Время увядающих лилий (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 47

Нокаутирующий удар. Луи де Ла Тремуйль, сопровождаемый парочкой уже знакомых мне советников вышел из шатра, даже забыв про правила приличия. Хорошо хоть его сопровождающие оказались не столь впечатлены прозвучавшими словами… Но «не столь» и «не впечатлены» — это всё ж большая разница. Просто выдержки побольше оказалось, как я полагаю. Выдавили из себя подобающие слова и тихонько так удалились, потупив глазки. А вот де Ла Тремуйля пробрало до печёнок. Никак вспомнил о том, что канцлер Гийом де Ногаре, верный пёс короля, умер не самой лёгкой смертью во время процесса, а Папа Климент V спустя месяц с небольшим после сожжения Жака де Моле помер во время охоты по неизвестной причины. Более того, в церковь, где находилось уже мёртвое тело понтифика, ударила молния, вызвав такой пожар, что и хоронить нечего было.

Хм, уж не примерил ли на себя вернейший сторонник короля Карла VIII участь Ги де Ногаре? Возможно, ой как возможно! Про это я, каюсь, как-то даже не подумал. Более того, почему то в голову пришла мысль о том, что и сам Карл VIII умер донельзя дурацкой смертью — ударился головой о дверной косяк в одном из своих замков. Вроде даже в том самом Амбуазе, где сейчас находится ненавидящая его жена, Анна Бретонская. Мля-я… Тут и сам начнёшь верить в проклятье тамплиеров, особенно учитывая то, что в существовании высших сил мне так точно сомневаться не получится.

В любом случае, удалось даже больше того, на что я рассчитывал. Выигранный час времени для того, чтобы моё предложение неаполитанской части вражеской армии дошло до как можно большего числа адресатов — это само собой. Приятный же бонус заключался в том, что лучший военачальник короля пребывает сейчас в таком шоке и душевном раздрае, что руководить сражением, выкладываясь на все сто… не факт, что в состоянии. Мне же предстоит объясняться, пусть и по-быстрому, с Гонзаго и Сфорца. В основном, конечно, с герцогом Мантуи. Пофиг, прорвёмся! С учётом моего положения кардинала, сына понтифика и великого магистра Ордена Храма есть варианты. В конце то концов, не одному же Савонароле корчить из себя Глас Господень!

Папская область, Палестрина, расположение французской армии, февраль 1494 года

Карл VIII давно, очень давно не видел маршала де Ла Тремуйля в таком удручающем состоянии. По одному виду полководца становилось понятно — переговоры прошли не просто плохо, а отвратительно. Но что именно привело его в такой вид? Король хотел было спросить своего верного сподвижника, но тут сам де Ла Тремуйль открыл наконец рот, изрекая слова, которые король хотел…. А может и не хотел из-за дурного предчувствия услышать.

— Нашу армию не пропустят, да, Луи?

— Хуже, Ваше Величество, — выдохнул маршал, с трудом удерживающий себя в подобии обычного состояния. — Борджиа предъявил требования не как кардинал и «рука Святого Престола», а как великий магистр тамплиеров. Он претендует на ВСЁ, что было имуществом Ордена Храма. И он…

— Сошёл с ума, — рыкнул король. — Придётся напомнить ему, как завершился путь этого ордена! Заодно… Что-то не так, маршал?

— Простите, мой король, я сказал почти то же самое и… получил ответ, который мне хочется забыть.

Эти слова заставили Карла VIII внимательно так посмотреть на одного из самых верных своих людей. Он знал, что Луи де Ла Тремуйля сложно смутить, но ещё сложнее напугать. А именно страх сейчас витал в воздухе, стремясь добраться даже до него. Поэтому король повёл рукой, разрешая, а точнее приказывая маршалу продолжить.

— Чезаре Борджиа, как новый магистр Ордена Храма потребовал от меня сказать Вашему Величеству, что: «Жак де Моле передаёт привет из могилы устами сменившего его великого магистра». И подробно напомнил о «проклятии тамплиеров», которое висит дамокловым мечом над королями Франции.

— Ублюдок! — прошипел король Франции, сжав руку в кулак и с трудом удержавшись от желания ударить этим самым кулаком по чему-нибудь… или кому-нибудь. — Ядовитая ехидна знает, в какое место ударить… и ужалить. Про «проклятие» он сказал не только тебе, но и другим. Неаполитанцы, среди них волнения. Вместе с отпущенными пленниками он «подарил» им слова и письмо.

— И в нём…

— Самого письма нет, его не удалось найти. И даже повесить тех, кто его доставил, нельзя.

— Это помогло бы внушить страх неаполитанцам, Ваше Величество.

— Помолчите, Бернар, — отмахнулся от командира гвардии Карл VIII. — Повесим хотя бы одного, ещё сильнее убедим остальных в том, что надо бежать. Они уже привыкли это делать. Послушайте, маршал, что придумал этот Борджиа!

Тут король вкратце изложил ситуацию, которая заметно изменилась за то недолгое время, пока шли переговоры с участием де Ла Тремуйля. И услышанное маршалу сильно не понравилось. Оказалось, Чезаре Борджиа предлагал неаполитанской части войска даже не перейти на его сторону, а просто отойти и «постоять в сторонке», обещая за это позабыть про случившееся ранее и никоим образом не наказывать впоследствии. Не награждать, но и не карать. Учитывая же известность младшего Борджиа как человека, который старается исполнять данные им обещания… Одно это могло сильно воздействовать на неаполитанцев. А вдобавок и напоминание про «проклятье тамплиеров», которое поражает всех французских королей, отступающих от «праведной жизни». В послании неаполитанцам Чезаре Борджиа припомнил Карлу VIII и коварно захваченную Бретань, и нарушение священного таинства уже заключённого Анной Бретонской брака, и вторжение в италийские земли. А как начало действия «проклятия» припомнил весьма символическое и чувствительное поражение в первой же битве этой войны. Заодно напоминал, что проклятью не прикажешь, оно порой не особенно разбирает, кто виноват больше, кто меньше. И лучший способ избежать его действия — отойти в сторону от того, кто является его главной целью.

— Напиши это кто-нибудь другой — его бы не стали и слушать, — бушевал Карл Валуа. — Но он же не просто «великий магистр» вынырнувшего из зловонного болота «ордена тамплиеров», а кардинал, причём уже известный своими достижениями. Лекарство от оспы, оно действует! Вот и относятся к его словам гораздо внимательнее, чем они того заслуживают. Хорошо ещё, что этот Борджиа не уподобился Савонароле и не утверждает, что и с ним Господь говорит!

— И что с неаполитанцами, Ваше Величество?

Карл VIII, прервавшись, лишь махнул рукой в сторону д’Обиньи, приказывая говорить капитану гвардии. Тот, не скрывая своего недовольства происходящим, проворчал:

— Неапольские войска ненадёжны, они боятся Борджиа больше, чем нас. Как только почувствуют слабость — воспользуются его предложением, сохраняя жизнь и надеясь, что мы не сможем их наказать. И легенды о тамплиерах, они очень мешают. Опасно!

— То есть у нас семь тысяч, больше трети армии, может покинуть поле битвы в любое мгновение, да?

— К сожалению, мне нечем вас утешить, Луи, — покривился командир гвардии от печальных перспектив. — Разве что не обязательно все, кто-то может и остаться. Но кто… этого я не знаю. Неаполитанцы!

— И как тогда мы можем надеяться выиграть битву при меньшей численности, слабой в сравнении с противником артиллерии да ещё со сковывающим движение громоздким обозом?

Де Ла Тремуйль задал этот вопрос, только вот к кому он был обращён, маршал и сам толком не понимал. Слишком уж недавние события выбили его из привычного спокойного, сосредоточенного состояния. Полученный же ответ заставил его глаза округлиться, чуть ли не вылезти из орбит, особенно учитывая то, что ответ был получен от самого Карла VIII.

— У нас мало шансов выиграть сражение, Луи. И нам нельзя отступать в Неаполь, ожидая подкреплений. Тогда нас раздавят с двух сторон, испанцы уже высадились на юге и движутся к северу, занимая одну крепость за другой.

— Вы хотите прорываться сквозь вражескую армию, мой король? Под огнём артиллерии Борджиа, отягощёнными даже не пехотой, а обозом? Прорвутся немногие, если вообще прорвутся. Неаполитанцы… останься они верны, не опасайся мы их измены в любой момент…