Царь (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 25

— Не стоит поднимать шум, отец Мелентий.

— Давно бы показался, так и шуметь бы не пришлось, — огрызнулся иеромонах.

— Какие новости?

— Войско королевича готово к походу и скоро выступит.

— И какие же силы удалось собрать Владиславу?

— Много! Одних конных почти восемнадцать тысяч, да еще шесть тысяч венгерской и немецкой пехоты.

— Ого! А много ли гусар?

— Двенадцать хоругвей, да еще рейтары.

— Недурно!

— А сверх того гайдуки, да обозные, да слуги и всяко разные…

— То есть не менее двадцати пяти тысяч бойцов, — задумчиво сказал Михальский, — а этого, зачем притащили?

— Это капрал "Черных рейтар". Они только что прибыли из Империи.

— Хорошо, отойдем подальше в лес и там без помех допросим.

— Нам нужно как можно скорее возвращаться в Москву.

— Вам нужно! Я дам вам несколько человек в сопровождение. Они помогут добраться до места и сообщить государю обо всем, что вы узнали.

— А ты?

— А у меня тут еще дела.

— Но…

— Не беспокойтесь, когда я и мои люди понадобятся, мы будем рядом. А пока военные действия для королевича Владислава начнутся немного раньше, чем он думает. Благословите меня.

Сказав это, Корнилий опустился на колено, и царский духовник осенил его крестным знамением и протянул крест для поцелуя. Михальский истово приложился и, поднявшись, постоял какое-то время рядом. Затем мужчины обнялись и по православному трижды расцеловались.

— Что вы пили, отче, — немного удивленно спросил Михальский, услышав ядреный запах.

— Зачем тебе это знать, сын мой, — добродушно усмехнулся иеромонах, — еще решишь попробовать, да не справишься. Нет уж, эту тяжесть я один понесу.

— Я счастлив приветствовать ваше царское величество, от имени моего государя, всемилостивейшего короля свевов, готов и вендов Густава II Адольфа… — рассыпался в учтивостях только что прибывший посланник шведского короля.

Обычно, узнав о приближении посольства, ему навстречу высылают приставов, с тем, чтобы встретить их с необходимой помпой, и заодно уберечь от возможных неприятностей. Затем дипломатические работники какое-то время отдыхают, а дьяки и подьячие посольского приказа готовят все к торжественной аудиенции и церемонии вручения верительных грамот. Однако я в последнее время нахожусь в несколько взвинченном состоянии и, узнав об их прибытии, велел тащить в Кремль немедленно, что и было тут же исполнено. После этого мне в очередной раз пришлось убедиться, что служащие мне стольники и стряпчие понимают все буквально.

— Здравствуйте Георг, — немного хмуро поприветствовал я в ответ господина Брюнно.

— Прошу простить меня, но известия о приеме были так внезапны, что я совершенно не успел подготовиться к нему должным образом, — продолжал посланник, косясь на хмурых бояр, сидящих на лавках. — В частности, остались не распакованными дары нашего христианнейшего короля…

— Оставьте эти безделушки до следующего раза, господин посланник. Я так рад видеть, доверенного человека моего брата короля Густава Адольфа, что их отсутствие никак не может омрачить мой бурный восторг.

Даже если бы Брюно был менее опытным дипломатом, то и в этом случае он сообразил что дело нечисто, настолько явно прозвучало мое неудовольствие. Тем не менее, бессменный представитель шведского короля в России сделал вид, что никогда не слышал ничего более приятного и расплылся в улыбке.

— Его королевское величество, так же весьма ценит дружбу вашего царского величества и желает вам и вашим владениям всяческого процветания.

— Это очень любезно с его стороны, — буркнул я, — и очевидно, что перемирие заключенное им с королем Сигизмундом, это и есть высшее проявление его дружбы.

— Война потребовала так много сил и средств от нашего бедного королевства, — извиняющимся тоном заявил посланник, — что неожиданное предложение мира, не могло не найти отклика в милосердном сердце короля.

— А известить нас об сих обстоятельствах, у него просто не было времени, — немного саркастически воскликнул я.

— Совершенно верно, ваше величество, — с жаром принялся уверять меня Брюно, — к тому же условия перемирия были более чем заманчивыми и…

— И король совершенно забыл о такой малости, как союз со мной?

— О, как вы не справедливы! — оскорбился посланник, — разумеется его христианнейшее величество, заключая это перемирие, помнил обо всех своих обязательствах и предпринял все усилия чтобы соблюсти интересы своего союзника.

— И каким же это образом, позвольте спросить?

— Ну… — Брюнно явно мучился, пытаясь подобрать слова, — его величество отклонил все документы, где титул вашего величества указан ненадлежащим образом…

— Иными словами, в тексте заключенного им перемирия мое имя не упоминается вовсе?

— Э…

Похоже, что посланник явно не ожидал, что я буду осведомлен о деталях заключенного между поляками и шведами договора и потому оказался в сложной ситуации. Впрочем, мне от его затруднений было не легче. Если бы документы, привезенные Петерсеном, попали ко мне раньше, все можно было хотя бы попытаться исправить. Увы, датчане или кто-то еще, ловко под них маскирующиеся, помешали мне получить информацию вовремя. Верный Клим каким-то невероятным образом разнюхал о тайных переговорах поляков и Оксеншерны и хотел меня предупредить, но не успел. Не знаю, причастен ли к этой поганой истории сам старина Аксель, но если да, то моя месть будет ужасной!

Оснований подозревать канцлера было хоть отбавляй. Я никогда ему особенно не нравился, и он был против нашего с Катариной брака. А то, что я уселся на Московский трон, совершенно не добавило симпатий в мой адрес. Так что если бы я свернул себе шею где-нибудь в русских снегах, граф Оксеншерна совершенно не расстроился по этому поводу. А если учесть что мой маленький сын остался бы единственным наследником Мекленбурга, пожалуй, и обрадовался.

Еще одним документом в сумке Петерсена было письмо от герцогини Вольфенбюттельской. Матушка тоже подозревала шведов в нечистой игре, правда по другому поводу, и постаралась меня предупредить:

— Мой дорогой Иоганн Альбрехт, — писала она, — я знаю, что вы став русским царем сменили имя, однако позвольте вашей старой матери именовать вас по-прежнему, тем более что срок, отпущенный мне создателем, подходит к концу. Увы, я с каждым днем чувствую себя все хуже и возможно, что когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. Однако пока мои силы не иссякли, а разум ясен, я хотела бы сообщить о некоторых обстоятельствах имеющих касательство вашему царскому величеству. Несмотря на то, что вы давно не появлялись в вашем княжестве, а возможно как раз поэтому, оно процветает. Ваша супруга, принцесса Катарина Шведская ведет дела твердо и с разумной рачительностью и с этой стороны ее совершенно не в чем упрекнуть. Тем не менее, ваша затянувшаяся разлука вселяет в мое сердце определенное беспокойство. Но когда я поделилась этим беспокойством с ней, она открыла мне весьма странные обстоятельства, каковыми я спешу с вами поделиться. Дело в том, что король Густав Адольф изъявил непременное желание жениться на известной вам графине Браге. Разумеется, его мать, королева Кристина и риксдаг совершенно не поддерживают его величество в этом безумии и твердо дали понять, что подобный мезальянс может пагубно отразиться на правах на престол для потомства от этого брака, подобно тому, как это случилось с наследниками короля Эрика. [28] Однако король Густав Адольф не внял этим предупреждениям, и заявил, что в таком случае объявит своим наследником вашего сына, для каковой цели даровал ему титул герцога Вестгётландского. Похоже, что это прожект произвел на вашу супругу весьма сильное впечатление. И ее нежелание переезжать в Москву связано не столько с питаемыми ею религиозными чувствами, а с надеждой видеть вашего сына наследником шведской короны, а впоследствии и королем. Я, как могла, пыталась указать принцессе на шаткость подобных надежд и возможные печальные перспективы потери уже имеющейся короны, но она оказалась глуха к моим словам. Зная ее как в высшей степени благоразумную даму, я была весьма удивлена подобной недальновидностью, столь ей несвойственной ранее и склонна приписывать это воздействию небезызвестного вам епископа Глюка. Да простит меня Всеблагой Господь на суд которого я скоро отправлюсь, но этот священнослужитель оказывает на принцессу Катарину и маленького Карла Густава влияние, которое не будет слишком большим преувеличением назвать дурным. Впрочем, не могу не отметить, что ваш сын, к счастью, всячески сторонится этого человека и окружающих его шарлатанов именующих себя предсказателями. Однако ситуация может измениться в худшую сторону и я настаиваю, чтобы вы приняли по этому поводу самые серьезные меры. Скажу более, я весьма удивлена, чтобы не сказать разочарована, что вы не приняли их ранее. Пять лет — слишком большой срок, чтобы оставлять без последствий столь нетерпимую ситуацию. И если надежды распутать сложившийся узел нет, то вы должны решить его кардинально.