Царь (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 78

— Да пес их разберет! Одни сказывают, что совсем погибель царскому войску пришла, другие все и вовсе молчат и богу моляться…

— До Можайска всего сто верст, — задумчиво заметила маркитантка, — если бы поражение было настолько велико, это было бы уже известно…

— Да и так известно, просто до вашей слободы не дошло еще. Конечно, про то, что все войско погибло, князь Пронский врет. Не может такого быть! Однако видать, что урон понесли не малый.

— Князь Петр Пронский?

— Ага, он самый. А что он тебе и той персоне многозначительной тоже задолжать успел?

— Нет, ваше сиятельство, с князем Пронским мне вести дела не доводилось.

— Ну и славно, а то ненадежный он человек.

— Благодарю за совет.

— Не за что, Елизавета Федоровна! И это, ты бы голубушка, сидела бы пока в Кукуе… народишко в последнее время какой-то злой в Москве, далеко ли до греха. Уж мы в Думе велели стрелецкому голове Максимову караулы перед вашей слободой усилить. Там безопасно будет.

— Вы думаете, может дойти до…

— Береженного бог бережет, госпожа Лямкина.

— И то верно. Что же загостилась я тут у вас, любезный князь. По здравому рассуждению, я подумала что деньгам лучше пока побыть у вашей милости. А как успокоиться…

— Тогда и рассчитаемся, — закончил за нее боярин.

Проводив Лизхен к карете, Борис Михайлович вернулся в терем и едва не налетел на притаившегося за дверью Телятевского.

— Ишь ты, царскую суку, ровно царицу во дворе встречаешь, — почти прошипел он.

— Для того чтобы тебя или кого из твоих людей ненароком не увидели, — парировал боярин.

— Хитер ты князь, — продолжал, не слушая его дворянин, — у Лизки Лямкиной денег занять, на то чтобы ее же и…

— Молчи дурень! — строго прервал его Лыков.

— Я-то может и дурень, а только и ты того и гляди сам себя перехитришь!

— О чем ты?

— Сам поди знаешь… Сколько еще ждать можно?

— Сколько скажу, столько и будешь ждать!

— Мочи нет уже, ждать! Того и гляди либо Романовские ищейки схватят, либо Мелентий сыщет.

— Либо Михальский, — подлил масла в огонь боярин.

— Что ты с меня жилы тянешь, — взвыл Телятевский, — бунтовать надо! Королевичу Владиславу царством Московским поклониться…

— А если Ванька Мекленбургский верх возьмет?

— Как возьмет?

— Эх, кулема! Кабы ты больше в походы ходил, а не по Костромским лесам разбойничал, так знал бы, что с Петьки Пронского воевода, как с дерьма пуля! То, что его ляхи побили, так в этом ничего удивительного и нет, а вот то, что они государя так же одолели… ой врет, князенька.

— Ишь ты как заговорил, — изменившимся тоном прошептал опальный дворянин, — только что Ванька был, а то вдруг государем стал!

— А ты донеси на меня, — насмешливо посоветовал ему Лыков.

— Если поймают молчать не стану! — Огрызнулся тот.

— Ну и дурень, меня ты все одно не потопишь, а я тебя выручить тогда уж точно не смогу.

— А что, коли молчать буду, выручишь?

— Выручу! — твердо пообещал боярин. — В самом худом случае в Сибирь поедешь. Повоеводствуешь в городках тамошних. Людишек там мало и все тати как на подбор не хуже тебя.

— Не простят меня, — замотал головой Телятевский, — точно знаю.

— Мелентия боишься? Правильно делаешь, только хвор он, не сегодня, так завтра Господь приберет, а без него кто подтвердит, что ты на него напал?

— Ладно, — махнул рукой дворянин и, сгорбившись, пошел к выходу.

У дверей он обернулся и, изобразив поклон в сторону хозяина дома, тут же вышел вон. Но едва оставшись один, выпрямился и в глазах его сверкнул неукротимый огонь.

— Хитришь князь, — прошипел он, — и вашим и нашим хочешь хорошим быть. Да только не бывает эдак. Попомнишь меня ужо!

Боярин, проводив взглядом своего гостя и ответив легким кивком на поклон, тут же встал и направился в горницу племянника Дмитрия. Княжич в последнее время ходил мрачный, на вопросы отвечал односложно и постоянно о чем-то напряженно думал. При виде дяди он вскочил, почтительно поклонился, но хмурое выражение лица его не изменилось.

— Ты, Митя, я чаю засиделся без дела? — Ласково обратился к нему Лыков.

— Готов служить тебе, дядюшка, — тусклым голосом отвечал тот.

— Да службишка-то невелика. Возьми коня и пяток холопов и поезжай в Кукуй. Только что туда карета поехала с особой одной, так боюсь кабы худа не случилась.

— Какое худо?

— Да мало ли, может колесо сломается, а может тати нападут… Особа сия у меня была, так не хорошо будет если до места не доберется. Ты парень хваткий, если что и приключится, так справишься. Только не мешкай.

— Как повелишь, — поклонился Щербатов и двинулся выполнять поручение.

На душе у молодого человека и впрямь было не спокойно. Довольно быстро разобравшись, что дядя его занят делами, которые трудно назвать иначе, чем измена, Дмитрий задумался. С одной стороны, не все перемены произошедшие в последнее время на Руси ему нравились. С другой, многое менялось к лучшему. Служба в драгунах, показавшаяся ему в первое время невыносимой, постепенно пришлась по нраву, появились приятели. Только вот сейчас они добывают славу в походе, а он занят непонятно чем. А ведь мог бы при удаче вернуть семье честь и положение. А выслужившись, можно было подумать и о сватовстве к Алене Вельяминовой. Конечно, брат ее в чести у государя, однако же и Щербатовы род не из последних. Неужто не отдаст? Эх, мечты-мечты!

Борис Михайлович, как оказалось, словно в воду глядел. Карета, о которой он говорил, и впрямь попала в беду. Колеса на ней, правда были целыми, вот только лежала она на боку, а вокруг собралась целая толпа народа и явно не для того чтобы помочь. Правда два довольно рослых немца умело орудуя шпагами ухитрялись держать ее на расстоянии. Один из них — старик с развевающимися седыми волосами, ловко махая клинком заставил всех отступить, а второй тем временем помогал женщине выбраться наружу. "Так вот какая особа" — успел подумать Дмитрий, как прозвучал выстрел и высокий старик упал.

— Бей колдунов, — раздался истошный крик и толпа тут же захлестнула второго немца и его спутницу.

Похолодев внутри от мысли, что не успеет, Щербатов ударил шпорами своего коня и громко гикая, налетел на творивших разбой. Вместе с не отстававшими от него холопами они на полном скаку влетели в людскую массу и разогнали их плетями. Увы, было уже поздно. Оба немца лежали бездыханными, а в красивой немке едва теплилась жизнь. Впрочем, теперь было трудно понять, была ли она прежде красивой. Все лицо ее было в кровоподтеках, один глаз заплыл, а рот разорван. Дмитрий в отчаянии наклонился к ней и услышал, как она прошептала ему:

— Ретте майне тохтер. [57]

Не поняв ни слова, но, каким то звериным чутьем сообразив, что она сказала, княжич заглянул в карету и увидел на дне ее съежившуюся от страха девочку лет пяти. Схватив ребенка на руки и прижав ее голову так, чтобы она не видела, что случилось с ее матерью, Щербатов вылез наружу и наткнулся на горящие безумием глаза Телятевского. Лыковские холопы хорошо его знавшие позволили ему и его людям приблизиться.

— Отдай мне ее, — прошипел дворянин.

— Не отдам, — решительно отказался Дмитрий и вдруг нашелся, — князь Борис Михайлович велел ее привезти!

— Врешь!

— Пойди, спроси у него.

Глаза бунтовщика на мгновение потухли, но затем на лице проснулось понимание, и безумный взгляд снова ожил.

— Бей немчуру! — заорал он своим спутникам и побежал в сторону иноземной слободы.

Сообщники с радостными криками последовали за ним, а следом потянулись и остальные. В Москве разгорался бунт.

Немного отъехав от места происшествия, Дмитрий велел холопам возвращаться назад, а сам погнал коня прочь. Поначалу он не разбирал дороги, но опомнившись, сообразил, что дорога привела его на знакомую улицу в стрелецкой слободе. То, что девочку нельзя отдавать в руки дядюшки, молодой драгун прекрасно понимал. Но вот что с ней делать самому? Пропустив в нерешительности тарахтевший по бревенчатой мостовой колесами возок, княжич вдруг услышал знакомый насмешливый голос: