Побочное действие - "Мадам Тихоня". Страница 20

«Дома…» Слово вызвало горечь и слабый укол под сердцем, но кое о чём напомнило. Поморщившись, Мэл продела плечо в ремень автомата. При этом с удивлением обнаружила, что всё ещё держит нож – как есть, окровавленный. Лезвие вытерла прямо о белый принт черепа на майке мертвеца, затем, нажав специальные звенья у мнимого ограничителя, вернула браслет на запястье. На секунду задержала взгляд на тёмной крови, что ещё слабо сочилась из пробитого горла врага, склеивая траву. И только потом почти механически тронула правое ухо. Горошинка микрофона была на месте. Кроме того, похоже, даже исправная – в ответ на касание чуствовалась слабая вибрация. Но абсолютное молчание в эфире недвусмысленно намекало: за Мэл до сих пор никто не пришёл. Ну что ж, придётся пока самой…

Самой… Солнце, казалось, поставило себе целью просверлить в голове дыру, а изнутри к нему навстречу проламывалась тупая ноющая боль. Мысли, нет, какие-то их обрывки напоминали тяжёлую взвесь: чужой мир, остров, враги, невесть что ещё. Над всем этим довлела жажда – Мэл только сейчас до конца поняла, насколько сильная. И на трупе не видно ничего, похожего на фляжку… или как это здесь называется? Только здоровенные ножны с мачете на поясном ремне. Эта штука, конечно, пригодилась бы, но своего ремня Мэл не обнаружила, а тратить время на то, чтобы снять чужой, не решилась. Нужно идти. Найти воду, найти убежище. Временное, чтобы хотя бы восстановить силы.

Уже сделав пару шагов, Мэл огляделась. Дымящееся строение в ответ пялилось слепым окном на неё и дальше, на нависающее подобие скалистого холма, а сама местность к дороге и за ней явно понижалась. Рельеф вообще, похоже, пестрел неровностями, от оврагов до гор, прорастал буйной зеленью – от небольших зарослей до чащ, труднопроходимых и тёмных. Впрочем последнее, кажется, было уже скорее добыто из чужой памяти, чем высмотрено тут и сейчас.

Мэл тряхнула головой – путаница, ну и путаница. Нужно хотя бы выглянуть на грунтовку, но путь к ней вдоль стены почему-то казался чудовищно долгим. Уши посекундно закладывало до невозможности представить, какие звуки реальны, какие нет, а Мэл ещё и старалась сканировать пространство. Ключевое слово «старалась».

Она так и не поняла, что случилось раньше. Хотя нет, сначала всё-таки пришёл сигнал о чужом присутствии, но какой-то размытый – чёрт знает, один противник или несколько. Был ещё «след» – то единственное сознание, которое Мэл могла безошибочно выделить здесь. Самый первый, самый главный враг, замахнувшийся на то немногое, чем она дорожила в этой жизни. Мэл оскалилась и вжалась спиной в неровности кладки, выставив перед собой автомат. Эта часть стены как раз смотрела на отстоящий в нескольких десятках метров крупный кусок скалы с кустарником у подножия…

Наверно, Мэл зря так напряглась. За стеной загрохотало глухо, сверху посыпались чёрные клочья, хлопья золы и искры, – это внутрь повалились прогоревшие кровельные балки и крыша. До угла осталась всего-то пара шагов, когда из-за него прямо навстречу, матерясь, слишком быстро выскочил человек, которого при беглом взгляде можно было принять за клона того, зарезанного. Если бы не алая тряпка на голове.

Кажется, он удивился – то ли тому, что «ведьма» на ногах, то ли наличию у неё оружия. А Мэл только в странном тумане ощутила, как автомат, точно живой, дёрнулся у неё в руках. Приклад болезненно и непривычно ударил в плечо, очередь вышла неэкономно длинной и в конце концов частично ушла мимо, но противник повалился навзничь. Почти не дыша, Мэл дёрнулась влево, где ей почудилось движение и… опоздала. Что-то врезалось в челюсть с силой, чуть не впечатавшей голову с разгону в стену, и свет уже во второй раз за короткое время сменился ослепительной темнотой.

Глава 10

В этот раз невесомости не было. Никакого парения в пустоте, никаких грёз с блужданием по белым коридорам. Отец не показал свою холёную физиономию, не кривил холодно губы, говоря о долгах и подчинении. Не являлся даже Лэнс, не смотрел печально и ласково, не касался ладоней и запястий мягко и успокаивающе, как когда-то в госпитале. Наверно знал: помочь сестре сейчас не сумеет даже он. Или просто обессилел помогать, да и что может в таком положении бесплотный дух? Или вовсе плод сумасшедшего воображения, что возвращается снова и снова, каждый раз давая ложную надежду.

Нет, сейчас всё было иначе. Подсознание отключилось, осталось только тело вместе с удивительно чётким ощущением точек верха и низа. Между этими точками непрерывно растягивало позвоночник и суставы, частью влекло к земле, а задранные куда-то плечи сковывали грудную клетку, заставляя делать короткие недовдохи, причиняющие боль. Существование такой штуки, как руки, угадывалось с трудом. Больше ничего, разрозненные вспышки. Плюс темнота, деревянное онемение и жажда, обращённая, кажется, в космический абсолют. Да, ещё звуки — как скребущие по стеклу железные когти, то ли извне, то ли в голове – не разобрать. И не пошевелиться – только губы раздутые облизнуть, распухшим же языком…

Мэл и облизнула – маска, заменяющая лицо, болезненно шевельнулась, потревожив почти чужие мышцы и стянутую кожу. Слух резануло шорохом, оглушительным, как будто рядом с его источником не вовремя врубили чувствительный микрофон и мощный динамик, а потом… Нет, пару капель удалось проглотить, но вода ударила слишком сильно, опрокинув назад голову на ватной шее. Ноги, кажется, едва касались земли, и Мэл чуть не вывихнула плечевые суставы, пытаясь не захлебнуться. Всё-таки захлебнулась, закашлялась, чувствуя, как с каждым вдохом душат застрявшие в гортани отвратительно тёплые капли, захрипела.

– Как водичка, сестрица? — вкрадчиво прошелестело прямо над ухом. Кожу обожгло горячим дыханием, и Мэл вскинулась резко, не открывая глаз, как напуганная слепая кошка — как, ну как можно было не почувствовать? Что он здесь, рядом — главный исконный враг, предводитель бандитов. Толку вот не было в этом никакого. Восприятие бессильно тыкалось в стену, ловя какие-то ненужные обрывки, а остальное…

– Что, блядь, думала сбежать так легко? Думала, какой этот ёбаный дикарь трус, – продолжал он тем временем. Слова звучали сыпучим песком на ветру, вызывая болючее нытьё в сжатых челюстях и желание сглотнуть мерзкий привкус сколотой с зубов эмали. Гримасу, конечно, тут же заметили, и голос взвился, завибрировал в драматическом напряжении:

— Что скривилась? Что-то не нравится? Тебе, блядь, что-то не нравится, нахуй? Не строй из себя святошу. Ты слышала, блядь? Слышала, сука ёбаная! Это просто… равный обмен. – Крик затух так же внезапно, как и начался, оборвался удовлетворённым выдохом. — Да, ничего личного. И я еще милосерден к тебе. Не видишь, блядь, как я милосерден?..

Мэл вдруг сделалось смешно, но смешок ударил по диафрагме так, что внутри всё скрутилось от спазма. Веки разлепились сами собой, как будто для того, чтобы можно было взглянуть в лицо «милосердию». «Милосердие» то ли ухмылялось, то ли хищно щерилось, выпучив звериные светло-карие глаза, в которых почти ничего не отражалось. Только какие-то чёрные пятна да неясные тени.

— Пошёл ты… – выдохнула Мэл беззвучно – всё, на что оказались способны сдавленные лёгкие. Глотку обожгло выбросом желчи, а губы смочило стёкшими по щекам каплями воды с чётким привкусом гари. От недостатка кислорода мир вокруг вращался медленно и причудливо: полумрак, размазанные пятна солнца на зелёном, облезлые кривые доски с висящим на них красным, в прорехах, полотнищем. На месте оставалась только рожа впереди, да в светло-карих глазах наконец промелькнуло какое-то выражение.