Оно. Том 2. Воссоединение - Кинг Стивен. Страница 32

От воздуха, который выходил изо рта великана вместе с этими словами, рубашка Ричи затрепыхалась, как парус под ураганным ветром. Он вжался в спинку скамьи, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом и торчали во все стороны, как перья, окутанные зловонием.

Великан захохотал. Взялся обеими руками за топорище, совсем как Тед Уильямс  44 брался за свою любимую бейсбольную биту (или за ясеневый черенок, если вам так больше нравится), и вытащил топор из дыры, которую тот промял в бетоне. Топор начал подниматься в воздух, издавая низкое, смертоносное шуршание. Ричи внезапно понял, что великан собирается разрубить его пополам.

Но чувствовал, что не может пошевелиться; его охватила невероятная апатия. Да и надо ли? Он задремал, ему приснился сон. Сейчас какой-нибудь водитель нажмет на клаксон, возмущаясь поведением мальчишки, который перебежал улицу перед его автомобилем, и он проснется.

– Это точно, – пророкотал великан. – Ты проснешься в аду. – И в последний момент, когда топор добрался до апогея и застыл там, Ричи осознал, что все это совсем не сон… или, если уж сон, то такой, что может убить.

Попытавшись закричать, но не издав ни звука, Ричи скатился со скамьи на разровненный гравий, который покрывал площадку у памятника. Но теперь из постамента торчали только два здоровенных стальных штыря, на которые устанавливались ноги статуи. Звук рассекающего воздух топора наполнил мир давящим шорохом. Улыбка великана превратилась в гримасу убийцы. Губы так разошлись, что показались не только зубы, но и десны, красные пластмассовые десны, отвратительно красные, поблескивающие.

Топор ударил по скамье там, где только что сидел Ричи. Рубящая кромка была такой острой, что удар вышел практически бесшумным, но скамья мгновенно развалилась на две части, и на разрезе из-под слоя зеленой краски показалась яркая и почему-то тошнотворная белизна дерева.

Ричи лежал на спине. Все еще пытаясь закричать, он принялся отталкиваться каблуками. Гравий заползал за ворот рубашки, под пояс штанов. А Пол возвышался над ним, сверху вниз смотрел на него глазами, размером с крышку канализационного колодца. Пол смотрел сверху вниз на мальчишку, на спине отползающего от него по гравию.

Великан шагнул к нему. Ричи почувствовал, как дрогнула земля, когда на нее опустился черный сапог. Взлетело облачко гравия. Ричи перекатился на живот и вскочил. Но его ноги побежали еще до того, как он успел скоординироваться, и в результате он вновь плюхнулся на живот. Услышал, как воздух вышибло из легких. Волосы упали на глаза. Он видел автомобили, снующие взад-вперед по Канальной и Главной улицам, как они сновали каждый день, как будто ничего не происходило, как будто никто из водителей не видел или не обращал внимания на то, что Пол Баньян ожил, сошел с постамента, чтобы совершить убийство топором, размеры которого не уступали дому на колесах класса «люкс».

Солнечный свет померк. Ричи лежал на островке тени, который силуэтом напоминал человека.

Он поднялся на колени, чуть не завалился на бок, сумел встать и побежал как мог быстро. Колени его поднимались чуть ли не до груди, руки работали, как поршни. Он услышал, как за спиной нарастает шорох опускающегося топора, и звук этот казался вовсе не звуком, а повышением давления воздуха на его кожу и барабанные перепонки: «Ши-и-и-ип-п-п-п…»

Земля дрогнула. Зубы Ричи клацнули, как фарфоровые тарелки при землетрясении. Ему не требовалось оглядываться, чтобы понять: топор Пола наполовину зарылся в бетонную дорожку в считаных дюймах от его ног.

В его голове вдруг зазвучала песня «Доувеллсов»: «Мальчишки в Бристоле шустры, как пистоли, бристольский стомп  45 играют они…»

Из тени великана Ричи вновь выскочил в солнечный свет, и едва это произошло, начал смеяться, тем самым истерическим смехом, что срывался с его губ, когда он сбегал по лестнице в подвальный этаж «Фриза». Тяжело дыша, вновь с резью в левом боку, Ричи рискнул обернуться.

Пол Баньян высился на постаменте, как и всегда, вскинув топор на плечо, глядя в небо, с губами, разошедшимися в оптимистичной улыбке мифологического героя. Скамья, которую топор Баньяна развалил надвое, целехонькой стояла на прежнем месте, чтобы никто не волновался. Гравий в том месте, где Высокий Пол («Он – мой прикол», – вдруг маниакально прокричала в голове Ричи Аннет Фуничелло  46) ставил свою гигантскую ногу, лежал ровным слоем, чуть потревоженный только там, где его касалась спина Ричи, когда он

(уползал от гиганта)

упал со скамьи, задремав. Не было ни следов сапог Баньяна на гравии, ни вмятин в бетоне от топора. Не было ничего и никого, кроме мальчишки, за которым гнались другие мальчишки, большие парни, и ему приснился очень короткий (но весьма впечатляющий) сон про убийцу-колосса… если угодно, про гигантского, в экономичной расфасовке, Генри Бауэрса.

– Дерьмо, – пробормотал Ричи дрожащим голосом и нервно хохотнул.

Он постоял еще какое-то время, чтобы посмотреть, а вдруг статуя шевельнется вновь… может, подмигнет ему, может, перебросит топор с плеча на плечо, может, сойдет с постамента и вновь двинется на него. Но, разумеется, ничего такого не случилось.

Разумеется.

Так чего волноваться? Ха-ха-ха-ха.

Дрема. Сон. Ничего больше.

Но, как однажды заметил Авраам Линкольн, или Сократ, или кто-то еще из великих, поиграли и будя. Пора идти домой и успокоиться. Последовать примеру Куки из «Сансет-Стрип, 77»  47 и просто расслабиться.

И хотя самый короткий путь лежал через парк у Городского центра, Ричи решил, что этот путь ему не подходит. Не хотел он приближаться к статуе. До дома добрался кружным путем, а к вечеру практически забыл о случившемся.

Чтобы вспомнить только сегодня.

«И теперь здесь сидит мужчина, – думал Ричи, – здесь сидит мужчина в дымчато-зеленом пиджаке спортивного покроя, купленном в одном из лучших магазинов Родео-Драйв; здесь сидит мужчина в туфлях «Басс Уиджанс» на ногах и трусах «Кальвин Кляйн» на заду; здесь сидит мужчина, в глаза которого вставлены мягкие контактные линзы; здесь сидит мужчина, помнящий сон мальчика, который думал, что рубашка «Лиги плюща» с петелькой на спине и шузы «Снэп Джек» – последний писк моды; здесь сидит взрослый, который смотрит на все ту же статую, и, эй, Пол, Высокий Пол, я здесь, чтобы сказать, что ты во всех смыслах такой же, как и прежде, не состарился ни на один долбаный день».

Прежнее объяснение по-прежнему звенело в голове: греза, сон.

Ричи полагал, что может поверить в монстров, если есть такая необходимость; монстров-то в жизни хватало. Разве не сидел он в радиостудиях, читая на ленте новостей о таких, как Иди Амин Дада, или Джим Джонс, или тот парень, что взорвал столько народу в «Макдональдсе», расположенном по соседству? Сри огнем и спички экономь, монстры обходились дешево! Кому нужен билет в кино за пять баксов, если ты можешь прочитать о них в газете за тридцать пять центов или послушать по радио забесплатно? И Ричи полагал, что может поверить в версию Майка Хэнлона, во всяком случае, на какое-то время, раз уж он верил в существование таких, как Джим Джонс; Оно даже обладало неким обаянием, потому что прибыло Извне, и никто и никогда не заявит о своей ответственности за Оно. Он мог поверить в монстра, у которого лиц не меньше, чем резиновых масок в сувенирной лавке (если уж ты собрался взять одну, так лучше сразу прикупить дюжину, оптом – дешевле, так, парни?), в порядке обсуждения… но чтобы тридцатифутовая статуя сошла с постамента и попыталась разрубить тебя пластмассовым топором? Это слишком уж кучеряво. Как сказал Авраам Линкольн, или Сократ, или кто-то еще: «Я буду есть рыбу и буду есть мясо, но все говно подряд есть не стану». Такое просто не…

Тут острая колючая боль вновь прострелила ему глаза, без всякого предупреждения, вызвав крик. Такого сильного приступа еще не было, боль проникла глубже и не уходила дольше, до смерти перепугав Ричи. Он обхватил глаза лодочками ладоней, принялся нащупывать нижние веки указательными пальцами, намереваясь выдавить линзы. «Наверное, какая-то инфекция, – подумал он. – Но, господи, до чего же больно!»