Оригинал (СИ) - Чередий Галина. Страница 69

От удивления и одновременного возмущения я чуть не рухнула на месте. То есть то, что сейчас со мной произошло, это полностью «заслуга» Грегордиана? Он знал, но «торопился и забыл»? Психованный засранец! Уставилась на Алево и Лугуса «исчезли отсюда» яростным взглядом, и хитрый асраи тут же среагировал, покровительственно обхватив за плечи слегка обалдевшего от этого долговязого брауни и направившись к выходу. Первой острейшей потребностью было сейчас проорать в лицо деспоту «Ну я же говорила!» с десяток раз или вспомнить все матерные слова, какие знаю, просто чтобы душу отвести, немного компенсировать запоздало накативший испуг и пережитую боль. Но это его «Эдна права» и «Моя ошибка», да еще в присутствии посторонних… Я прекрасно понимала, что подобное признание из уст любого нормального мужика было бы нормой и даже не особо веским поводом для полного прощения. Но, ради Бога, это ведь Грегордиан! Для него такое равносильно публичному самобичеванию. Даже едва заметная тень вины в его глазах стоит многодневного покаяния обычного человека. Поэтому, сделав несколько выдохов, я просто проворчала:

— Для начала было бы мне неплохо вообще знать, с кем именно ты уходишь в очередной раз сражаться и к каким последствиям мне следует быть готовой.

Сказала и сама застыла в ожидании грядущего взрыва. Ведь, как ни крути, фаворитка там я, не важно какая по счету, или нет, но только что в некотором смысле почти потребовала от самого чертова архонта Приграничья Закатного государства передо мной отчитываться.

Я уже приготовилась приводить доводы в пользу неоспоримой практичности такого подхода и даже готова была слегка попрекнуть Грегордиана тем, что едва не угробил меня, но тут он сухо кивнул и отвернулся, давая понять, что запрос получен, и на этом все.

Решив не нагнетать и считать это своей какой-никакой, победой я подошла к огромному зеркалу, встроенному в стену купальни, чтобы оценить ущерб. Но, несмотря на то, что я ожидала увидеть отекшее лицо и красные глаза, а, возможно, еще какие-то последствия, в беспорядке оказались лишь мои волосы, да губы чуть припухли. Наклонилась ближе, рассматривая себя внимательнее и поражаясь в очередной раз вроде и незаметным, но очень меняющим мой облик мелким метаморфозам. Более ровному, изысканно-золотистому тону кожи, неожиданной яркости и блеску глаз и еще множеству чего-то неуловимого, словно делающего меня иной.

— Эти биргали… насколько сильный их яд? — спросила молчавшего Грегордиана. — Я могла прямо умереть?

И тут же вздрогнула, когда обнаженный мужчина как будто ниоткуда появился за моей спиной.

— Я запрещаю тебе говорить или думать о том, что можешь умереть! — угрожающе прищурился он.

— Ты не можешь рассчитывать на то, что я действительно смогу выполнить такой приказ. Не говорить еще возможно, но не думать… — слова неожиданно застряли у меня в горле, и я забыла о своих возражениях.

Наши взгляды будто сцепились в отражении, и от воспоминания о том, как это было раньше, мне снова стало трудно дышать. Холод мокрой одежды снаружи и выжигающий дотла жар от осознания близость давно желанного внутри. Слезы обиды и поражения, рвущиеся наружу в один момент, и удушье от невозможности принять происходящее абсолютно реально в следующий. Темная маленькая прихожая, до краев вдруг наполненная присутствием и запахом завораживающе сексуального незнакомца. Мое возбуждение на грани сумасшествия и отчаянный страх. Наш первый раз, ставший гранью, разделившей мою жизнь навсегда. Может, тогда я и не знала, насколько фатальным станет тот мой единственный случайный секс, но это не значит, что не помнила все. Каждый звук, отблеск света, насыщенный запах разгоряченных тел, вид смуглой руки на моем горле, дикую наполненность и мощные рывки его члена во мне.

— Ты так пропахла возбуждением к концу пути, что я едва мог вести машину. Чувствовал себя опьяненным, как никогда в жизни, — не прерывая зрительного контакта, пробормотал Грегордиан сильно огрубевшим голосом и, уткнувшись носом в мои волосы, потерся, убирая их с правого плеча и открывая шею.

— Пропахла? — все я прекрасно расслышала, просто понимание, что, глядя в это зеркало, мы делим одно воспоминание, было так дико возбуждающе, что почти сбивало с ног в самом прямом смысле.

Ища столь нужную мне сейчас опору, я положила ладони на холодное стекло перед собой, и деспот тут же накрыл их своими здоровенными, поглаживая большими пальцами, и прижался сзади, упираясь мне в поясницу своей твердостью, точно так же, как тогда.

— Ты даже не представляешь, в какой опасности была, Эдна, — продолжил щедро подкармливать захлестнувшее меня вожделение Грегордиан. — Я так безумно возжелал тебя из-за этого аромата, что мне не было дела, я ли был его причиной. Я взял бы тебя в любом случае, даже если пришлось бы делать это силой, наплевав на мои принципы.

Разве это нормально, что мысль о Грегордиане, набрасывающемся на меня, не пугает, а заставляет мелко затрястись от желания ощутить это? Как бы он выглядел, абсолютно одичав от похоти? Насколько яростным был бы по сравнению с тем, каким я его уже видела? Вот только мне, скорее всего, никогда не придется этого узнать. Отвергать я могу его только на словах, только силой рассудка, мое же тело и чувственность — его марионетки, послушные любому легчайшему движению его пальцев, касанию рта, даже просто словам, сказанным рокочущим и грубым от потребности голосом.

— Я так был зол тогда, когда мозги чуть прояснились, — мягкие толчки в мою поясницу приобрели устойчивый ритм, выжимающий из меня всю влагу досуха. — Так поддаться похоти, чтобы помчаться вслед за тобой… немыслимо. Но никак не мог изгнать из головы то, какой тебя оставил. Распростертой, дрожащей, благоухающей нашим общим оргазмом, открытой для меня настолько, что я мог думать только о том, как вернусь и возьму тебя снова… и снова.

Грегордиан потерся лицом о мою шею, давая услышать собственное ускоряющееся дыхание, и, освободив мои руки, обхватил одной своей мою талию, вжимая в себя еще сильнее. Я наклонила голову, подставляясь под дразнящее царапанье его щетины, которое будто посылало прямые разряды мышцам моего лона, заставляя их сокращаться в вечном теперь предвкушении его вторжения. И от каждого спазматического сжатия обратно по всему телу катилась волна, делающая меня все горячее и податливее. Нуждаясь в большем, я повернулась, желая отдать во владение моего деспота свой рот и потребовать его в ответ, но Грегордиан ускользнул, пряча лицо в изгибе моей шеи. Только сейчас я заметила, что он ни разу даже не поцеловал или не облизал мою кожу, хотя обычно делал это постоянно и с ненасытной жадностью.

— Я все еще не безопасен для тебя, Эдна, — сказал он, и я почувствовала непередаваемое разочарование. Кровь будто стала свинцом, быстро остывающим и густеющим в моих венах. Но лишь на мгновенье. Плотно прижав раскрытую ладонь к моему животу, Грегордиан стремительно провел ею с нажимом вниз, бесцеремонно пройдясь по клитору, и стоило мне со вскриком выгнуться, ударяясь о его грудь головой, жесткие пальцы вторглись в меня.

— Если нельзя мне, не значит, что я позволю нуждаться тебе. Помнишь правило? Если ты чего-то хочешь, то получаешь от меня.

Вообще-то это проклятое правило звучало несколько по-другому, но кому, к чертям, сейчас есть до этого дело?

Грубая кожа входящих раз за разом все быстрее пальцев, какие-то слова, а может, просто порыкивания в такт дыханию деспота, трение там, где сейчас, казалось, сосредоточились все мои нервные окончания, жесткая пульсация члена, ритмично вдавливающегося между моих ягодиц — все это было идеально и чертовски чрезмерно, для того чтобы у меня был шанс продержаться долго.

Широко распахнув глаза, я не отрываясь смотрела, впитывала греховную картинку собственного оргазма. Одна совершенная волна, изгибающая меня в захвате Грегордиана следовала за новой, не менее мощной волной. А мрачный огонь серого пламени в глазах жадно ловящего мое наслаждение деспота был словно катализатор, что не давал этой буре затихнуть бесконечно долго.