Побочное действие - "Мадам Тихоня". Страница 15

Пол под ногами ощутимо дрогнул, когда кто-то, кого было не разглядеть за ожившим терминалом, запустил силовой преобразователь контура. Серебристая окружность – пустая рамка огромного зеркала – очертилась невероятным лазурным светом. Такая же лазурная точка вспыхнула точно в центре пустоты, потянулась узкими лучами к окружности, коснулась их и вдруг развернулась, вспучилась исполинской медузой, хаотично шевелящей щупальцами. Ещё мгновение – медуза исчезла, расплескалась брызгами света, а на её месте заколыхалось заключённое в оправу живое, мерцающее озеро.

– Полный контроль, мэм! – выкрикнули из-за пульта. Мэл обнаружила, что за несколько секунд, необходимых для включения и установки контроля над порталом, сделала несколько шагов. В точности для того, чтобы пересечь линию: имульсник в руке чужака – сотрудники комплекса.

– Не смей… – прошептала Мэл, прикрывая глаза. Не потому, что свет от портала слепил – насчёт этого знака она условилась с оператором, да и «энергетические проводки» чужого тела легче было нащупать при минимуме внешних помех. – Просто уходи.

Рот пирата искривила усмешка-оскал, а палец напрягся на спуске пистолета. «Не успею… – вместе с прорезавшей позвоночник болью к Мэллори пришло понимание. – Да и чёрт с ним…»

Палец всё так же замедленно вдавливал спуск, как вдруг чужак с коротким выдохом, наотмашь ударил Мэл тыльной стороной сжимающей рукоятку ладони.

Мэл уже не почувствовала, что упасть ей не дали – подхватили на плечо и прикрылись, как живым щитом. Не увидела и того, как расползаются в стороны створки дверей и вываливаются решётки ремонтно-вентиляционных шахт, приближается светящийся диск портала.

– Пока, мудилы! – почти весело прорычал дикарь в прикрытые непроницаемыми пластинами шлемов лица вооружённых до зубов спецназовцев. Оружие в его руке дёрнулось в сторону алых баллонов со сварочным газом и выплюнуло многовольтный разряд.

Глава 8

— Принцесса… — прошептала Мэл, обращаясь к плавающему перед глазами полупрозрачному образу собственного отца. Мейсон Харт улыбался криво и выстукивал холёными пальцами на невидимой поверхности какой-то ритм. Наверно, тот самый, которому подчинялось всё и вся в его владениях. И исполинский галактический змей – как кобра, танцующая под дудку факира, и то, что в чреве этого змея. – Грёбаная…

Последнее слово, грубое и какое-то рычащее, царапнуло пересохшее горло, как случайно проглоченная колючка. Попытка сглотнуть вынесла на поверхность целый комок таких колючек, сухих и жгучих, и только жалкую каплю слюны. Да ещё солоновато-металлический привкус — интересно, когда это губы-то успели потрескаться? И воздух – почему он похож на подогретую воду — тугой и омерзительно тёплый, забивающий носоглотку при попытке вдохнуть поглубже. Вот как сейчас.

Мэл и попыталась сделать глубокий вдох, о чём моментально пожалела. Мышцы шеи почему-то оказались не крепче тряпки, голова мотнулась в сторону бессильно и так резко, что затылок прошибло болью, а тяжеленные веки сами собой приоткрылись, чтобы тут же закрыться. Вдобавок под рёбра что-то впилось — полосами, с силой.

– Кх… – Мэл облизнула-таки спёкшиеся губы и шевельнулась уже осторожнее. Хотя нет. Ничего особо не получилось: мешали всё те же жёсткие полосы, которые к тому же ещё обнаружились вокруг запястий. Занемевшие руки от парочки попыток «поиграть мышцами» налились наэлектризованным жаром по меньшей мере сотни раскалённых игл. -- Какого…

Кажется, произнесённое слово продавило некий звуковой барьер – в ушах болезненно зазвенело. Лицо саднило всё целиком, но сильнее всего левая половина, в районе челюсти, где, кажется, наливался и расцветал целый пузырь гематомы. «Ах да, конечно». – Тяжеленные веки изнутри на миг осветились знакомым искусственным светом. Палец в потёртом пластыре на спуске, плавное нажатие, и вдруг… Движение опередило мысль. Ослепительная вспышка, затем темнота. Тоже понятно.

То, что по правой щеке, распалённой и вспотевшей, ползёт жгучий, как инженерный лазер на минимальной мощности, солнечный луч, было ещё терпимо. Сильнее донимали мелкие зудящие касания, плюс гудение и писк, от которых вибрировал воздух. Тело понемногу возвращалось из пустоты и нечувствительности, в которых парило до этого, через боль и жар обретало объём, очертания и полноту ощущений. Ничего хорошего, между прочим. Пары достаточно осторожных движений хватило для того, чтобы снова задохнуться от расколовшей позвоночник боли, под «седалищем» обнаружилось что-то очень жёсткое, вдобавок лодыжки тоже оказались связанными. Так плотно, что и колени не разомкнёшь. Ясно. Оставалось открыть глаза и рассмотреть подтверждения своих догадок, но Мэл почему-то казалось: стоит попытаться и череп лопнет.

«Выхода нет, Мэл», – в голове снова эхом отозвался отцовский голос. Вдобавок к горлу подкатил горький сгусток желчи. Дышать стало совсем трудно, голова закружилась и Мэллори непроизвольно подалась вперёд, снова потеряв найденную было опору в пространстве. Опять слишком резко – путы впились под рёбра. Зато удалось почувствовать пол под ногами и услыхать точно под собой скрип – похоже, деревянный.

«Интересно…» – произносить что-либо вслух, даже шёпотом, Мэл не решилась. Боролась с тошнотой, в то время как перед глазами под закрытыми веками прыгали световые пятна. Иногда пятна сменялись фрагментами белых коридоров, лицом отца, к которому прилипла притворно ласковая улыбка. Потом отец исчез, уступив место смуглой физиономии с жутким шрамом, что начинался, рассекая левую бровь, перечёркивал часть сморщенного в гримасе злости лба и тянулся вдоль выбритого черепа. Вот это уже и правда интересно. Мэл сейчас его не чувствовала – того, кого на своей станции прозвала «чужаком». То ли его и вправду не было поблизости, то ли ей самой фигово настолько, что подводит восприятие. Только взгляд, который не спутаешь с чьим-то ещё, ползал по коже вместе с палящим лучом и приставучими насекомыми. Да по поверхности сознания, как кровавые пятна по воде, расплывалось одно слово – «Ваас». Это ведь имя, так? Имя «чужака» – пирата, бандита, головореза и отморозка, добытое из его памяти.

– Ваас… – Мэл зашевелила губами, будто обкатывая на языке звуки, пробуя на вкус их непривычное сочетание. Для этого потребовалось втянуть в себя воздух, вместе с ним волной вернулось обоняние, до этого момента почему-то недоступное. В перенасыщенном влагой воздухе смешивались запахи гнили, собственного пота Мэл, и ещё чего-то смутно знакомого. Едкого, резкого, удушливого, с оседающим во рту тошным привкусом то ли хренового спирта, то ли…

Ощущение чужого присутствия сделалось невыносимым, заострилось, как приставленное к горлу лезвие. При этом Мэл по-прежнему не улавливала ничего конкретного – ни одной, даже самой захудалой мыслишки, ни обрывка эмоций. Это почти пугало, побуждало открыть, наконец, глаза.

Череп на куски не раскололся, только слабый отголосок боли тупо отразился от затылка. Резкость, правда, навелась не сразу – жёлтый свет, падающий откуда-то справа сплошной волной, заставлял щуриться несколько секунд, смаргивая с ресниц внезапные слезинки. Потом волна превратилась в лучи, чётко отделённые друг от друга грязными разводами на мутном стекле; эти лучи распадались на фрагменты, пузыри. А окно довольно большое, прямоугольное, с крестом рамы, наверняка деревянной. Раму окружает стена, кажется, ободранная и обшарпанная, но долго напрягать зрение у Мэл не получилось и она перевела взгляд. Сначала на собственные плотно сомкнутые бёдра, потом на руки, прикрученные волокнистыми, обтрёпанными верёвками к облезлым подлокотникам чего-то, похожего на стул. Такие же верёвки охватывали грудь, плечи, наверняка вместе со спинкой раритетного предмета мебели.