Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий. Страница 54

— Такой большой? Как он во мне поместится?

— Не сразу и не весь. Вот это место у тебя вообще-то безразмерное. Только пока оно сухое. А это плохо. Не сжимай ноги, я там поглажу. Не дрожи, ничего плохого с тобой не случится.

— Давай просто поспим. А то уже ночь глубокая, а завтра вставать рано.

— Уговорила. Туши лампу.

Здравствуйте, утром квадратные яйца. Но перетерпим. Важнее девочке на всю жизнь отвращения к сексу не привить.

Утром Лиза меня сама разбудила. Ошарашенная донельзя. Оказывается, решила она приласкаться ко мне, пока я сплю, и кончила на моей коленке. Теперь вся мокрая.

Тут я и сам возбудился не на шутку.

Приподнял девочку и посадил сверху, а наделась она уже сама, почти без крика. Скорее с удивлением.

А меня, после вчерашнего, надолго не хватило. Излился почти моментально.

— Я теперь женщина? — спрашивает с удивлением.

— Обязательно. Воды омыться от крови ты приготовила нам, женщина?

Весь день Лиза ходила как пыльным мешком приголубленная, прислушивалась к чему-то внутри себя. Но к ночи девушка была готова к новым подвигам. Вела себя в койке скромно, сдержанно, но нетерпеливо.

Если самого себя спросить: почему я на эту связь пошел? То самый честный ответ будет даже не в том, что девушка мне понравилась и неплохой получается отпускной роман. А в том, что, забрав у матери сына, я внуком восполняю, таким образом, ей потерю.

Утром, пока Лиза доила козу, мать выступила с неожиданным предложением.

— Тот денежный аттестат, что ты мне присылал, перепишешь на Лизу, когда она понесет от тебя. Дополнительный будет документ, если придется твое отцовство доказывать.

— Зачем его доказывать? — не понял я. — Я не отказываюсь.

— А если тебя убьют до того, как малыш родится. Я не дура, понимаю, что навязала тебе девчонку, но я не хочу, чтобы ты ее забирал с собой. Они мое утешение в старости. А ты свободен, в своей Москве, жениться на ком хочешь. Хоть на дочке генерала.

Тут Лиза пришла с молоком, и стрёмные разговоры мигом прекратились.

А потом и самые нетерпеливые визитёры пошли, с утра пораньше. И каждый думает, что именно я воюю с их родственником в одной части, хотя я лётчик, а их родственник понтонёр.

На второй день я сразу выдавал ''дежурную котлету'': воевал только в небе Москвы. Нигде в других местах не был. Так, что думайте, прежде чем вопросы задавать.

Мать меня отдергивала, что нельзя так с людьми… Я отбрёхивался тем, что их много, а я один. И у меня отпуск по излечению, а не для их развлечения.

Спас меня на четвертый день первый секретарь окружкома ВКП(б) Петр Иванович Гулин, пустив все такие встречи в организованное русло, а у наших ворот выставил милицейский пост — любопытных отгонять. С пониманием человек, с таким и работать приятно.

Ваня-хант примчался через неделю, привез самогона и мороженую оленью тушу в подарок.

— Три оленя, две яранги — это город Лабытнанги, — смеётся.

На этот раз он прибыл сам-один в санях, запряженных большим рысаком, из чего я сделал вывод, что на ночлег напрашиваться он будет к нам. И не прогадал.

Первый митинг у ''Дома ненца'' собрал огромное множество для Салехарда людей — почти четыре тысячи.

— Больше только в день объявления войны собиралось, — приметил товарищ Гулин и дал мне слово, как первому герою-ямальцу.

Хорошо, что я все формулы магического марксизма еще при вступлении в партию выучил. А о войне… Я стал говорить не о подвигах на фронте, а о госпитале, который забит под завязку обмороженными бойцами. Потому, хоть страна и готовилась к войне, но никто и предположить не мог, что на нас попрётся вся объединённая Европа и придётся призывать столько человек в армию. Фронту не хватает тёплых вещей. И если на нас — лётчиков всем обеспечивают, то до вашего брата — пехотинца не всегда доходит, а чаще всего не хватает.

И тут пошел партхозактив отчитываться перед народом.

— С июня 1941-го по февраль нынешнего года по Ямальскому району было подписано по государственному займу 210 тысяч рублей, — не то секретарь райкома, не то предисполкома зачитывал. Заранее подготовился. — Собрано 2550 штук теплых вещей — все отправлены в Фонд обороны. К тому же и в частном неорганизованном порядке жители Ямальского района отправляют посылки на фронт с тёплыми вещами, как родственникам, так и ''неизвестным бойцам'' с письмами.

— У нас в Новом порту, — отчитывался мужик рабочего вида, — 23 тысячи рублей собрано на строительство танковой колонны ''Омский колхозник''. Это не считая того, что новопортовские рыбаки вдвое увеличили улов обского осетра, муксуна, ряпушки, щёкура, который составил свыше 830 центнеров.

— У нас в колхозе ''Красная Москва'' ударница Марина Вэнго создала женскую ненецкую рыболовную бригаду. И мы докажем, что женщины Севера ни в чем не уступят мужчинам. И с самого начала вольёмся в движение двухсотников, — выкрикивала с каким-то остервенением девушка-нацменка.

— Кто такие двухсотники? — спросил я Гулина.

— О! Это такой важный почин снизу у нас. Двухсотники — это те, кто выполняет норму на сто процентов и больше. — Хвалится Петр Иванович, словно сам за каждого по две нормы выполняет.

Но тут нас перебил звонкий мальчишеский голос.

— Мы, комсомольцы-селькупы, зимой ловили куропаток, добывали пушного зверя. Все это мы сдали государству. Нам объяснили, что мех — это то же золото, за которое Англия продает нам оружие. Нам бы патронов побольше, а то над каждым трясёшься…

— Не только селькупская молодёжь заменила отцов и старших братьев на охоте. Наиболее отличились в этом комсомольцы Самойлов и Кугаевский из посёлка Яр-Сале. А в Надымском районе семнадцатилетняя девушка-ненка Вэла Опту добыла за зимний сезон 360 белок, перевыполнив взрослую норму на 150 процентов. Мы ее представили на почётное звание ''стахановец военного времени''.

— Я вам про наболевшее скажу: о бочкотаре. Железа не стало на обручи, выкрутились дедовским способом. Вязали обручи из тальника. Так тут другая напасть — недостаток леса на клёпку. И если с сухосоленой рыбой можно обойтись просто плетёными из того же тальника корзинами, то рыбу в рассоле куда складировать?

Другие не отставали и каждый о своём речи вёл. Народ внимал, несмотря на пятнадцатиградусный мороз. И, видно, что ему это интересно.

Так, что митинг получился отчётным и зачётным для местного начальства. Даже фотограф присутствовал. Начальство тоже желает иметь почётное звание ''гвардейца тыла''.

Самой трудной задачей для меня было отказаться от распития спиртосодержащих напитков с начальством после таких мероприятий. А зачем мне ребёнок, по пьяночке заделанный? Отговаривался, что врачи запретили на время лечения спиртное напрочь. Иначе потом в небо летать не пустят. Слава богу, сочли причину уважительной.

Ваня-хант, видать, живёт тут очень непросто, постоянно застегнутым на все пуговицы. Весь на юру, доступный всем ветрам и взглядам. По душам поговорить не с кем, чтобы так, без последствий. Его и так в Лабытнанги как в ссылку отправили, хоть и на повышение. На ''армейские деньги'' он полковник.

— А всё началось с заготконторы, — покачав головой на мою трезвость, хряпнул он стопку самогона. — Я тогда здесь, в Салехарде в лейтенантах служил, даже не в старших. Вдруг в городе стал по рукам ходить неучтенный сахар-песок. Много. А время было такое — еще карточки не отменили. Всех, кого можно обыскали. Мать твою и то трясли, все подворье обшмонали, хотя у нее репутация честнейшего человека. Всех протрусили — везде, что по бумагам, что по натуре — тютелька в тютельку. До грамма. Откуда спекулятивный сахар берётся? Без понятия! Дошло до Тюмени. Приехал оттуда целый старший майор и говорит мне: не раскроешь — пойдёшь в рядовые милиционеры, раскроешь — верти в петлицах дырки под вторую шпалу. И хрен бы я что раскрыл, если бы твоя мать не заметила, что свеженький, присланный с Тюмени, с Облпотребсоюза на вырост в местные начальники, молодой приказчик Лазарь Окунь, у каждого вновь раскрытого мешка с сахаром на ночь ставит ведро с водой. А утром ведро пустое. Потянул я эту ниточку и посадил почти весь Тюменский Облпотребсоюз. Они эту аферу с сахаром в двух десятках посёлков уже вертели и на том останавливаться не собирались. Печенье в ту же схему запустили и чай. Но там навар не тот. Всех на нары определил. И самого главного потребсоюзника — товарища Аршкопфа Романа свет Ароновича паровозом пустил. Только его у меня из рук НКГБ вынуло. Пошел Роман Аронович по этапу не как крадун-растратчик, а по пятьдесят восьмой статье, как троцкист, не разоружившийся перед партией. И потащил Роман свет Ароныч за собой столько народу по области и не только, что наши чекисты ордена получили за раскрытие особо крупного заговора.