Одноразовые чувства (СИ) - Бриз Евгений. Страница 6

После обеда я совершил побег в прямом смысле слова. Никому ничего не сказав, я сел в машину и уехал на южную сторону острова. В номере на тумбочке я оставил записку с короткой фразой: «Без паники. Скоро вернусь».

Ровно в четыре пополудни я сидел на белом песке в метре от воды и потягивал безалкогольный коктейль.

— Ну что, готов? — спросила Олеся и провела рукой по моим волосам.

Она незаметно подкралась сзади и почему-то была одна.

— Ещё со вчерашнего вечера, — ответил я и встал.

Она повела меня в деревню, где обосновалась русскоязычная группа из интернациональной общины натуралов. На входе стояли ворота с контрольно-пропускным пунктом. Толстый грек сидел под тенью соломенного зонтика и читал газету. Олеся что-то сказала ему по-гречески, тот кивнул и снова вернулся к чтению.

— Какая мощная охрана, — заметил я. — Без подкрепления не прорвёшься.

— Прибереги остроты для Зверя, — ответила Олеся, но при этом улыбаясь.

— Они у меня не лимитированы. И вообще, у него имя-то есть? Как мне к нему обращаться?

— Его зовут Паша, но это для своих. Для остальных он Зверь. Так и обращайся.

— Ясно.

На первый взгляд жизнь в Матале ничем не отличалась от жизни синтетиков в прочих деревнях. Люди как люди. Ведут себя так же, едят, дышат, ходят под одним небом. Разницы никакой, если не копать глубже. У натуралов были души. Те самые, которые мы надёжно заперли в глубинах своих тел. И каждая новая принятая пластина — очередной замок на темнице, где обитала наша душа.

Я размышлял, не поделиться ли своей философской теорией с Олесей, но очень быстро мы пришли к зданию из красного кирпича — резиденции лидеров общины.

— Я подожду тебя здесь, — сказала Олеся. — Удачи.

Через минуту меня провели в задымлённый кабинет. За столом сидел человек с курительной трубкой в зубах. Увидев меня, он встал и поприветствовал кивком. Внешне Зверь не вызывал никакого страха. Ещё одно лицо в толпе, неприметная фигура офисного планктона. Сардина, неразличимая в общей массе косяка из миллиона рыбьих тел. Но в одном его можно было назвать исключительным — он плавал на самой поверхности.

— Стало быть, ты Иван? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Зоя сказала, что ты считаешь себя уникальной фальшивкой и жаждешь влиться в наши ряды. Похвальное стремление, но чем ты намерен удивить меня?

— Удивить?

— Ну да. Про твой естественный юмор я в курсе, но мне нужно нечто большее. — Он ударил кулаком по воздуху и уселся на диван. — Что-нибудь более полезное для общества. Шутов у нас и так хватает.

— Э-м-м… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги. — Зоя поведала вам о моём увлечении? Я художник и поэт…

— Как в песне Никольского? Она поведала. Как и то, что ты утратил творческие способности, перестав стимулировать их пластинами.

— До вчерашнего вечера так и было. — Я подошёл ближе и протянул ему лист.

— Что это? — Зверь взял его с неким пренебрежением и развернул.

Чтение заняло секунд десять.

— Недурно. И что я должен с этим делать?

— Ничего. Это показатель того, что мне удалось вернуть утраченные чувства. — Я забрал лист и положил в карман.

— Какие ещё чувства?

— Вдохновение.

Зверь картинно загоготал и замахал руками:

— Парень, не смеши. Меня не интересует твоя способность рифмовать слова, даже если ты смог вернуть её после пластинной зависимости.

Я почувствовал, что начинаю злиться. Уж это ощущение редко у кого пропадает.

— Тогда что же вас интересует?

— Я сказал — нечто более практичное. — Зверь подскочил, приблизился ко мне почти вплотную и тихо спросил: — Что ещё, помимо шуток и стихоплётства, ты способен делать без пластин? А?

Инстинктивно я попятился назад, освобождая для себя толику личного пространства. Он решил прижать меня к стене? Рассчитывал, что я пришёл к нему на встречу с одной несчастной парой на руках? Без джокера?

— Любить, — ответил я.

Глазёнки Зверя сузились. Он выглядел удивлённым.

— Хочешь сказать, ты никогда не пользовался…

— Никогда.

Он снова улыбнулся, стряхнув с лица шелуху удивления.

— Берёг себя на выданье, как в старые добрые времена? Ха.

— Берёг возможность испытывать самое прекрасное из чувств, которыми нас наделил Бог, — пояснил я. — Испытывать иррационально, необъяснимо, а не по расписанию собственной прихоти.

— Хм, забавно.

Зверь подошёл к бару и достал оттуда бутылку коньяка.

— Выпить не желаешь? — спросил он. — Зачастую это помогает влюбиться.

Я решил, что негоже отказывать лидеру общины, в которую намереваешься влиться. Пусть и временно.

— Тебе нравится Олеся? — спросил Зверь, смакуя многолетний коньяк.

— Милая девушка. Не испачканная реальностью.

— О да, она по-прежнему верит в светлое будущее и мир без фальши. Ты тоже?

— Разумеется. Иначе к чему весь сыр-бор?

— Сыр-бор, — пробормотал он. — Вера — вот ключ к сопротивлению. Его главный двигатель, не так ли?

Мне показалось, что Зверь хотел мне сказать нечто важное, но всё никак не решался.

— С ней что-то не так? — спросил я. — С Олесей?

Вместо ответа Зверь подошёл к письменному столу, открыл ящик и стал вытаскивать из него целые упаковки пластин разных цветов. Он кидал их на стол одну за другой, пока они не образовали огромную кучу. Я едва удержал в руке стакан с выпивкой. Лидер общины молча смотрел на меня, скривив губы в полуулыбке.

— Иногда лучше спать и видеть тёплые края, чем бодрствовать на морозе, — сказал Зверь.

— Я не понимаю, о чём вы. Зачем вам эти пластины? — Я приблизился к столу и провёл рукой по куче упаковок, будто не веря в их существование. — Да тут целая аптека! Весь спектр.

— Ты уверен, что хочешь знать правду? — спросил он. — Боюсь, она сломает тебя.

— Говорите.

— Я принимаю их, — заявил Зверь. — И уже давно. Доказать?

После этих слов он разорвал зелёную упаковку («умиротворение») и засунул в рот пластину. Я смотрел на него, не в силах издать ни звука. Второй раз в жизни я становился свидетелем обрушения замка собственных надежд. Это не могло быть правдой.

— Понимаю твоё потрясение, — продолжил Зверь. — Но так устроен мир.

— Какой, на хрен, мир?! — взорвался я, напрочь позабыв обо всём. — Это какой-то дьявольский розыгрыш?

Зверь вздохнул, взял бокал и вновь уселся на диван.

— Дело в том, парень, что нет на Земле ни одной официальной общины, которую бы не контролировали извне. Они слишком опасны в своём стремлении к независимости. — Он отпил коньяка. — Задача таких как я — следить за балансом изнутри.

— Значит ты — подсадная утка синтетиков? — Я наплевал на субординацию и перешёл на «ты». — Или они купили тебя?

— Объяснили, — поправил Зверь. — Кое-какие вещи.

— И какие же?

— Будущее за Мегаполисами и корпорациями чувств. Сопротивление бессмысленно. Они разрабатывают новые формулы. Через два-три года планету наводнят партии суперпластин. Ещё более длительные и реалистичные ощущения, коих человек не способен испытать естественным образом.

В колени ударила неприятна дрожь. Я нащупал под собой стул и присел на всякий случай.

— Порабощение, — проговорил я. — Вот их цель?

Зверь пожал плечами.

— А ты думаешь, в истории человечества были времена, когда массы никто не контролировал? Сладкая иллюзия. Все мы дети Мегаполиса, Иван, и ты с этим ничего не поделаешь.

— Не льсти себе, Зверь. Никакое ты не дитя Мегаполиса, ты его выкидыш. — Я взял паузу и поболтал остатки выпивки в стакане. — Впрочем, как и я. Но мы с тобой не братья по несчастью. Зачем ты посвятил меня во всё? Я ведь могу рассказать общине, что их лидер — фальшивка! И другим общинам.

Зверь сохранял спокойствие и невозмутимость. Он был умиротворён.

— Мне плевать. Действуй! Только учитывай возможные последствия. Я не единственный наблюдатель синтетиков в общине.

— Не понимаю. В чём подвох? Ты хотел завербовать меня, а на случай отказа за дверью ожидает стая головорезов?