Лабиринт (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 13

Достала сигарету, поднесла к губам, и мне стало необходимо ее смять, раздавить. Что я и сделал, смакуя удивленный взгляд и вспыхнувшую в нем радость. Не долгую, но все же она там была.

Отобрал и бокал с мартини. Как же мне ужасно хотелось стереть этот взрослый образ и вернуть ту малолетку, с которой, мать ее, нельзя. Потому что сейчас все мое мужское Я орало мне, что можно, бл**ь. Потому что ноги длинные и стройные, потому что грудь упругая в вырезе платья видна, матовая кожа, ключицы и даже кусочек кружева от лифчика. Черное кружево контрастом на светлой коже и лямка впивается в нее, вызывая желание сдернуть вниз и провести кончиками пальцев по оставшемуся следу. Пахнет уже не ребенком, и если тогда все внутри взрывалась протестом, то сейчас я понимал, что теперь это действительно стало опасно. Для нее, разумеется. Зверь внутри отозвался мгновенно на новую добычу, как, впрочем, и всегда. Я давно его не кормил, и я уже не думал, что он во мне живет. Только приманка вряд ли понимала, кого дразнит. Ресницы длинные, яркий макияж и губы блестят красной помадой. Захотелось большим пальцем вытереть, размазать по подбородку, и внутри прострелило возбуждением. Бляяяя***ь. Не те мысли. Не те, Зверь. Это птичка, и пусть летает, не ломай крылья. Даже не думай об этом ни на секунду.

Снова посмотрел на ее колени, и на секунду представил, как скольжу по ним ладонью, приподнимая чуть выше подол. Я был уверен, что на ней колготки, а не чулки. Охренеть. Я реально об этом думаю? Сейчас? О том, что на ней надето, чулки или колготки? Тихо выругался матом.

Зазвонил чей-то сотовый, и я обернулся на Карину:

— Твой ожил?

Но сотовый достала Дарина, бросила взгляд на дисплей, а потом ответила, прикрываясь ладонью и отворачиваясь к окну, а я понял, что невольно прислушиваюсь. Ничто так не возбуждает любопытство, как чье-то резкое желание что-то скрыть. Тут же возникает маниакально-навязчивая идея узнать все и немедленно, чертовски ненавидел что-то не знать. А мне казалось, я о ней знаю все. Я ошибался.

— Да. Все хорошо, Ромео, домой едем. Макс помог. Нет, не надо. Завтра поговорим. О нет, я не люблю долги. Возвращать потом надо. Что я люблю? Я люблю, когда должны мне, — усмехнулась, как-то совсем по-взрослому, и я сильнее сжал руль — неужели мелкая флиртует? Да. Еще как, бл**ь, флиртует. Умело. Все же три года — это совсем не мало. Особенно в этом возрасте.

Посмотрела на меня вдруг и снова отвернулась к окну, отодвигаясь подальше и прижимаясь к стеклу, платье чуть приподнялось, и я понял, что уже несколько секунд пялюсь на ее ногу — нет, не колготки, а чулки. Снова на дорогу, отвлекаясь мыслями о брате и о том, как потом быстрее добраться до СИЗО и кто в такую рань может посодействовать встрече.

Резинка на чулках такая же кружевная, и над ней кусочек кожи. Твою ж мать.

— Ну я же на машине, я и сама могу. Хорошо. Заезжай. Черт с тобой. Ром, четыре утра, ты гонишь? Спи давай. К восьми. Да, точно все в порядке, спасибо, что предложил помощь. Проснусь… не надо звонить. Я, бывает, сутками не сплю.

Не спит. Это я точно знал. По двадцать четыре часа может не спать, а потом впадает в спячку, если я дома. Как сейчас — не знаю. Увидел, как она прикрыла глаза и усмехнулся — значит, бойфренд у нас есть. Возможно, она с ним трахается. Не возможно, а скорее всего. Сколько ей уже? Девятнадцать? Ну да, из детского возраста вышла. Внутри опять появлялась какая-то злость, и я не мог понять, что это. Когда Дарина отключилась, не удержался, спросил:

— Это кто у тебя такой заботливый в четыре часа ночи?

— Тебе какая разница? Хочешь, чтоб я исповедалась? — волосы опять поправила и сотовый в сумку сунула, а я сильнее руль сжал, от дикого желания выхватить у нее аппарат и посмотреть, кто ей, звонил свело скулы. Я что, ревную? Три года не видел, а сейчас вдруг ревность? Бреееед. Я просто устал, и их выходка меня доконала. Поэтому злой, как черт.

— Исповедаться? — я вздернул бровь, врубая музыку погромче, — Ну давай — мы слушаем. Начинай.

— У Дашки поклонник настойчивый, по нему весь универ сохнет, а она им вертит, как хочет, — Карина усмехнулась, а Дашка продолжала в окно смотреть. — Это ж Дашка, ей вкусно им голову морочить и доводить до белого каления. Ментааал, да, Даш?

— Даже так? — я поджал губы деланно-восхищенно кивая головой. — И что за поклонник? А, мелкая? С кем и во что играемся?

— Да так, один. Сын прокурора, то цветы ей шлет, то на тачках разных за ней приезжает.

— Карина, это никому не интересно. Сменим тему. Он устал с дороги, спать, наверное, хочет, а ты ему о моих поклонниках рассказываешь. У взрослого дяди Максима есть более важные заботы.

— Ну почему? Мне очень интересно. Только я думал исповедоваться будешь ты, — я не заметил, как прибавил скорости и челюсти сжал сильнее.

— Не буду. Умирай от любопытства, — сказала Дарина. — А можешь еще раз так? — спросила неожиданно.

— Как так? — я не понял.

— Вот как ты по рулю пальцами. У тебя руки красивые, и жест получился такоооой, — она глаза закатила, а у меня встал. Вот так просто. Унесло мгновенно. Тройная ярость на себя, на реакцию и на то, что понимаю, что сучка малолетняя провоцирует, и у нее, черт бы ее подрал, получилось. А может, она и не хотела… Хотя, черта с два. Хотела. Вижу по покрасневшим щекам. Нервно сглотнула от понимания, что получилось.

— Какой? — я посмотрел ей в глаза.

— Ты сам знаешь, — улыбка пропала, и ее зрачки чуть расширились, а я понял, что тоже нервничаю. Охренеть. Снова смотрю на дорогу, думая о том, что после следственного позвоню кому-то из своих многочисленных знакомых и оттрахаю. Или шлюху сниму, и тогда по полной, как я люблю. С криками, синяками и болью. Мне это надо. Напряжение в последнее время шкалит слишком.

— Так ты ради тачек всяких и цветов, или великая и светлая первая любовь? — я зарулил с центральной улицы в переулок.

— Великая и светлая, — отрезала она и что-то в сотовом написала. Переписываются. Не хочет при нас разговаривать.

— Замуж не зовет? — съязвил я все еще испытывая желание отобрать у нее сотовый.

— Ты старомодный, Макс. Возраст, видать. Замуж зовут только идиоты или те, кто развлекаться не умеет. — Когда она успела такой наглой стать?

— Возраст? — засмеялся, — Замуж зовут по другим причинам, мелкая, просто именно в твоем возрасте "дурнадцать" этого не понимают. Ценности другие. Ну и, значит, не великая и не светлая.

— А ты в этом много понимаешь?

— Читал где-то, — обжег губы фильтром и вышвырнул в окно окурок.

Дарина наконец-то посмотрела на меня, и я на секунду потерялся. Доли мгновений полной прострации. Слишком глубоко в ее глазах, и я не понимал, что в них. Раньше читал ее взгляд, а сейчас — черта с два. На меня так не смотрели. Никто и никогда. Она была для меня слишком нечитабельной, эта малолетка со взрослым взглядом. То, что я там видел, не могло быть правдой. Я в такую херню не верю.

— Когда позовет, я обязательно тебе расскажу, если все еще будет интересно, Макс, — дерзит, а в зрачках мое отражение подрагивает. Улыбнулась, а у меня появилось стойкое желание свернуть ей шею. Слишком навязчивое. Маленькая сучка, а ведь чувствует, что на эмоции вывела. Я и сам почувствовал, как кровь носится по венам и внутри это паршивое ощущение, и пока не понимаю, что мне это не нравится. Настолько не нравится, что хочется высадить ее из машины, а она на сиденье откинулась, и платье слегка с плеча сползло, смотрю и понимаю, как от желания еще раз почувствовать, как пахнет ее кожа и волосы, скулы свело. Мне ее дико не хватало первые пару месяцев. Сам себе в этом не признавался, а бывало, в той комнате часами у двери стоял и на постель смотрел по ночам. Привык возвращаться и сразу к ней — проверить, спит ли в кровати.

К дому приехали, и я напомнил Карине, что задницу надеру если хоть еще одна подобная выходка будет, а она спросила, надолго ли я к ним.

— Надолго. Так что терпеть придется. Сейчас поеду с отцом твоим разруливать, а потом домой. Спааать. Я из-за вас сутки не спал.