Борджиа: Дорога к Риму (СИ) - Поляков Влад. Страница 50

В таких случаях ни отказываться, ни откладывать встречу без очень веских оснований не принято. Пришлось, топая сапогами по плитам пола, нестись на зов понтифика. Радовало одно – в коридорах замка были знакомые всё лица: каталонцы из личной охраны Родриго Борджиа, а также солдаты из кондотт Раталли и Эспинозы. С таким гарнизоном замка можно было чувствовать себя если и не в полной, то в относительной безопасности. И сразу мелькнула мысль о том, что гарнизон так и должен быть разделённым на части. Сейчас это итальянцы и каталонцы… вполне устраивающая лично меня комбинация. Каталонская часть верна уже сейчас, итальянскую ещё требуется как следует испытать. Но сама идея… однозначно хорошая, не раз уже опробованная как в нынешнем прошлом, так и в том, которое ещё только будет.

– Отец? – произнёс я, войдя в комнату, где он должен был меня ждать. Ага, точно вот и он. В нормальной одежде, а не в этом папском облачении, поневоле вызывающем улыбку. – Только не говори, что передумал появиться на пиршестве и сказать несколько слов доблестным кондотьерам и их лейтенантам. Моя чувствительная душа такого не перенесёт.

– Паяц ты иногда, Чезаре, - вздохнул понтифик, закрывая книгу, которую до этого перелистывал и откладывая её в сторону. – У меня важный разговор, касательно семейных дел.

– Со вчерашнего дня, с самого момента, когда тебя короновали той самой тройной тиарой, все дела Папской области так или иначе относятся к семье Борджиа.

Говоря, я исследовал пару кувшинов, в которых было… вино. И снова вино. Про бутылки вообще не говорю, проверять их содержимое точно не стоило. Оставалось лишь позвонить в колокольчик и когда появился слуга, приказать:

– Воды. Холодной, - как только дверь за халдеем закрылась, я обратился к «отцу». – Неужто и впрямь семейное дело. Опять Хуан устроил нам проблему?

– Нет. Не больше, чем обычно. Он, конечно, слишком много выпил и приставал не только к куртизанкам, но его остановили. Речь о Лукреции.

– Вот уж это прелестное создание никогда не доставляло проблем. Умная, понимающая… красивая даже сейчас, в свои двенадцать. Еще два-три года и она станет одной из самых красивых женщин Рима, а может и не только.

– О её красоте я и хочу поговорить, Чезаре, - вздохнул понтифик. – То, что было хорошо для дочери кардинала, недостаточно для дочери Папы.

Твою мать. Судя по всему, разговор будет о том, чего хотелось бы избежать до поры до времени. Дела, связанные с помолвками, обручениями, свадьбами будь они неладны. Для меня вполне приемлемы помолвки в юном возрасте. Договорённости на то и договорённости, чтобы их заключать, затем корректировать, в случае форс-мажорных случаев даже менять. Вот только «милые» обычаи здешней эпохи, касаемые заключения ранних, очень ранних браков… как же они меня бесят. Особенно то, что изменить систему я не в силах. Остаётся лишь оградить от подобного свой круг общения… Вот только удастся ли мне это сделать? Даже и не знаю, но пробовать по любому буду, иначе себя уважать перестану.

– Если ты говоришь про разрыв помолвки с графом д’Аверса, то я готов поддержать это. Он действительно не пара моей сестре.

– Рад, что ты это понимаешь, сынок, - расцвёл Родриго Борджиа. - Ей нужен совсем другой жених. Из могущественного итальянского рода, с которым нам следует заключить союз и скрепить его свадьбой.

– Постой, отец! – вскинулся я, услышав то самое проклятое слово. – О какой, чёрт побери, свадьбе ты говоришь? Лукреции всего двенадцать лет! Двенадцать! Она же ещё ребёнок.

– Не горячись, Чезаре. Я говорю лишь о помолвке, о самом браке до того, как ей пойдёт четырнадцатый год, и речи быть не может.

Проклятье. Моё представление и здешнее – две большие разницы.

– Это твоя дочь и моя сестра. Младшая сестра. И это не просто девица, а дочь самого Викария Христа. Сам подумай, зачем подвергать её такому испытанию, как ранний брак…

Не могу сказать, что началась внутрисемейная склока, но разговор был довольно серьёзным. Я упирал на то, что Родриго Борджиа не стоит раньше времени пихать собственную дочь во все аспекты взрослой жизни. К тому же столь ранние браки редко к чему хорошему приводят. Имелись и примеры из истории, та же Бельтранеха, претендентка на престол Кастилии, вышедшая замуж в тринадцать лет, что не слишком хорошо повлияло на её душевное здоровье.

Родриго Борджиа, которому приводили как теоретические, так и практические доводы не в пользу ранних браков, сопел, пыхтел, краснел и отбрёхивался. Только получалось у него… не слишком убедительно даже для него самого. Уже по той причине, что «политические выгоды» и «интересы Святого престола» были не шибко весомыми аргументами в сравнении с нормальной жизнью его любимой дочери. Понимая, что я не смогу выколотить всё желаемое, пришлось ограничиться своеобразной страховкой Лукреции о «прелестей» раннего брака. Спустя почти час изнуряющего для обеих сторон разговора я произнёс:

– Если тебе уж так хочется выдать Лукрецию замуж… Ладно, пусть будет так. Но ни о какой консуммации брака и речи быть не может до тех пор, пока ей пятнадцатый год не пойдёт.

– Допустим…

– И на протяжении этого самого года она сама будет решать, когда окажется, хм, готова. Если же её супруг попробует сунуть известно что туда, куда до оговоренного срока не положено… Я лично позабочусь о том, чтобы его жизнь была короткой и мучительно болезненной. А ты, отец, знаешь, что я способен это сделать самыми замысловатыми способами.

– Ты становишься опасным человеком, Чезаре. По Риму уже поползли первые слухи о тебе.

– Слухи всегда ползут, такова уж их природа. Но мы не договорили насчёт Лукреции.

– Согласен. Я тоже беспокоюсь о её жизни. Не тебе одному охранять её покой.

– Это значит ты…

– Признаю правоту твоих опасений. И готов поставить такие условия претендентам на её руку.

Ф-фух. Прямо от сердца отлегло. Разумеется, даже не получи я такого согласия от Родриго Борджиа, всё равно сделал бы по своему. К примеру, новоявленный супруг мог споткнуться, спускаясь с лестницы, подавиться рыбьей костью, внезапно скончаться от лихорадки или какой-то загадочной болезни. А так… может всё и обойдётся.

– Ты не стал бы заводить этот разговор просто так отец, - произнёс я уже тогда, когда основной спор подошёл к концу. – Должны быть варианты для замужества, причём очень для тебя важные. Странно только, что ты озаботился сперва Лукрецией, а не Хуаном.

– Хуан… Он скоро отправится в герцогство Гандийское, - усмехнулся понтифик. – Там должен будет найти себе супругу среди испанской знати, испросить моё разрешение на брак и позаботиться о наследниках. Он наша связь с родной землей и с супружеской четой Изабеллы и Фернандо.

– Значит Лукреция…

– Попробуй догадаться. Если ты сумеешь это сделать, Чезаре, я вдобавок к уже обещанному присутствию на пиру для твоих наёмников…

– Наших наёмников!

– Хорошо, наших, - отмахнулся Родриго Борджиа. – Так вот, я не просто буду там, но и найду для каждого из кондотьеров и для правителя Флоренции слова, которые придутся им по душе.

Даже малость неловко стало. Совсем малость, на какое-то мгновение. Я знал, куда метит Родриго Борджиа по умолчанию, поэтому не мог ошибиться. Зато стоило бросить единственный взгляд на его самодовольную физиономию, как неловкость бесследно исчезла.

– Тебя могут интересовать только родственники короля Ферранте или герцога Миланского. Со злобным старче Ферранте ты ещё не мог успеть о чём-то договориться, зато Сфорца – другое дело. Один из них твой давний приятель, а с недавних пор ещё и вице-канцлер. Что же насчёт конкретного Сфорца из их немалого числа… гадать я не собираюсь. Им может быть кто угодно, но непременно имеющий хотя бы одну, а лучше две крепости. Я прав?

– Мне придётся говорить с этими наёмниками, - опечалился Родриго Борджиа. – Да, это Сфорца. Мы нуждаемся в союзе с этим семейством, с Миланом и его герцогом.

– Герцог Милана Джан Галеаццо Мария Сфорца – типичное ничтожество, неспособное взять власть в свои руки, полностью подвластное своему дядюшке Лодовико. Пьяница, лентяй, интересующийся лишь вином и изредка соколиной и псовой охотой, - скривился я. – Зато Лодовико Сфорца, куда более известный по прозвищу Мавр, оправдывает его с давних пор. Он так же коварен и склонен к предательству, как это мерзкое племя.