эрл Стенли. Страница 25

Она была в черном облегающем платье без пояса. Лицо осунувшееся и строгое.

– Привет, Дональд, – сказала она.

– Куда вы собрались в таком наряде? – спросил я, указав на платье.

Она улыбнулась:

– Вам не нравится?

– Не в этом дело. Вы теперь вдова, не забыли? Вы должны быть в отчаянии из-за утраты.

– Фи, – возразила она. – Нет нужды изображать горе. Мы с Дином не были физически близки более года и... Вы знаете, что он делал в день своей смерти?

– Что?

– Оказывается, неделей раньше он поручил своему поверенному подготовить бумаги о разводе. В тот день он позвонил поверенному. Тот должен был закончить к следующему утру.

– И закончил?

– На следующее утро... он был мертв.

– Полиция знает об этом?

– Об этом знают и полиция, и газеты. Словом, все.

– А как узнали вы?

– Они затравили меня до смерти, не столько полиция, сколько репортеры. Полиции я рассказала всю правду, и они позволили мне передохнуть.

– Они рассмотрят ваши показания под разными углами и, если в конце концов найдут нечто неладное, вернутся вас терзать. А как репортеры?

– Они задавали большей частью нетактичные вопросы. В конце концов меня от них избавили. Мелвин Олни золотой человек. Он был предан Дину Крокетту, пока тот был жив, он знал недостатки Дина как никто другой. После вашего ухода мы славно поговорили. Он сказал мне, что хотел бы служить мне, что он был предан Дину, но, если я позволю ему остаться, он так же будет предан мне.

– Почему он должен остаться?

– Что вы имеете в виду?

– Зачем вам понадобился пресс-агент?

– Он не только пресс-агент, он управляющий. У него в руках все нити. И он действительно уладил все с прессой. Он учтив и внимателен и все же сумел убрать газетчиков.

– Вы выходили из дома?

– Нет.

– Когда полиция закончила осматривать квартиру?

– Около двух часов назад. Они сказали мне, что закончили и я могу пойти туда и пользоваться своим жильем. Большую часть времени я провела здесь, так что, если кто-нибудь из газетчиков пробрался туда, он...

– Но тут жить нежелательно, – сказал я.

– Почему нежелательно?

– Не допустить репортеров в ту квартиру вы сможете, а сюда, в студию, нет.

– Я... меня не беспокоит, знает ли Мелвин, что я сейчас с вами. Я сказала ему, что собираюсь спуститься в студию, чтобы немного отдохнуть.

– Он знает, что вы здесь?

– Да.

– Я прошу вас вспомнить вчерашний день, день убийства.

– Что именно?

Я напомнил:

– Я вчера отдал вам духовое ружье.

– Вы мне его не отдавали, вы просто оставили его здесь для вручения Дину.

– Да, так будет точнее. Теперь я хочу знать, что вы делали после моего ухода.

– Рисовала.

– Вы заходили в ванную комнату?

– Ну, Дональд, – протянула она, – разве упомнишь? Я нормальный человек, я захожу в ванную, когда в этом есть надобность. Через два-три дня трудно припомнить, сколько раз там была и когда.

– Вы знаете, что я имею в виду, – настаивал я. – Не заходили ли вы в ванную с какой-нибудь особой целью?

Она улыбнулась:

– Я всегда захожу туда только с особой целью.

Я сказал:

– Сильвия Хэдли сообщила, что вы зашли в ванную, закрыли дверь и некоторое время оставались там. Что вы высунули духовое ружье в окошко ванной. Она слышала, как вы подняли окно, и видела кончик духового ружья.

– Она лжет. Она не могла этого видеть.

– Вы хотите сказать: она лжет, ибо вы этого не делали, или она лжет, так как не могла этого видеть?

– И то и другое.

– Давайте поставим эксперимент, – предложил я. – Если спуститься вниз, удастся нам раздобыть палку от швабры или метлу? Что-нибудь такой же длины, как духовое ружье?

– У меня есть длинная кисть... Но я не понимаю, в чем вы хотите удостовериться? Сильвия просто не могла ничего видеть!

Я сказал:

– Мы поговорим об этом немного погодя. Я хочу, чтобы вы прошли в ванную, открыли окно и высунули ручку этой длинной кисти наружу, насколько сможете далеко.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала; подошла к чуланчику, вышла из него с кистью, прошла в ванную и открыла окно.

– Вот так?

– Да, так, – подтвердил я.

Я подошел к окну с матовым стеклом, повернул его так, чтобы образовалась щель шириной примерно пять сантиметров, затем прошел к подиуму для натурщицы и взглянул назад через эту щель. Я увидел конец кисти длиной двадцать пять или тридцать сантиметров. Я закрыл окно, сказав:

– Ну вот, она могла это увидеть.

– Могла?

Я кивнул. Филлис закусила губу.

– Она довольно скоро расскажет об этом полиции, – пообещал я. – Если вы не убивали своего мужа, то будете выставлены на позор, а если убили, угодите в газовую камеру.

– Дональд, я его не убивала!

– Но вы открывали окно и высовывали духовое ружье наружу?

Она потупилась и вымолвила низким голосом:

– Да.

– Как это получилось?

– Это было почти тотчас после вашего ухода, Дональд. Я знала, что мой муж захочет узнать, что духовое ружье возвращено. Я вспомнила, что его окно открыто. Пошла в ванную и попыталась что-нибудь придумать. Открыла окно, чтобы, может быть, увидеть его.

– И увидели?

– Да.

– Где он был?

– В том маленьком тамбуре, где нашли его тело. Он стоял прямо перед окном, спиной ко мне, и с кем-то разговаривал. Я думаю, это... Я не могла увидеть, кто это был. Может быть, женщина.

– Хорошо. Что вы сделали?

– Открыла окно и окликнула его по имени.

– Он вас услышал?

– Нет.

– Что было потом?

– Позвала еще раз, потом высунула духовое ружье из окна, чтобы он мог увидеть его, и крикнула: «Ау!»

– Он вас услышал?

– Нет.

– Что вы сделали дальше?

– Я убедилась, что он так поглощен разговором с этой личностью, что не услышит меня. Потом я втащила духовое ружье внутрь, поставила его в угол, закрыла окно ванной и вернулась к рисованию.

– Почему вы не воспользовались карманным фонарем, чтобы привлечь его внимание? Вы могли послать луч света на стену, и он его наверняка заметил бы.

– Я в тот момент не подумала об этом.

– Но ведь вы держите фонарь именно для этого?

– Да.

– Значит, должны были подумать.

– Но это привлекло бы внимание собеседника мужа и могло прервать важный разговор. Я не хотела этого.

– Вы часто пользовались световым сигналом?

– Нет. Дин не любил, чтобы его покой нарушали, когда он в своей студии. Я сигналила ему светом, только когда случалось что-нибудь важное, никогда не вызывала его для пустых разговоров.

– А как насчет Сильвии?

– В каком смысле?

– Что она собой представляет?

– Вы достаточно знакомы с ней, чтобы понять это.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы видели все ее прелести. Есть на что посмотреть, не правда ли?

– И это все? – догадался я.

– Разумеется, это все. Как многие женщины с прекрасной фигурой, она даже не пытается обуздывать проявления своих чувств, выставляет напоказ свою личность, свои переживания. Ей нравится демонстрировать свое тело. Ей вообще нравится, чтобы на нее обращали внимание.

– Чье внимание она особенно ценит?

– Всеобщее внимание.

– И Дина Крокетта?

– Я полагаю, да. – Ее голос звучал устало. – Когда Дин был полностью поглощен своей работой, он отбрасывал женщин в сторону, как досадную помеху; но я догадываюсь, что они вовсе не были ему безразличны... У него были любовницы.

– Сильвию он тоже отбрасывал в сторону?

– Я не думаю, чтобы ему удалось от нее отделаться. Если Сильвии что-нибудь втемяшилось в голову, от нее нелегко отделаться.

– Вам это было безразлично?

– А что я могла сделать?

– Вероятно, ничего. Но вот чего я не понимаю. Если у вас возникли подозрения, почему вы оставались так милы с Сильвией?

– А что мне следовало делать?

– Большинство женщин выцарапали бы ей глаза.

– Если бы я выцарапала глаза всем женщинам, с которыми переспал Дин Крокетт-второй, на свете появилось бы слишком много слепых женщин.