Стражи времени (СИ) - Ванин Сергей Викторович. Страница 21

— А он? — Отто уже начал уставать от этого зануды-старосты, хотя и выслушал его с пользой для себя. В голове Отто уже рисовал свой новый план, план очередной операции.

— А он, ваше превосходительство, засмеялся и выгнал меня взашей, еще свиньей русской обозвал. Ни единой рейсмарочки не дал, а я так старался, — староста, чуть не плакал от обиды.

— А теперь вы, уважаемый Иван Фокич, желаете получить награду, вполне заслуженную, замечу, награду, которой вас лишил обер-лейтенант Кнопф?

— Так точно, ваше превосходительство, — староста переминался с ноги на ногу, явно не собираясь уходить.

— Хорошо, я завтра распоряжусь, получите за две новости сразу. Хотя, ладно, я сейчас напишу записку с требованием выплатить вам установленную законом сумму, — фон Шлёсс взял карандаш.

— Ваше превосходительство, простите меня, дурака, но известий-то было три!

— Как три, помилуйте Иван Фокич? Вы донесли на некую Татьяну Петелину. Брат, мол, ее красный командир, год назад ходил по деревне в форме. Ну ладно, пусть это будет первая новость. Вторая — это про связника партизанского отряда, сына Евдокии Мироновой, Петьку. А где же третья новость?

— Как где? — предатель чуть не плакал. — А про партизанский отряд в лесу? Это разве не информация?

— Но помилуйте, Иван Фокич, об этом отряде вся округа знает. И мы тоже прекрасно осведомлены. Сейчас нет времени их уничтожить, а скоро этому отряду придет конец. Так что, за отряд великая Германия платить отказывается, — Отто уже почти смеялся.

— Ваше превосходительство, — не унимался староста.

— Ну что еще? — немцу уже надоел этот жадный мужлан.

— Ваше превосходительство, дозвольте в счет оплаты за верную службу забрать одну из коров. Ее зовут Зорька. Беленькая такая, с черными пятнами по бокам. Она сейчас стоит на сборном пункте для скота, туда со всей округи коров согнали. Я там недавно был, сразу её приметил.

— Да забирайте вы, хоть Зорьку, хоть Ночку, хоть самого дьявола! — уже не сдерживаясь, заорал фон Шлёсс. Он схватил бумагу, черканул записку и сунул ее в руки старосты.

«За одного паршивого мальчишку-связника выторговал себе целую корову. Не зря его назначили старостой» — зло подумал Отто.

— Спокойной ночи, Иван Фокич, — немец почти вытолкал старосту за дверь.

Наконец-то избавившись от назойливого визитера, немец кликнул Марфу, велев ей убрать со стола остатки ужина. После этого он написал донесение вышестоящему командованию о халатном отношении к несению службы обер-лейтенанта Кнопфа, командире зондер-команды, являющимся так же начальником местной комендатуры. В донесении было отмечено то, что обер-лейтенант не ведет работу с населением, не обращает должного внимания на сигналы, поступающие от старосты и других местных жителей. Часто обсуждает и критикует приказы вышестоящего начальства. А качество их исполнения оставляет желать лучшего. И, наконец, довел до сведения вышестоящего руководства, что обер-лейтенант Кнопф в служебное время нередко пьянствует, распутствует и играет в шахматы с местным переводчиком комендатуры. Довольный собой, Отто фон Шлёсс запечатал донесение служебной печатью, намереваясь утром отправить его по команде.

«Смесь вранья и правды выглядит намного достовернее самой правды» — частенько говорил отец юному Отто. Сын хорошо усвоил отцовские уроки. Уже отходя ко сну, абверовец имел в голове четкий план действий и мысленно возблагодарил Бога за то, что тот надоумил Отто выслушать этого мерзавца-старосту. Его информацию о связном фон Шлёсс собирался использовать в своей очередной комбинации.

Глава 6. ПОБЕГ

Эшелон несся по рельсам, стараясь, как можно быстрее доставить на фронт людей, решившихся сменить лагерные нары на окоп пехотинца. Пять дней назад, после обеда, состоящего из куска плохо пропеченного хлеба и миски баланды, зэки были построены на плацу перед зданием администрации лагеря на митинг. Настроение у контингента было хуже некуда. Голод, болезни, царящая кругом антисанитария ужасали. При всем при этом плана по выработке никто не отменял. Зэки рубили уголек в шахте. Работа с каждым днем шла все хуже и хуже. Силы покидали лагерный народец. Частенько из забоев доставали мертвых заключенных. Кого-то косила болезнь, кто-то кончал жизнь самоубийством, не выдерживая скотских условий. Робкая попытка не выйти на работу закончилась для зэков трагически. Администрация подавила бунт в зародыше, расстреляв согласно законам военного времени десяток самых активных бузотеров. На днях начальник лагеря огласил контингенту распоряжение об уменьшении рациона питания, скудные пайки зэков подверглись урезанию. Именно поэтому, построившиеся по отрядам заключенные не ждали ничего хорошего от предстоящего митинга. Из административного здания вышли зам. начальника лагеря с незнакомым человеком в форме старшего лейтенанта НКВД.

Первым выступил зам. начальника:

— Граждане заключенные! Гитлеровские захватчики рвутся к Москве, сердцу нашей Родины! Красная армия бьется из последних сил. Враг, неся тяжелые потери, продолжает наступать. Кто из вас хочет помочь своей Родине? Вы все осуждены, народ кормит вас и поит. Пока вы сидите здесь на нарах, бойцы и командиры Красной армии, преодолев временные трудности первых дней войны, бьют фашистских гадов. Вам предоставляется возможность кровью смыть свой позор. Для вас организованы штрафные батальоны, вступив в них, вы сможете послужить Родине! Может быть, вы погибните в бою, но вы умрете, как солдаты, а не как заключенные. Вы снимите позор с себя и с членов ваших семей. Ваши родные смогут гордиться вами. Кто желает пойти на фронт — шаг вперед!

Среди зэков поднялся неясный гул. Каждый говорил своё, переваривая только что услышанное. Политические заключенные почти сразу вышли вперед. Их построили в колонну и увели, оставили только несколько стариков, которых забраковали по возрасту. Среди стоящих на плацу остались почти сплошь уголовники. Офицеры никого не торопили, отойдя в сторону, они курили, бросая недобрые взгляды на сильно поредевшие шеренги. Наконец, один из заключенных, сделал шаг вперед. За ним еще и еще. Борзяк, стоящий в последней шеренге, хлопнув по плечу впереди стоящего товарища, тоже стал пробираться к зекам, изъявившим желание повоевать.

— Гляди, Шалый, там ведь и закатать могут, — шепотом пытался предостеречь его худющий, длинный как жердь зэк по кличке Верста.

— Там закатать могут, а здесь, на такой шамовке, того гляди, сам закатишься, — Борзяк оглянулся назад. — Счастливо оставаться, братва, не поминайте лихом.

Вышедших из строя уголовников, зам. начальника лагеря разделил на два отряда. Первый, большей численностью, сразу увели. Второй же отряд остался стоять на плацу. Борзяк осмотрелся, пересчитал оставшихся. Вместе с ним было ровно пятьдесят человек. Через полчаса появился сам начальник лагеря, полковник, и пристально оглядел стоящих в шеренге зэков.

— Этих, полста самых борзых, отдельно вези, мало ли чего учудят. Деятели еще те, — обратился он к старшему лейтенанту.

— Так точно, товарищ полковник, — отозвался старший лейтенант. — У меня для них и спецвагон в наличии имеется. А остальных в теплушках повезем, тех, которые поспокойнее.

— Добре, старший лейтенант, гляди в оба, — полковник взглянул на зэков. — А вам хлопцы, хочу пожелать, фрицев побольше наколотить, и в живых остаться!

— Это мы могём, нам мочить — дело привычное, в момент всю немчуру в деревянные бушлаты упакуем, — раздалось с разных концов шеренги.

— Ну, с Богом, братцы! — кричали новоявленным воинам, остающиеся мотать срок зэки.

Пятьдесят самых борзых, как выразился начальник лагеря, зеков действительно поместили в отдельный вагон. Он был разбит на три клети, расположенные вдоль вагона и забранные толстыми решетками. Между клетями и стеной вагона имелся узенький проход для часового. В углу вагона, за последней клетью, был расположен отсек для караульных. В отличие от клетей для зэков, отсек для караульных имел не решетчатую, а дощатую стену с дверью, выходившую в тот же узкий проход, где прохаживался часовой, вооруженный не винтовкой, а пистолетом. Остальных зэков погрузили в теплушки. Режим там был более вольный. В углу каждой теплушки тоже был сделан отсек для охраны. Часа через два поезд тронулся и помчал народ в сторону фронта, который с каждым днем медленно, но верно приближался к Москве.