Роковой рубин - Смит Дебора. Страница 9

Сара тоже встала, засунула толстые рабочие перчатки в задний карман комбинезона и попыталась пригладить пышные волосы, растрепавшиеся во время работы. Обычай требовал чтобы хозяйка дома выглядела прилично, а в теплое время года еще и имела наготове чай со льдом. Сара порадовалась, что у нее в холодильнике припасен целый галлон.

Через несколько минут собаки залаяли. Сара вышла во двор, затененный громадными дубами. По дороге двигался древний грузовик с высоким деревянным кузовом. Вел его юноша, почти мальчик, в кабине было полно детей, а в кузове, вцепившись в боковые стенки, стояли женщины. Обветренные, крепкие — старые и молодые, белые и негритянки; Сара тотчас узнала их. Она помнила их застенчивые лица и простые воскресные платья так, как помнят лица и одежду членов своей семьи. Это были жены фермеров — арендаторов Уильяма.

— Ну, здравствуйте, — удивленно сказала она, когда грузовик, подъехав, остановился и шум двигателя смолк. — Что это вы разъезжаете посреди рабочего дня?

Со скорбными лицами, молча, вылезали они из грузовика. Сара заметила, что у многих заплаканные глаза. Подошла Рэйчел, неся на каждой коричневой руке по ребенку.

— У них несчастье, — шепнула она Саре.

Сара вежливо ждала. Наконец одна из женщин постарше выступила вперед.

— Мы пришли к вам за помощью, мэм. Ведь вы сестра судьи. Мы не знаем, что делать.

— Чем я могу вам помочь, Люси? Что случилось?

— Власти забрали наших мужей. Разломали перегонные аппараты и увезли мужчин.

Сара просто рот раскрыла от удивления. Самогоноварение в горах давно уже превратилось из запрещенного производства в весьма респектабельное хобби. Напитки свободно продавались — если их создатели особенно гордились своим мастерством, и это отнюдь не считалось преступлением, а приравнивалось к народным промыслам, таким, как, скажем, изготовление сувениров из кожи. Власти давно уже перестали охотиться за теми, кто этим занимался, — с тех пор, как Сара была девочкой.

— Но почему? Что произошло? — спросила она.

— Мы ничего не поняли, но они сказали, что наши мужчины должны отсидеть полгода.

— Неправда, мы знаем, в чем дело. — Молодая женщина, едва ли старше Сары, плача, выступила вперед. — Мы никогда слова дурного не сказали о вашем брате, мэм. Он был так добр к нам. Но сейчас он нас предал.

— Не может быть, — поспешно сказала Сара. — Мой брат не мог этого сделать. Он никогда…

— Это его жена, — сказала третья женщина. Кровь отлила от лица Сары.

— Что она сделала?

— Она приехала к нам, словно просто хотела отдать долг вежливости, привезла подарочки — пирожные и всякие вещички. Мы все собрались у Люси, чтобы с ней познакомиться. Тоже с подарками — как обычно, когда судья приезжает нас навестить. Мы принесли ей крепкого, ну, в большой оплетенной бутыли. Мы всегда дарим судье такую. Она расспрашивала, ласково так, как это делается да где стоят перегонные аппараты. Мы ей показали — нам и в голову не пришло беспокоиться. Все вокруг знают, что ничего плохого в этом нет…

— Это было неделю назад, — тихо сказала Люси, — а прошлой ночью нагрянули власти. Мэм, нам не хочется плохо думать про вашу невестку, но что ж тут еще подумаешь.

От стыда и гнева Сара едва слышала сердитое шипение Рэйчел.

— Возвращайтесь домой, — наконец сказала Сара. — Я займусь этим. Обещаю вам.

Оставив детей на попечение Рэйчел, Сара тут же помчалась в город, выжимая из старенького джипа все, на что он был способен. Сегодня среда, а по средам суд работает до полудня, после чего Уильям доделывает необходимые бумаги у себя в кабинете. Ну что ж! Сара ворвалась в кабинет — большую, обитую деревянными панелями комнату, заставленную книжными шкафами. Уильям сидел за столом, уронив голову на руки.

— Так ты знаешь?! — с порога закричала Сара. — Ты уже знаешь, что Александра напустила полицию на твоих фермеров?

Он резко вздернул голову. Лицо у него было затравленное.

— Ничего подобного.

— Кто же еще?

— Ей совершенно незачем делать такие вещи. И потом, я ее спрашивал. Она поклялась мне, что не виновата. Ты же знаешь, как это бывает. У людей, как правило, есть враги. Какая-нибудь там ничтожная ссора приводит к таким вот последствиям. Это может быть кто угодно.

— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — с горечью произнесла Сара. — Я же вижу. Она нанесла такой удар этим людям. Как ты поступишь?

— Сара, я люблю ее. Она, в сущности, совсем не так плоха. Ей просто хочется казаться значительной. Ты пойми, репутация ее семьи не бог весть как хороша. Люди до сих пор вспоминают о том, как Дьюки обращались со своими фабричными рабочими. — Он ударил кулаком по столу. — Ведь прошло уже тридцать лет!

— С тех пор Дьюки мало изменились. Даже теперь жизнь их рабочих сплошной кошмар. А твоя Александра потихоньку создает собственную репутацию — и весьма дурную.

Он снова ударил кулаком по столу.

— Она — моя жена, и скоро у нас родится ребенок. Мой долг — защищать ее и этого ребенка.

— А честь? А чувство собственного достоинства? А доверие людей, которые от тебя зависят? Ладно, оставим в покое Александру. Что ты намерен сделать, чтобы помочь арендаторам? Ты ведь понимаешь, что, если мужчин полгода не будет, женщины и дети не смогут справиться с хозяйством.

— Я о них позабочусь.

— Ты же знаешь, они хотят справедливости, а не благотворительности. — Она помолчала, стараясь не расплакаться. — И я хочу того же.

— Сара, я готов отрезать себе правую руку, чтобы в семье наконец наступил мир.

— Ты знаешь, что ты мне должен, и не надо громких слов. Как ты не понимаешь! Ты — мой брат, я люблю тебя, я не хочу вечно раздувать эту ссору.

— Тогда постарайся простить и забыть. Ты же видишь, я разрываюсь между вами, сестренка.

— Судья! Простите, что помешала, но обстоятельства чрезвычайные. — В дверях кабинета стояла секретарша. — Звонили из больницы. У миссис Вандервеер начались схватки.

Уильям вскочил, сорвал со стены свою шляпу и кивнул Саре уже на бегу:

— Я должен быть там. Поверь, сестренка, я все устрою наилучшим образом.

В тот момент, когда Уильям впервые взял на руки своего новорожденного сына, Александра поняла, что отныне ее влияние на него абсолютно и несокрушимо. Со слезами на глазах Уильям ворковал над красным сморщенным младенцем, целуя его в макушку.

— У него такие же рыжие волосики, как у меня, — говорил Уильям тихим, хриплым, прерывающимся голосом. — Он такой прелестный… спасибо, дорогая, спасибо тебе.

— Я так счастлива, дорогой. — Она утомленно откинулась на больничные подушки. «Одного ребенка, пожалуй, довольно. Уильям хочет еще, но я просто найду врача где-нибудь подальше от этого города и попрошу его выписать рецепт на противозачаточные таблетки — слава богу за это новое изобретение человеческого гения, — а Уильяму и знать не надо. — Ты не будешь возражать, если я найму ему кормилицу?

— Ну, я не знаю. А зачем?

— Затем, что так принято у людей нашего общественного положения.

— Если хочешь. — Уильям покачал младенца и погладил его скрюченные пальчики. — Я хотел бы назвать его Тимоти, в честь моего… моего и Сариного отца.

— Конечно. Мне хочется верить, что это заставит твою сестру перемениться ко мне. Может быть, она поймет, что лучше жить в дружбе. Пусть наши дети растут вместе, как и положено двоюродным.

Уильям присел на стул у кровати и посмотрел на нее с нежностью.

— Теперь никто не сможет ни в чем упрекнуть тебя. Подумать только, — он прикрыл глаза, блаженство было написано на его лице. — Наследник рода Вандервееров.

— Да, я не хочу, чтобы ко мне относились с подозрением. О, Уильям, мне так неприятно, что твои арендаторы считают меня причиной того, что с ними произошло. И я никак не могу доказать, что не виновата. Мне не нужно было слушать их рассказы. Конечно, они теперь думают, что я выведывала их секреты — хотя с моей стороны это была просто неуклюжая попытка проявить вежливый интерес.